Бюст Бернини

— Очень рада вас видеть. Нам надо многое обсудить. Если Лангтон и насторожился при мысли о том, что последует дальше, то вида не подал. Нет, напротив, он откинулся на спинку кресла, изобразив полнейшее безразличие, и ждал, что последует дальше.

— Я все о том же. О таинственных людях, которые продали вам Бернини.

Лангтон одарил Флавию снисходительной усмешкой и слегка приподнял бровь.

— И что же? — безмятежно спросил он.

— Они просто не существуют. Бюст был похищен из дома Альберджи в Браччано и переправлен через Атлантику.

— Признаю, такой семьи не существует, — с готовностью и еще более подозрительной улыбкой признался Лангтон. — И мне нечего тут добавить.

— Так вы знали, что бюст украден.

— Напротив. Ничего подобного я не знал.

— Как же вы наткнулись на него?

— Да очень просто. Разглядывал разные другие вещицы у ди Соузы и вдруг увидел нечто завернутое в простыню. Ну и сделал ему выгодное предложение.

— Даже не проверив, что это такое, не получив разрешения от музея?

— Ну разумеется, проверил, только позже. Но с самого начала нутром почувствовал, что вещь стоящая. А потом спросил Морзби, не желает ли он приобрести этот бюст.

— Не музей?

— Нет.

— Почему нет?

— Да потому, что только Морзби принимал там решения. Хотел сэкономить время.

— И он захотел приобрести его?

— Естественно. Прямо-таки ухватился за это предложение.

— А вам известно, что он однажды уже купил его? В тысяча девятьсот пятьдесят первом году?

— Да.

— У ди Соузы?

— А вот этого я не знал, — мягко и вкрадчиво заметил Лангтон. — Знал только, что Морзби всю жизнь терпеть не мог дельцов от искусства. В качестве объяснения такой нетерпимости всегда приводил один и тот же пример. О том, что его однажды, всего лишь раз, надул с Бернини некий человек. Продал ему бюст, получил деньги, а покупку так и не доставил. Морзби понял, что его обдурили, а он никогда не любил быть в дураках. Естественно, Морзби ухватился за шанс вернуть себе эту вещь.

— И тогда вы поручили ди Соузе переправить бюст. Почему?

— Что вы имеете в виду?

— Почему вы оба согласились повторно использовать человека, который уже однажды обманул Морзби?

— Бюст был у него. Морзби хотел, чтобы бюст переправили в Калифорнию, и законного разрешения на экспорт мы получить никак не могли. Бюст должен был перевезти человек, никак не связанный с музеем. Вот и сочинили историю о другом владельце, желая как-то прикрыть испанца, чтобы он не влип в неприятности. Вот почему он появился здесь, выглядел таким озабоченным и беспокоился о своем добром имени.

— Так вы ему заплатили?

Лангтон улыбнулся.

— Уверен, детективу Морелли это уже известно. Да, заплатили. Два миллиона долларов.

— Но Морзби говорил Тейнету о четырех миллионах.

— Два.

— И когда это было?

— Что именно?

— Когда ему заплатили?

— Сразу же после доставки. На сей раз Морзби решил не рисковать.

— А когда вы впервые увидели бюст и предложили ему?

— Несколько недель назад.

— Нельзя ли поточнее?

— О Господи, да не помню я! Кажется, в первую неделю мая. Всю сделку удалось провернуть очень быстро. Уверяю вас, у меня не было тогда ни малейшего сомнения в том, что ди Соуза является законным владельцем бюста. Если вы сумеете доказать обратное, думаю, музей будет настаивать на возвращении Бернини законным владельцам. И понесет все связанные с этим расходы… Я всегда знал, что его рано или поздно найдут, — добавил он после паузы. — Вещи такого класса и размера надолго не исчезают.

— Однако этот бюст пропадал целых сорок лет.

Вместо ответа Лангтон лишь пожал плечами и повторил, что рано или поздно бюст должен был отыскаться.

Настало время попробовать другой подход, подумала Флавия. Уж слишком сильно задел ее Лангтон в Риме, к тому же она была твердо убеждена, что с бюстом связано слишком много лжи и обмана и Лангтону это прекрасно известно. Этот тип весь день ей испортил своей самоуверенной и спокойной манерой держаться, говорившей о том, что пришить ему они ничего не смогут. Впрочем, возможно, в этом он и прав.

— Вы ненавидели Тейнета за то, что он занял ваше место. И были одержимы идеей устроить ему саботаж, чтобы рано или поздно его выгнали из музея. Я права?

Флавия очень возгордилась своей фразой. «Одержимы идеей», это надо же! Данное словосочетание она услышала по телевизору в самолете, когда вдруг проснулась в три часа ночи и увидела, что пассажирам показывают кино. Позже она спросила Аргайла о значении этой идиомы. Однако на Лангтона ее лингвистические изыски не произвели ожидаемого впечатления. Его скорее занимала сама суть утверждения.

— Саботаж — слишком сильно сказано. И ничего личного тут не было. Просто я считаю Тейнета опасным для музея. Ну, вы понимаете.

— Нет. Я наслышана как раз об обратном. Будто человек он кроткий и мягкий.

— В таком случае вы ничего не смыслите в музейной жизни. Некогда музей Морзби был очень милым и славным заведением. Небольшой, уютный, обстановка самая приятная, и это несмотря на присутствие Морзби. Он всегда терпеть не мог людей искусства, считал их жуликами и бездельниками. И вот появляется Тейнет, а вместе с ним — и идея создания Большого Музея.

— И что с того?

— Большой Музей — это не просто большое здание и богатая коллекция. Для его создания прежде всего необходим большой административный аппарат. Всякие там комиссии, комитеты и подкомитеты по развитию, фондам, формированию бюджета. Строгая иерархия, планирование. И Тейнет постепенно превратил музей в место, где скучно и противно работать, как, скажем, в «Дженерал моторс».

— И вам это не нравилось.

— Нет. Да и работала эта система плохо. Ведь изначально музей Морзби был составлен из избранных и весьма любопытных коллекций, отмеченных индивидуальностью. Теперь же он копирует любой другой большой музей мира, где непременно должны быть представлены все великие школы изобразительного искусства, от Рафаэля до Ренуара. Но проблема в том, что все действительно хорошие картины этих мастеров уже давным-давно находятся в других музеях. Тейнет укомплектовывал свое детище объедками с барского стола, и музей превратился в посмешище.

— Так почему же вы не ушли, если вам там все не нравилось?

— Во-первых, из-за хорошей зарплаты. Во-вторых, мне нравилось быть единственным здравомыслящим человеком среди этих дикарей. Ну и наконец, потому, что просто нравилось приобретать по-настоящему приличные вещи. Надежда на лучшее еще не умерла.

— Однако может умереть, если вдова Морзби сдержит свое обещание и закроет музей, — заметила Флавия.

Глаза у Лангтона злобно сузились.

— И когда же она это говорила?

Флавия объяснила ему.

— Ну, до этого еще далеко, — отмахнулся Лангтон. — Многое может измениться, пока адвокаты закончат разбираться с этим делом.

— А правда, что у Анны Морзби был роман? — спросила Флавия. Ей это обстоятельство казалось очень важным.

Похоже, Лангтон ждал этого вопроса. Он улыбнулся, недоверчиво и снисходительно — так порой улыбается учитель, в кои-то веки услышав от нерадивого ученика правильный ответ. Стритер же был явно смущен, даже шокирован такого рода предположением, неодобрительно зацокал языком и покачал головой.

— Возможно, — ответил Лангтон. — Я бы точно завел роман, будь на ее месте замужем за таким омерзительным типом, как Морзби. Да они уже давно фактически жили раздельно. Правда, ей следовало соблюдать в таких делах осторожность. Последствия были бы ужасны, если бы Морзби просто заподозрил.

— Но все основания подозревать у него были.

— Что ж, значит, она очень везучая женщина. Стала мультимиллионершей, а не разведенкой без гроша за душой. — Он умолк, а затем после паузы добавил: — Настолько повезло, что просто даже удивительно.

— Мы тоже так считаем, — заметила Флавия. — Слишком повезло.

— Хотя, — задумчиво продолжил Лангтон, — у Анны Морзби есть алиби. А это подразумевает, что без сообщника тут не обошлось. Так что вопрос в том, кто он, этот счастливчик?