Наводнение

Граф ощутил всю неловкость положения майора. Говорить Луису правду опасно, не говорить тоже. А если все-таки сказать? Хуан представил себе, как Луис громко удивится, потом сделает вид, что все это его не интересует. А потом пойдет по следу, и угадать его путь будет очень сложно, потому что Луис действительно человек редкой проницательности и ума, человек поступка.

– Лучше всего, если бы ты сам поговорил с ним, Роберто. Я согласен, Луиса нельзя оставить наедине со всем этим. Он не сделает ничего плохого, но он опять подвергнется риску! Оставить же его в неведении – не значит ли это подвергнуть его еще большему риску? – Граф сделал паузу. – Если хочешь знать мое мнение, Луис как партнер был бы тебе полезен. Он человек с воображением и мог бы по-настоящему помочь…

– Конечно, конечно, Хуан! – с жаром подхватил майор. – Мы ему все расскажем! Я очень рассчитываю на его помощь, но пока он болен… – Майор запнулся и добавил уже другим тоном: – Речь идет только о двух днях, пока меня не будет!.. – Он улыбался, как мальчик, ласково и простодушно. – Кстати, все же лучше, по-моему, чтобы пока он не имел той информации, которой располагаем мы. Послезавтра мы будем знать об этих людях в пять раз больше, и Луиси не придется напрасно ломать себе голову… И потом, если рассказать ему все завтра, он может очень возбудиться и наломать дров. Скажи ему только, что его отравили мафиози – и потом его трактор не удержит! – Роберто замолчал и, так как граф не спешил высказываться, взглянул на часы и поспешно произнес:– Я рад, что мы с тобой придерживаемся одного мнения! – Его, похоже, не смущало, что граф не высказал своего мнения, а лишь задал вопрос. – Давай решим так: пока Луиси не говорить ничего и постараться, чтобы он не покидал дом. Если его болезнь на самом деле опасна, ты, как врач, можешь запретить ему прогулки, предписать лежать дома и пить холодное молоко…

– Но это отнюдь не означает, что он меня послушается! – без тени улыбки ответил граф. – Я постараюсь убедить Луиси побыть эти два дня дома, насколько это будет возможно. Но здесь не должно быть иллюзий. Как только он придет в себя, он займется этим сам. – Такова была последняя фраза графа, ясно дававшая понять, что решение так и не найдено.

Несмотря на это, майор поднялся с кресла и начал прощаться, нарочито суетливо поглядывая на часы, чем чрезвычайно удивил и огорчил графа. Проводив майора до машины, Хуан, как всегда, восхитился «мерседесом». Зная, что майору это приятно, он сделал комплименты машине традицией.

В «мерседесе» Роберто было автоматизировано абсолютно все: от коробки передач до превращения салона в комфортабельное ложе. Триста километров прекрасной автомагистрали – пять полос движения в каждую сторону – он покрывал за два часа с минутами, и средняя скорость сто пятьдесят километров в час для «мерседеса» была не в тягость. Роберто любил шутить, что, выезжая на Главную национальную автомагистраль, он ставит ногу на педаль акселератора, включает вмонтированный в панель цветной телевизор и смотрит программу, незаметно коротая время. Это была, конечно, только шутка. Езда на большой скорости требовала напряжения, которое майор переносил легко, почти с удовольствием. Телевизор он действительно включал, поглядывая в него краем глаза, чтобы подразнить себя или пассажиров, которыми почему-то всегда оказывались хорошенькие девушки…

Сейчас майор ехал по Главной автомагистрали в сторону столицы со скоростью не больше ста километров в час и телевизор не включал, так как был занят другим неотложным делом. Роберто Кастельянос ругал себя последними словами, с большим чувством и темпераментом, как умеют ругать только в Эль-Параисо.

– Паршивый ублюдок! – обращался он сам к себе, добавляя целый ряд замысловатых негритянских ругательств. – Кого ты хотел водить за нос! Доктора Хуана Сантоса! Если бы тебе бог отпустил десятую часть того, что подарил Хуану, ты был бы первым человеком в Эль-Параисо! Но ты – подонок, грязный подонок уже только потому, что способен подозревать Луиса в том, чего этот мальчик никогда не сделал бы!

Роберто настолько вошел во вкус самокритики, что остановил машину и начал бить кулаками по обшитому мягкой кожей рулевому колесу.

– Нужно быть стопроцентным кретином, чтобы думать, что Хуана Сантоса можно обмануть! И если это может кто-нибудь сделать, то никак не ты! – В таком духе майор продолжал обвинительную речь против самого себя еще некоторое время, пока совсем не успокоился и не вернулся к обычному, трезвому и цепкому взгляду на вещи.

Майор Роберто Кастельянос не смог, как ни старался, скрыть от графа свое нежелание посвящать Луиса во все детали того, что происходило сейчас под мирным бархатным небом Ринкон Иносенте. И это была большая ошибка! В сто раз лучше было бы в таком случае не говорить графу ничего!

Но весь драматизм положения Роберто заключался в том, что уехать в столицу нужно было немедленно и доктор Хуан Сантос был единственным человеком, способным обеспечить безопасность Луиса. Роберто хорошо знал возможности своих людей и способности Луиса, чтобы сомневаться в том, что в его отсутствие ни Гидо, ни тем более кто-либо другой из личного состава не смогут в критической ситуации принять нужное решение, не смогут принять никакого решения, потому что самой критической ситуации просто не заметят.

И опять злоба на самого себя накатывала на майора, и он, оставив руль, ожесточенно жестикулировал ладонями, словно пытаясь отогнать эти волны в сторону. Как минимум, он уже добился того, что обидел доктора Хуана Сантоса, перед которым старики Ринкон Иносенте снимают соломенные шляпы и вслух славят бога, что доктор Хуан существует. Но Хуан простит! Точнее, он не обидится, потому что его нельзя обидеть… Но как быть с Луисом? Перед ним Роберто чувствовал еще большую вину. Зная, как близки Луис и граф, самым порядочным было бы открыть графу все.

Майор не рассказал графу о том, какое неожиданное открытие он сделал утром. Углубившись в изучение бюллетеня Международной ассоциации по борьбе с наркотиками, он наткнулся на информацию о втором по величине кокаиновом клане Колумбии, во главе которого стоял некто Себастьян Каррера. Появление однофамильца Луиса в этой истории было интересно уже само по себе. Майор, тотчас разыскав анкету своего друга Луиса и прочитав ее, начал все больше и больше убеждаться, что дело принимает оборот странный, почти невероятный. Вполне возможно, что «кокаиновый барон» Себастьян Карлос Каррера и отец Луиса – родные братья.

Майор вспомнил все, что рассказывал Луис о своей семье, и по-настоящему заволновался. Луис как-то говорил, например, что брат его отца, имени которого он, правда, не называл, покинул Европу много лет назад и отец не поддерживает с ним никаких контактов. По словам Луиса, его дядя занялся каким-то нечистым промыслом, разбогател и обосновался где-то в Колумбии. Последние десять лет братья даже не переписывались. Их переписка пресеклась в тот период, когда дядя часто менял адреса. Потом отец узнал, что его брат сказочно разбогател, и гордость человека небогатого не позволяла ему написать первому, хотя координаты старшего брата были легко доступны. Луис говорил, что отец не любил дядю, всегда отзывался о нем пренебрежительно, считая его человеком непорядочным. К успеху старшего брата, имя которого вдруг замелькало в списках директоров многих хорошо известных в Латинской Америке и даже в Испании туристических фирм, отец Луиса относился спокойно, без гордости или зависти, так, как можно было бы отнестись к успехам человека чужого…

Многолетняя работа в пограничной службе лишила Роберто Кастельяноса розовых представлений о человеческой природе. Роберто хорошо знал, что иногда самый чистый, благородный и возвышенный человек вдруг оказывается перед выбором: стать подлецом, мерзавцем – или умереть. Людей, готовых погибнуть в такой ситуации, мало – это единицы! Человек привыкает ко всему, и с точки зрения сохранения человечества как вида это неоценимое преимущество… Несмотря на все добрые, почти нежные чувства, которые майор питал к Луису, логика ситуации была таковой, что совсем отказываться от мысли о какой-либо связи Луиса с кокаиновыми бандитами майор не мог. Луиса против его воли могли заставить принять участие в какой-нибудь дурно пахнущей игре.