Наводнение

– Дай мне ключи! – выдавил из себя Луис. Ему вновь стало плохо.

– Хи-хи! Они сейчас у Хуаны! Ключи то есть! А Хуана уехала к тетке в деревню. Приедет завтра или послезавтра… Хи-хи! У тетки очень плохо со здоровьем, четвертый день не прекращается понос! Хи-хи… А зачем тебе ключи?

– Чтобы открыть дверь… – Вид Луиса в трусах не удивлял Роландо. Даже на главных улицах Ринкон Иносенте в трусах любых разновидностей прогуливается каждый второй.

– А-а… Ты потерял ключи! Тогда все понятно! Пойдем, я открою! Почему ты сразу не сказал, что потерял ключи? Хочешь кофе? Нет? Тогда я допью – и пойдем!

Роландо допивал кофе, а Луис ждал его. Он знал, что торопить Роландо бессмысленно. В Эль-Параисо никто никогда не спешит. Людей, которые спешат, здесь не понимают, а значит, просить Роландо допивать кофе быстрее или отложить это дело на несколько минут – глупо. Просьба ничего не изменит, но, как все непонятное, погрузит Роландо в долгие и мучительные раздумья…

По дороге к дому Луиса они натолкнулись на графиню, которая разложила игрушки в тени высоких бананов и что-то тихо нашептывала. Роландо осторожно потрогал волосы графини толстыми коричневыми пальцами. Он делал так столько раз в день, сколько графиня попадалась на его пути. Детей, у которых светлые волосы, обязательно нужно гладить по голове! В этом убеждены все жители Эль-Параисо, и к волосам графини ежедневно прикасались десятки разноцветных рук. Графиня не заметила прикосновения Роландо, зато Луиса она увидела сразу и побежала ему навстречу.

– Луиси! Папа привез мне бегемота плавающего! – зазвенел ее голос. – Бегемот умеет плавать! – Графиня была счастлива. – Смотри, он уже был на море и покупался! Только ты его не лопни! – забеспокоилась она и протянула Луису надувного бегемота с добродушной физиономией и голубыми глазами.

– Все бегемоты умеют плавать, – ответил Луис и не услышал своих слов. Он с ужасом чувствовал, что язык не слушается его. Луис подумал, что, может быть, именно так начинают умирать люди.

– Люси, а папа сейчас дома? – спросил он.

Отец Люси, граф Хуан Сантос Родригес, был соседом Луиса и главным хирургом местного госпиталя, несмотря на свои тридцать лет, для хирурга возраст почти детский.

– Папа дома. Но он спит даже! Да, по-моему, папа спит совсем! – Графиня забавно путала модальные оттенки речи.

– Пойди разбуди папу! Скажи, что Луису плохо и он просит зайти… Прямо сейчас! – Луиса начала бить дрожь, что-то мучительно жгло в верхней части живота. Ему хотелось лечь на траву, и лежать не двигаясь.

– А чего?.. А чего тебе плохо? – заволновалась Люси. – Хочешь, я дам тебе бегемота плавающего поиграть? – Говорить «а чего?» Люси научилась у Роландо.

Луис снова наклонился к ней и, сдерживая стон, попросил:

– Беги к папе! – Он тихо подтолкнул Люси в сторону дома графа. Девочка нерешительно тронулась с места и пошла, удивленно оглядываясь, а потом, решившись, припустила со всех ног с криком «Папочка! Папа!», хотя граф еще не мог ее слышать.

Роландо открывал замок дома Луиса перочинным ножом, приговаривая, что он всегда открывал этот замок именно так, а Луис сидел на ступеньке и тяжело, хрипло дышал. В таком положении их и застал Хуан Сантос Родригес, отец маленькой графини, настоящий живой граф.

Это был человек небольшого роста. Его гибкое и мускулистое тело было покрыто ровным красноватым загаром. Лицо графа напоминало средневековые испанские полотна тех времен, когда художники почему-то удлиняли мужчинам подбородки. Или мужчины тогда в самом деле имели такие подбородки. Длинный, острый подбородок не портил лица графа, а, напротив, придавал нечто необычное и в то же время такое, что лишало его лицо национальной характеристики. Графа можно было принять за кого угодно: европейца, австралийца, латиноамериканца, канадца или финна. Большие темно-зеленые, навыкате глаза графа были необычно подвижны и проницательны, и он, словно зная об этом, предпочитал прятать их за темными очками.

Доктор Хуан Сантос Родригес умел разрешать любые проблемы с волшебной быстротой и легкостью. Мягко отстранив Роландо, он несколько раз повернул ручку двери, и дверь приоткрылась, причем граф заметил, что замок был не заперт. Потом он осторожно подхватил Луиса на руки и без видимых усилий донес до дивана. Роландо топтался у порога и хихикал.

После беглого осмотра Луиса граф попросил Роландо принести коричневый саквояж, известный многим жителям Ринкон Иносенте. Саквояж с набором всего, что граф считал самым необходимым в экстренных случаях, всегда стоял на видном месте в его доме, поскольку, появившись в Ринкон Иносенте, доктор Хуан – так окрестили его местные жители – практически заменил собой бригаду «Скорой помощи», приезжавшую каждый раз из провинциального центра. За пять лет граф Хуан Сантос Родригес стал в Ринкон Иносенте всеобщим любимцем. Он умел лечить любые болезни, в любое время, получая за свою помощь только жалованье, которое платило ему правительство Эль-Параисо. Это особенно подкупало местных жителей, никогда не любивших платить врачам и считавших, что, потраченные на пиво, эти деньги принесут здоровью намного больше пользы.

Доктор Хуан был удивлен. Рассматривая Луиса сквозь темные очки, он наконец нарушил молчание:

– Видишь ли, Луиси, я никогда не вмешиваюсь в твою жизнь, но… Но мне кажется, что это наркотик. Это так странно и неожиданно, и опасно! Я не специалист и не могу точно сказать, что именно, но это явная наркотическая интоксикация. – Граф замолчал, продолжая внимательно рассматривать лицо Луиса. – Это очень серьезно! Что случилось, Луиси, почему ты вдруг решил стать наркоманом? Ты слышишь меня?

Граф взял Луиса за руку, еще раз пробуя пульс. Луис медленно и монотонно покачивал головой, тяжело дышал и, казалось, не слышал слов графа. Не дождавшись ответа, граф слегка повысил голос:

– По крайней мере, скажи мне, что ты принял? Я буду знать, как быстрее помочь тебе!

– Хуан, я ничего не помню! Ничего… Боже, как больно!.. – Луис громко шептал, не открывая глаз. Его голова продолжала раскачиваться из стороны в сторону. – Обычный «дайкири»1… Вечером, как всегда… А потом – пустота… Потом – ничего…

Превозмогая боль, Луис вспоминал вслух и не мог вспомнить, что же случилось после того, как он допил бокал дымящегося «дайкири», сидя под тентом бара. Это было вчера, после десяти часов вечера. Все, как обычно. «Дайкири», старый Эбелио за стойкой и что-то еще… Что-то еще отложилось в памяти Луиса и настойчиво пробивало себе дорогу. Это нечто, беспокоящее, возникло вдруг ясно, как только что проявленная фотография. Да, именно это привлекло к себе внимание Луиса вчера в баре. В затененном углу у эстрады, где всегда усаживаются влюбленные парочки, сидел незнакомый угрюмый тип. Местным он быть не мог. Всех жителей Ринкон Иносенте Луис знал в лицо и здоровался с ними. А для туриста этот тип был как-то слишком озабочен. Он все время уводил глаза в сторону, и тем не менее Луису казалось, что он постоянно смотрит на него вязким прилипчивым взглядом. Это был лысый мужчина с маленькой головкой и фигурой, похожей на муравья. Ему легко можно было бы дать и сорок, и пятьдесят лет. Он то и дело вскакивал со стула и бродил по веранде без видимой цели. Отставляя широкий зад куда-то вниз, он неуверенно, поспешно перебирал толстыми кривыми ногами, наклоняя голову вперед, и казалось, что он вот-вот споткнется или только что споткнулся. Силуэт его муравьиной фигуры – последнее, что запомнил Луис. Потом было пробуждение в незнакомом странном месте и боль, невыносимая боль во всем теле…

Роландо принес саквояж. Доктор Хуан по-прежнему пристально смотрел на Луиса, в то время как его руки нашли в чемоданчике шприц и проворно собрали его.

– Не знаю, в чем дело, Хуан. Какие, к черту, наркотики… – закончил свой несвязный рассказ Луис. – «Дайкири» – и всё! Обычный «дайкири»… Дай мне что-нибудь, чтобы заснуть! И не надо смотреть на меня как на чокнутого. Я как-нибудь сам разберусь, в чем тут дело. Пусть только отпустит эта… – Луису хотелось выругаться, но он замолчал, потому что граф не любил ругательств.