Бюст Бернини

— Вот и прекрасно, — заявил Аргайл. — Хочу, чтобы вы остались здесь, со мной. Ну хотя бы на несколько часов, согласны? Если хотите, можем заказать обед, прямо в номер.

Энсти снова опустился в кресло.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он. — Почту за честь.

— В жизни еще не встречал человека, который бы так много ел, — признался Аргайл через четыре часа, когда Флавия вернулась в компании Морелли. — Этот человек — просто ходячий автомат по поглощению и переработке пищи. Даже ты так много не ешь.

Аргайл был выбит из равновесия. Присутствие адвоката стало для него настоящим испытанием, и тот факт, что оно оказалось необходимо, не умалял страданий. Знай Аргайл, что Флавия будет отсутствовать так долго и у Энсти такой зверский аппетит, он, возможно, смирился бы с риском потерять жизнь.

Однако выказать свое недовольство человеку, согласившемуся принять угощение, и объяснить ему, чем вызван такой внезапный припадок гостеприимства, Аргайл не мог. Да и потом последний вел себя не столь уж и скверно: сидел на постели, пил пиво и объяснял правила игры в бейсбол. Словом, они вдвоем неплохо проводили время. Прежде Аргайл понятия не имел, что бейсбол такая сложная игра, причем совершенно завораживающая. Одного он никак не мог понять: почему игроки выступают в нижнем белье, а Энсти был бессилен просветить его на сей счет.

Когда вошли Флавия с Морелли, они увидели следующую картину. Аргайл и мужчина средних лет в сером костюме сидели на постели и просто помирали от смеха при виде не вовремя выполненного броска (позже Аргайл был вынужден признаться, что, хоть убей, не понимает, что это за штука такая, не вовремя выполненный бросок, и чем он отличается от выполненного вовремя). Шторы на окнах плотно задернуты, и номер буквально завален пустыми банками из-под пива, огрызками и тарелками.

— Нет, серьезно, — добавил Аргайл, закончив свой рассказ. — День для меня выдался просто ужасный. Проблема в том, что никак не могу решить, простая это паранойя или нет. Но когда вокруг свободно бродят убийцы, я вдруг подумал, что являюсь легкой для них мишенью, если, конечно, кому-нибудь вообще придет в голову расправляться со мной. Не знаю, за что они меня могут убить, но подозреваю, что очень даже могут. Нет, конечно, знай я, что ты все это время была с Барклаем, я не стал бы опасаться, что он вдруг ворвется ко мне в номер с пушкой в руке.

— Вообще-то в таких делах лучше знать наверняка.

— Теперь мы позаботимся обо всем, — хмуро произнес Морелли. — Правда, не уверен, что это продвинет наше расследование. Доказательства всему голова, а вот их-то у нас пока нет.

— Наверное, вы возлагали большие надежды на эти встречи? Всех удалось повидать?

Морелли кивнул.

— Всем намекнули, как могли прозрачно. Стритер сегодня работает допоздна, домой раньше девяти не вернется. Мы всем сказали, что пленка хранится у него дома. Большое искушение для преступника.

Аргайл усмехнулся:

— Хорошо. Наверное, вам надо перекусить, прежде чем мы пойдем на дело. Может, заказать сандвичей? Подкрепимся и вернем таинственный бюст на положенное место.

— О чем это вы толкуете? — удивленно спросил Морелли.

— Ты ему ничего не сказала?

Флавия смотрела виновато.

— Прости, забыла. Видите ли, мы тут провели небольшое собственное расследование. Надеюсь, вы не станете возражать?

Морелли не возражал, лишь заметил, что здесь Лос-Анджелес и он служит в лос-анджелесской полиции, а они являются не более чем туристами, а потому он советует им держать его в курсе дела.

— Я вообще не хотела вам говорить. Но после разговора с Барклаем вдруг обнаружила последние недостающие детали и…

— И? — подбодрил Морелли.

— Лангтон, — твердо заявила Флавия. — Это совершенно очевидно. Все дело в ящике. Он был пуст.

— Пуст? — удивился детектив, подумав, что задает слишком много односложных вопросов.

— Да, пуст. Находится в подвальном помещении музея. Весит сто двадцать фунтов. Как написано на багажной бирке, столько он весил, когда в нем находился Бернини. Отсюда вывод: он был пуст с самого начала. Никакой кражи из кабинета Тейнета просто не было. Никакого бюста из страны не вывозили. И что бы воры ни похитили из дома Альберджи, бюста папы Пия V работы Бернини там не было. Я уже начинаю сомневаться, что он вообще когда-то находился у Альберджи.

— Но для чего тогда все это, скажите на милость? Чтоб окончательно нас запутать? Если да, то следует признать: сработало безотказно.

— А вот об этом нам надо спросить у Лангтона. Все с самого начала было чистой воды мошенничеством. И Лангтон — единственный, кто мог провернуть все это. Хотите выслушать аргументы в пользу этой версии?

Принесли еще один поднос с пивом и сандвичами, поэтому Флавия не сразу смогла удовлетворить их любопытство. Когда мальчик с подносом ушел, а сандвич с салями был доеден, Флавия продолжила свое повествование.

— У Морзби было три качества, которые и сделали его мишенью. Первое, он являлся коллектоманьяком, если такое слово здесь уместно. Второе, Морзби терпеть не мог, когда кто-нибудь пытался его провести. И наконец, третье. Он ненавидел платить налоги.

— Да кто же любит платить эти самые налоги! — пылко вставил Морелли.

— Как бы там ни было, в тысяча девятьсот пятьдесят первом он приобрел в Италии на черном рынке бюст. Продал ему эту вещь Гектор ди Соуза. Морзби внес деньги на депозитный счет, но бюст в Америку так и не прибыл. Мы знаем, его конфисковали. Наверняка Гектор ди Соуза так ему и сказал, вот только сомневаюсь, чтобы Морзби поверил. И не было потом о бюсте ни слуху ни духу; Морзби даже не знал, что некоторое время бюст находился в музее Боргезе, хотя выяснить это не составляло труда. Он не мог предпринять ровным счетом ничего, в противном случае все бы узнали, что он собирается вывезти из страны этот предмет нелегально. И Морзби решил забыть о нем. После этой истории он стал предельно осторожен в общении с дельцами от искусства, что было весьма разумно с его стороны. А затем случилась эта история с Франсом Халсом.

Морелли нахмурился. Очевидно, он что-то пропустил. Он не помнил, чтобы допрашивал человека по фамилии Хале.

— Все знали, что с картиной — что-то не так, но лишь Коллинзу, младшему куратору, хватило смелости открыто заявить об этом. Он предложил более тщательное ее обследование, выдвинул также предположение, что цена была чрезмерно завышена. Какой же разразился скандал! Бедняге куратору пришлось убраться из музея.

— Если вдуматься, то получается весьма показательная и любопытная история. В целом нет, конечно, музей Морзби может быть исключением, но лично я так не думаю, — музеи совсем не жалуют подделки. И если кому-то из сотрудников удается доказать сомнительность приобретения, его всячески хвалят и превозносят за это. Наш куратор был экспертом по голландской живописи семнадцатого века. Разумеется, протеже Лангтона. То, что картина оказалась подделкой, лично я ни минуты не сомневаюсь. Вся эта заварушка была затеяна лишь с одной целью — подорвать репутацию Тейнета в глазах Морзби. Да, похоже на то.

Морелли, смотревший в потолок, кивнул. Его сжигало нетерпение. Когда же эта дамочка представит хоть одно веское доказательство?

— И как же вы пришли к этому выводу? — спросил он. Подался вперед, долго рассматривал сандвичи на подносе, затем все же предпочел пиво.

— Лангтон не покупал Халса, так что эта история не могла его скомпрометировать. Вся вина падала на Тейнета, давшего добро на ее приобретение, и на Барклая, оплатившего покупку. В конечном счете все опять сходилось на Морзби. Если бы было проведено тщательное расследование, то выяснилось бы, что за картину, стоившую двести тысяч долларов, Морзби выложил три миллиона двести тысяч, что и было записано в налоговой декларации. Барклай назвал мне эти цифры. Дальнейшее расследование, несомненно, показало бы, что на протяжении многих лет с помощью этой процедуры Морзби экономил на налогах миллионы долларов. И тогда бы ему грозили нешуточные неприятности, и выкрутиться он мог, лишь свалив вину на Тейнета и Барклая. На своих преданных слуг. Ну, вы знаете, как это делается.