Страница 19 из 53
— Эй, — сказал он.
Слово это, как уже выяснил Аргайл, служило характерным местным эквивалентом приветствия, прощания, удивления, тревоги, предупреждения, протеста, интереса, отсутствия интереса, а также означало предложение выпить. Американец взглянул на стоявшее рядом кресло, столкнул с него старого лохматого пса и жестом пригласил Аргайла присесть. Тот покосился на клочья шерсти, затем нехотя и осторожно присел на самый краешек.
— Пришли выразить соболезнования по поводу старикана, я так понимаю, — рассеянно произнес Джек и, щурясь, взглянул на бледное солнце, наполовину скрытое за облаками.
— Когда вы узнали?
— Лангтон позвонил, вчера вечером. А все остальное узнал от полиции, когда они разбудили меня ни свет, ни заря. Хотели, видите ли, чтобы я отчитался за свои действия. Ну а что касается мачехи, было бы наивно думать, будто она проделает двадцать миль, чтобы сообщить сыну трагическую новость. Ей не до того, празднует, я так полагаю. Чего вы хотите?
Хороший вопрос. Что называется, вполне уместный. Проблема в том, что Аргайл не знал на него ответа. Ведь не мог же он признаться, что хочет выяснить кое-что о бюсте — с тем чтобы у него появился повод еще раз связаться с Флавией и наладить с ней отношения. Он понимал, что это звучит почти неприлично. Бессердечно, жестоко с его стороны. Кроме того, предварительные расспросы уже показали, что Морзби ничего не знает о Бернини, точнее — о бюсте. Да и спрашивать о том, почему Джек Морзби не пожелал проехать несколько миль, вернуться в музей и узнать, что там происходит, тоже было как-то неудобно. У каждой семьи свои правила и отношения с близкими.
— Просто подумал, что вам одиноко, — запинаясь произнес Аргайл. — Вы произвели на меня впечатление единственного здравомыслящего и нормального человека из всех, кто связан с музеем.
Вроде бы и причина не была упомянута, но такой ответ казался ему вполне приемлемым. Морзби как-то странно покосился на него — похоже, он был удивлен, что люди порой проявляют гуманизм и не руководствуются при этом какими-либо личными интересами. И в знак приветствия снова протянул бутылку. Коньяк — это последнее, чего бы хотелось сейчас Аргайлу, но отказываться было неудобно. Он сделал большой глоток и пока приходил в себя, пытаясь отдышаться и смахивая выступившие на глазах слезы, Морзби стал делиться воспоминаниями о «старикане».
Они не были близки, узнал Аргайл. Оказалось, что Морзби-старший примерно год назад вычеркнул начинающего автора из завещания, лишив, таким образом, наследства в пару миллиардов долларов, что привело к значительному охлаждению в отношениях.
— Но почему он так поступил?
— Давайте будем считать, что у него довольно своеобразное чувство юмора. Отец всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам, заработал еще больше денег. В ответ я возражал, что он и без того уже заработал достаточно. Ну вот отец и сказал, что если деньги для меня не важны, то он оставит их тому, кто питает к ним больше пристрастия и уважения.
— Иными словами, жене?
— О, она их просто обожает.
— Ну а музей?
— Отец уже угрохал в него целое состояние.
— И это заставило вас искать собственный путь?
— Да, наверное. Вот он я, перед вами, сижу без гроша. И знаете, мне это даже нравится. Ну а теперь уже в любом случае поздно что-либо менять.
— Но ведь отец не окончательно порвал с вами?
— Нет. Просто ничего не оставил, вот и все. А это в принципе одно и то же. «Моему дорогому сыночку — наилучшие пожелания». Вот и все, что он оставил. Никто не может обвинить его в непоследовательности.
— Думаю, вам в некотором смысле даже повезло, — заметил Аргайл.
— Это почему же?
— Полиция ищет его убийцу. Вас трудно заподозрить в корыстных мотивах.
— Ага. И алиби у меня просто идеальное. Лангтон позвонил сразу после того, как обнаружили тело, и я был здесь.
Аргайл быстро прикинул в уме. Все сходилось. Так скоро вернуться Морзби-младший просто не мог. И это наводило на определенные подозрения.
— А вы где были? — спросил Морзби.
— Я?
— Да-да. Вы. Раз уж решили проверить меня, будет честно, если я проверю вас, согласны?
— Я был в ресторане. Просидел там больше часа. Множество свидетелей. Так что здесь полный порядок.
— Гм… Ладно. Придется поверить вам на слово. Это исключает вас из списка подозреваемых. Тогда остается тот испанец, правда?
Аргайл поморщился, выражая неодобрение столь примитивному ходу мысли.
— Полиция тоже так считает. Но лично я не думаю, что убийцей был Гектор. Он хотел продать вашему отцу много скульптурных произведений. Убить курицу, конечно, можно, но разумный человек прежде подождет, пока она не отложит хотя бы пару яиц. Кроме того, Гектор был всегда невероятно почтителен с клиентами. Стрелять в них — нет, это вовсе не в его правилах. Однако должен признать, что пока он не появится, подозрение будет лежать на нем.
— Вы так думаете?
— Да. Но я просто уверен, что он появится. Кстати, я говорил с ним незадолго до убийства и не заметил кровожадных настроений.
В ответ на это Морзби заметил, что вряд ли кровожадные настроения могут столь уж явственно проявиться во время светской болтовни на вечеринке.
— Лично я подозреваю вашу мачеху, — сознался Аргайл, будучи вовсе не уверен, что пасынку следует говорить такие вещи. Но Джек, похоже, не возражал. — Впрочем, Морелли сказал мне, что она к тому времени уже ушла и ее алиби подтвердил шофер. Вы уверены, что у нее роман?
— О конечно, уверен! Вечные отлучки под предлогом посещения магазинов, уик-энды якобы с подругами. Не надо большого ума, чтобы понять это,
— Так ваш отец знал?
— Узнал, после того как я позвонил ему в офис и обо всем рассказал. — Джек с любопытством уставился на Аргайла. — Вы, очевидно, считаете этот поступок отвратительным? Наверное, вы правы. Но эта сучка отравила его существование, сделала все, чтобы оттолкнуть отца от меня, и я должен был нанести ответный удар. Око за око.
Он помолчал, а потом уже более спокойно заметил:
— Конечно, плохо, что я не повидался с отцом перед смертью. Не следовало так рано уходить с вечеринки. Не видел его месяцев шесть или около того. Называйте меня сентиментальным идиотом, но я бы многое отдал за то, чтобы еще раз обозвать его подлым старым ублюдком. На прощание. Ну, в общем, вы меня поняли.
Аргайл кивнул.
— Что ж, я рад, что вы воспринимаете все именно так и чувствуете себя нормально. Просто пришел проверить.
— Ценю вашу заботу. Приходите еще, выпьем уже как следует.
Аргайл обдумал предложение.
— Спасибо, может, и загляну. Но думаю, мне придется вернуться в Рим, хотя бы на несколько дней. Складывается впечатление, что если я останусь здесь надолго, то меня непременно переедет машина.
— Мы, калифорнийцы, самые аккуратные автомобилисты в мире.
— Скажите это водителю того полосатого красного грузовика, который едва не вышиб мне коленные чашечки.
Морзби изобразил сочувствие.
— Нет, конечно, я сам во всем виноват, — добавил Аргайл, желая быть до конца честным. — По крайней мере, частично.
— Никогда так не говорите, — посоветовал Морзби. — Никогда не признавайте свою вину. Только в этом случае того водителя можно будет привлечь к суду. Если, конечно, найдете его.
— Но я не собираюсь привлекать его к суду.
— В таком случае он может привлечь вас, если отыщет.
— За что?
— За моральный ущерб, вызванный тем, что вы едва не повредили крыло его автомобиля. К таким делам наши суды относятся вполне серьезно.
Убежденный, что это была всего лишь шутка, Аргайл удалился, предварительно спросив, как ему лучше добраться до отеля. Чувство ориентации у него было развито столь скверно, что без указателей и беспрестанных расспросов на каждом повороте он мог бы с тем же успехом добраться до Скалистых гор. Направо, еще раз направо, а потом, возле бара, налево, сказал ему Морзби. А затем все время прямо. Да, там подают еду. Есть Аргайлу не хотелось, однако показалось, что бар — самое подходящее место, где можно остановиться и передохнуть, заодно узнать, как ехать дальше, и промочить горло виски.