Страница 37 из 43

Слишком сильный

Попов Валерий Георгиевич

— Да, туговато приходится твоему другу! — проговорил я. — Не знаю даже, выйдет ли он. Протестуют против размещения американских ракет во Франции? — тоном опытного человека осведомился я.

Клод резко повернулся ко мне и некоторое время насмешливо смотрел на меня.

— Представь себе — наоборот! — язвительно произнес он. — Волнуются, что американцы уберут ракеты из Франции!

— Как так? — изумился я.

— Да вот так вот! — разведя руками, проговорил Клод. — Ты газеты, вообще, читаешь?

— Ваши? — пробормотал я.

— Для начала хотя бы свои! — насмешливо проговорил он.

— Читаю, вообще-то… — проговорил я. — А что?

Вообще-то, честно говоря, я не читал газеты — как-то не привык. Иногда только, готовясь к политинформации. Сейчас, конечно, я клял себя за эту привычку.

— А что там? — повторил я уже встревоженно.

— Если бы ты имел привычку читать газеты, — назидательно проговорил Клод, — ты бы узнал чрезвычайно важную вещь!

— Ну можешь ты сказать, не измываться? — взмолился я.

Демонстранты кричали все громче, за ограду полетели какие-то бутылки. Полиция стояла абсолютно безучастно.

— Ты бы мог узнать, — проговорил Клод, — что русские и американцы договорились… об уничтожении в Европе ракет средней дальности!

— Но это же очень хорошо! — не удержавшись, воскликнул я.

— Думаешь?! — усмехнулся он.

— Ну а как же? — растерялся я. — Без ракет-то ведь… хорошо?

— Оказывается, не совсем! — жестко произнес Клод. — Посмотрим, например, что пишут наши газеты! — Он взял с заднего сиденья кипу газет… На интересной бумаге они печатают их — тонкой, прозрачной, как салфетка, но очень прочной. — Так… «Фигаро»! — Клод распахнул перед собой газету. — «Опасное соглашение»… Как раз об этом! Вот… «Можно еще гадать на тему о том, кто в итоге выиграет от подписания договора по евроракетам — СССР или США. Но совершенно ясно, кто проиграл, — Европа». А вот — «Круа», католическая газета: «…Перед лицом советского арсенала из обычных вооружений и химического оружия Европа оказывается с голыми руками».

— Та-ак! — проговорил я. — И из-за этого они так волнуются? — Я кивнул на демонстрантов.

— А тебе этот повод кажется недостаточным? — проговорил Клод. — Не знаю, может быть, ваших людей ничто уже не волнует, а наших пока что волнует все!

— Так что же… ракеты не убирать? — сказал я.

— Убирать, обязательно! Но, как видишь, это нелегко, по крайней мере, у нас! — насмешливо добавил он.

— Как друг-то твой сумеет прорваться? — Я уже начал немного волноваться.

— Вырвется — он парень крепкий! — улыбнулся Клод.

Действительно, тут за оградой показался худой парень в белом свитере и очках без оправы, поймал брошенную в его сторону бутылку, ослепительно улыбнулся. Он отпер узорную калитку и между двумя меланхоличными полицейскими выскочил на тротуар. Он направился к нам, но тут из-за желтого фургона выскочили несколько бритых наголо парней в черных куртках и накинулись на него. Он явно знал каратэ, но они все же свалили его с ног и с криками «Предатель!» нанесли несколько ударов тяжелыми ботинками. Когда мы подскочили, желтый фургон уже отъехал, а он поднял очки и уже вставал.

— Знакомые ребята! — кивнув вслед фургону, улыбнулся он.

— Вот, познакомься, пожалуйста, — слегка насмешливо проговорил Клод. — Наш друг из России, Александр!

— О-о-о! — радостно завопил он. — Фред!

На лбу его уже набухала большая синяя шишка.

— Как жаль, что они не узнали вас: вам бы тоже досталось! — улыбнулся он.

— А чего полиция не вмешалась? — Я сочувственно глядел на его шишку.

— Вам так нравится полиция? — усмехнулся Фред. — Полиция и политика — разные вещи, и чем реже они сталкиваются, тем лучше!

— Так что ж, лучше шишки получать? — Я, не удержавшись, прикоснулся к ней.

— Политика — это драка! — сказал Фред. — Без этого нельзя. Иначе это не политика, а всеобщая пассивность!

— Правильно. А пока, если не хочешь получить еще, поехали! — сказал Клод.

Мы уселись. Машина тронулась.

— Это все так. Репетиция! — кивнув назад, сказал Клод. — Настоящий бой с бритоголовыми будет через неделю, когда мы проводим демонстрацию против ракет! И еще неизвестно, какие силы присоединятся к бритоголовым. Судя по газетам, против очень многие! — Всунув руку, он пошуровал ворохом газет.

— Ну хорошо. Подеремся! — взмахивая рукой вверх, весело крикнул Фред.

— Но ведь надо же тогда… подготовиться! — заволновался я.

— Готовься! — насмешливо проговорил Клод. — Я распоряжусь, чтоб с тобой занялся тренер каратэ.

— Отлично! — обрадовался я.

Началась напряженная жизнь. С утра я ходил на уроки в лицей, где мне приходилось нелегко, — там в отличие от нас базарят не только на переменах, но и на уроках. Любой разговор — по химии, по физике, по литературе — неизбежно упирался в меня — приходилось подолгу рассказывать, что я думаю о том-то и о том-то. Завал.

Потом я шел в тот секретный подвальчик (Клод дал мне свою запасную волшебную открывалочку). Такого в моей жизни еще не было. Мною (иногда с Клодом, иногда отдельно) занимался тренер-японец. Он двигался и улыбался, как автомат, только еще быстрее и резче. Единственно, чем он отличался от автомата, что пару раз у меня на глазах брал у Клода деньги. Вряд ли автомату нужны деньги. Еще, правда, он говорил исключительно по-японски. Сначала Клод мне переводил, потом я уже научился все понимать сам — да что тут, собственно, было понимать? Надо было делать! Он показывал — а я пытался делать. Вот и весь разговор. Для начала он учил меня стоять. Главное в каратэ, понял я, — это стойки. Надо стоять, не падать при ударах, все терпеть — в этом основа. Оказывается, каратисты, да и вообще японцы, приветствуют друг друга при встрече словом «ос!», что означает «терпи!». И я терпел.

Он ставил меня в стойку «кибадачи» — изначальную стойку каратиста: ноги согнуты-расставлены, кулаки выставлены вперед. После этого он вешал мне на руки тяжелые чугунные кольца, ставил на кулаки, на плечи и на голову пиалы с водой и, то ли оскалившись, то ли улыбнувшись, говорил: «Ос!» И я терпел. Терпение это длилось до бесконечности. В первый раз, когда мне вскоре надоело терпеть, я пошевелился — все пиалы упали и облили меня, и в то же мгновение тренер очень резко и больно жахнул меня бамбуковой палкой по голове. Тут я буквально озверел… Но что можно было делать? Обижаться на него как-то глупо — такая его работа, лезть на него с дракой — довольно-таки безнадежно. Я понял, что надо через это пройти, — иначе никуда не придешь. Я снова застыл в стойке.

На третий, кажется, день начались движения, я стоял в стойке и резко выставлял и убирал то левый, то правый кулак. Тренер стоял с палкой в руках и считал по-японски до десяти; с каждым счетом я должен был мгновенно выбрасывать вперед один кулак и убирать другой.

— Ити! (Раз!)

Ни! (Два!)

Сан! (Три!)

Си! (Четыре!)

Го! (Пять!)

Року! (Шесть!)

Хити (Семь!)

Хати! (Восемь!)

Ку! (Девять!)

Дзю! (Десять!)

Если я на мгновение задумывался о чем-то и чуть задерживал кулак впереди, мгновенно (как, я не успевал заметить!) следовал резкий удар бамбуковой палкой по руке и яростный, просто злодейский оскал. Ну что ж, все правильно: он добивается, а я не делаю! Я понял, что от мыслей лучше тут отключиться.

Ити!

Ни!

Сан!

Си!

Го!

Року!

Хити!

Хати!

Ку!

Дзю!

Я понял: все то, чем мы занимались с Эриком раньше, было не каратэ, а так, престижным времяпрепровождением для толстых бездельников.