Страница 2 из 8
— Бородкин, тебя удивляет структура цветка? — спросила ботаничка. — У тебя есть вопрос?
— Да не-ет… — протянул Нытик. И снова взялся за рисование.
«В очках или без очков? В очках или без очков?» — все время думал я и, сам того не замечая, строил из лепестков и тычинок короткие слова: «Под чужим именем… Под чужим именем…» Домой мы с Витькой бежали, толкая прохожих и бормоча себе под нос какие-то извинения, которые, кроме нас самих, никто не слышал. Витька еле поспевал за мной, но, и задыхаясь от бега, он умудрялся все же потихоньку скулить:
— Ну, скажи-и, в чем дело? Ну, скажи-и… Сам все знаешь, а мне не говори-ишь…
Я только отмахивался от него:
— Вот дома все проверю — тогда скажу. Подожди меня у парадного. Я мигом!
Мама считала меня растяпой номер один. Но были еще растяпы номер два и номер три — Дима и папа. Им было категорически запрещено таскать с собой документы: «Обязательно потеряете! Или в троллейбусе вытащат».
— А если я вдруг нарушу правила уличного движения, — восклицал папа, — и у меня потребуют паспорт?
— Не делай этого! — преспокойно отвечала мама. — Человек без паспорта не должен нарушать никаких правил.
И дома паспорта лежали не где-нибудь в открытом ящике, а прятались в книжном шкафу, прямо в книжках. Папин паспорт — в третьем томе Мамина-Сибиряка, а Димин — в восьмом томе Малой советской энциклопедии.
Я стал поспешно листать страницы: перед глазами мелькали портреты, диковинные машины, скелеты рыб и древних животных. Но паспорта не было… В спешке я и не заметил, как тонкая темно-зеленая книжечка выскользнула из пухлого синего тома. Паспорт валялся на полу, у моих ног, — тот самый паспорт, который мама всегда брала только двумя пальцами, как драгоценность какую-нибудь.
Я поднял паспорт, раскрыл его — ну, ясно, так я и знал!
Дима нарочно сфотографировался в очках, чтобы испортить все дело. Вставил свои глаза в противные черные рамочки и еще ехидно улыбается сквозь них: вот, мол, ничего у тебя и не выйдет!
На самом деле Дима вовсе не улыбался, а очень даже напряженно смотрел куда-то вдаль. Но это я после разглядел.
Я подошел к зеркалу, посмотрел на Димину фотографию, а потом на себя: на фотографию — и на себя. Лица, конечно, похожи. Но вот очки…
Дима часто называл меня «великим комбинатором». Я еще тогда не читал книжки про «великого комбинатора» и думал, что это какой-нибудь очень симпатичный, умный и находчивый человек. Дима называл меня так недаром: ведь я никогда не унывал больше пяти минут, а на шестой минуте уже находил выход из любого положения. Так было и на этот раз.
Я вспомнил, что в левом ящике письменного стола лежат мамины очки. На работу мама ходила без очков и надевала их только по вечерам, когда читала, да еще в кино захватывала.
«А есть ли какая-нибудь разница между мужскими и женскими очками? — подумал я. — Вот сейчас узнаю».
Я достал из письменного ящика гладенький пластмассовый футляр, вынул из него очки. Они были не в толстой роговой оправе, как Димины, а с тоненьким черным ободком. Но ведь каждый человек может, например, разбить свои очки и потом купить другие. Или даже иметь две пары очков: одни домашние, а другие, так сказать, парадные, выходные. Конечно, может!
Я надел очки на нос, подошел к зеркалу — и увидел какую-то расплывчатую, бесформенную физиономию. Казалось, что я переглядываюсь сам с собой сквозь мутное стекло. Как же я буду ходить в этих очках по улице? Но тут я вспомнил, что мама, отрываясь от книги и желая сделать мне какое-нибудь замечание, всегда глядела поверх очков. Я сдвинул металлическую дужку на кончик носа и взглянул на себя поверх тоненьких черных ободков. А потом — на Димину карточку; на карточку — и на себя. Права была старушка учительница: одно лицо!
Не снимая очков, я помчался вниз. Витька чуть сумку не выронил:
— Ты-ы?…
— Нет, не я. Вовсе не я! Перед тобой девятиклассник, круглый отличник учебы и дисциплины Дмитрий Котлов. Не веришь? Проверь, пожалуйста!
С этими словами я протянул Витьке паспорт.
— Опять издеваешься? Опя-ять?…
— А что, разве не похож?
— Похож-то похож, но…
— Раз похож — значит, дело в шляпе, — перебил я Нытика. — Пойду в кино под чужим именем. Понял?
— А я-я?…
— Что ты?
— А я домой, да?…
— Так ведь паспорт у меня один. Был бы у тебя похожий старший брат — и ты бы пошел в кино. Сам виноват!
— А ты на Димкин паспорт сразу два билета возьми.
— Возьми!… Билеты не берут, а покупают. Понял? За деньги! А ты свои деньги в буфете проел. Ведь проел, да? Витька грустно кивнул головой и снова затянул:
— Возьми-и меня… Я только издали посмотрю, как у тебя с билетом получится… И сразу уйду. Только посмотрю. Возьми-и, Котелок!
Котело-очек!…
Мне стало жалко Нытика: ну разве он виноват, что у него нет старшего брата, а есть только одна маленькая сестра, да и та на него ни капельки не похожа?
И аппетит у него какой-то ненормальный: вот взял и потратил все деньги на пончики. Таких людей жалеть надо.
«Приготовьте пятьдесят копеечек!»
Смотреть все время поверх очков оказалось не так-то легко: глаза очень уставали. Да и кончику моего носа было как-то но по себе: сперва он только чесался от металлической дужки, а потом вовсе онемел под тяжестью маминых очков. Тогда я подтянул дужку к переносице и стал смотреть сквозь стекла.
Все кругом сразу расплылось.
И тут я подумал: «Зачем же так истязать свои глаза и свой собственный нос?
Зачем? Буду надевать очки только, как говорится, при предъявлении документа. Не мог раньше додуматься!» Я спрятал очки в боковой карман куртки, и все вокруг опять стало нормальным: люди как люди, деревья как деревья и солнце в небе как солнце: круглое, золотистое, с ровными, а вовсе не расплывчатыми краями.
Ноги мои задвигались легче, веселее. И даже так весело, что мы с Витькой перебежали улицу в неположенном месте. И сразу спину мне защекотал свисток милиционера.
Обычно в таких случаях мы с Витькой ныряли в первый попавшийся магазин.
Витька и сейчас так сделал. А на меня вдруг напала какая-то необычайная храбрость. Я быстро посадил очки на кончик носа и вразвалочку, не торопясь, зашагал к милиционеру.
— Куда ты? Куда-а? — кричал мне из дверей магазина Витька.
Но я уже был на середине улицы.
— В чем дело? — спросил я у милиционера.
— Был бы постарше, мы бы тебе показали, в чем депо!…
— А что именно вы бы мне показали?
— А то именно, что документики бы твои проверили?
— Ах, документы? Пожалуйста!…
Я вытащил паспорт и протянул его милиционеру. Тот козырнул мне и сразу перешел на «вы». Но от этого «вы» мне легче не стало.
— Так у вас, оказывается, паспорточек имеется?! — почему-то очень обрадовался милиционер. — Порядок! Вот мы вашу прописочку проверим. Так…
Все нормально. Тогда, будьте любезны, приготовьте пятьдесят копеечек.
Милиционер попался очень обходительный: он так и сыпал уменьшительными словечками, а себя почему-то величал во множественном числе.
— Что вы просили приготовить? — словно не понял я.
— Пятьдесят копеечек, молодой человек! Бывшую пятерочку, так сказать!
Штрафик вам уплатить придется. Если бы вы каким-нибудь мальчишкой несознательным были, тогда, понимаете, другой разговор. А то паспорточек имеете! Взрослый, можно сказать, гражданин. Понимать должны. Так что, будьте любезны.
Я вспомнил нашего учителя математики. После хорошего ответа у доски он всегда с удовольствием потирал руки и говорил:
«Получите-ка свою пятерочку». Сейчас положение было совсем другое: пятерочку надо было не получать, а отдавать.
В кармане у меня лежало всего сорок копеек. Но и их я вовсе не собирался отдавать этому ласковому милиционеру. Для вида я немного пошарил в карманах и говорю:
— Вот несчастье: бумажник дома забыл!