Слишком сильный

— Саша Горохов. — Я пожал руку. Все сгрудились вокруг нас.

— Здравствуйте, — сказал я. Все загомонили, стали по очереди называть себя.

— Что, министр дал уже деньги? — Я посмотрел всем на ноги: все были в полной форме.

— Еще не дал. Но даст! — сказала девушка-негритянка. — Пока мы поверили ему в долг, посмотрим, порядочный ли он человек.

В классе было несколько негров и негритянок, арабов и арабок, и я не заметил, чтобы существовала какая-то вражда. Впрочем, если стояли парочки, то в основном одной национальности.

— А где Клод? — спросил я у Жана.

— Месье миллионер очень занят! — подняв палец, проговорил Жан.

— А он почему не участвовал в демонстрации? — спросил я.

— Он считает, что обеспечен достаточно и не хочет просить с государства лишних денег. Так он понимает свой гражданский долг! — сказал парнишка-араб.

«Ишь ты! Молодой, а уже думает про государство!» — подумал я.

— А у вас бывают демонстрации? — спросила худая рыжая девушка.

— Нет. У нас не бывает… таких, как у вас, — подумав, сказал я.

— Значит, вы всем довольны? — спросила она.

— Нет, почему же… не всем, — ответил я.

— А почему же не устраиваете демонстрации? — прицепилась она.

— А потому… потому, что у нас очень много пассивных людей! — неожиданно для себя выпалил я.

— О! Это что-то новое о России! — с усмешкой произнес араб.

— Что нового-то! — воскликнул я. — Мало знаете про нас!

— Это, кстати, ваша вина! — усмехнувшись, проговорил Жан.

— Вообще, да, — согласился я. — Но вот я приехал — узнавайте! Все засмеялись, сгрудились еще тесней.

— Ну, как вам Париж? — спросила девушка-негритянка.

— Колоссально! — воскликнул я. Все почему-то снова засмеялись.

— Хотели бы жить здесь? — спросила рыжая девушка.

— Мне очень нравится одна девушка… в Ленинграде! — ответил я.

Тут они даже зааплодировали. Мне стало немножко стыдно. Ясное дело, я говорил правду, но как-то уж больно эффектно, выигрышно все преподносил… как какой-нибудь опытный журналист. «Насобачился!» — подумал я.

— Да, простите, а что был ночью за взрыв? — чтоб как-то отвлечь внимание от своей персоны, спросил я. Кроме всего, это действительно было важно.

— Арабы взорвали офис авиакомпании возле церкви Мадлен. Эта компания поддерживает слишком тесные связи с Израилем, — сказал парнишка-панк.

— А что, разве нельзя поддерживать с ними отношения? — спросил я.

Все, и я в том числе, посмотрели на паренька-араба. Может, это было бестактно: он-то не имел отношения к взрыву. Но он, к моему изумлению, не стал оправдываться.

— А что Израиль сделал с арабами? — воскликнул он.

— А при чем здесь мы! — воскликнул панк. — Зачем вы разрушаете Париж?

— Вы не должны поддерживать наших врагов! — побледнев, проговорил араб.

— Зачем вы приехали к нам и еще командуете! — воскликнула рыжая.

— А зачем вы колонизировали нас? Это вы в нас нуждаетесь, а не мы — в вас.

Намечалась потасовка, но никого это вроде не удивляло. Надо же, страсти здесь бурлят — у нас о таких серьезных вопросах речь не заходит. А мне как? На чью сторону? Или разнимать?

Тут, к счастью, явился наконец-то Клод, поманил меня в сторону, и я, не скрою, с некоторым облегчением вышел из толпы.

— Привет! — Он пожал мне руку. — Ну как первое знакомство?

— Нормально, — ответил я.

— Не побили еще?

— А могут?

— Конечно. Ты ж говорил, что тебя в своей школе для начала побили.

— Но то в своей — необидно.

— Значит, не доверяешь нам? — усмехнулся Клод.

— Чего? Побить меня? — Я засмеялся. — Нет. Пока нет.

Спор в толпе разгорался. Все уже разделились на две, а точнее, на три партии.

— Ну и порядки тут у вас! Церкви взрывают! — воскликнул я.

— Церкви взрывают у вас! — холодно отпарировал Клод. — А у нас — не церкви, а авиакомпании.

— А это лучше? Куда полиция смотрит?

— Ты так любишь полицию? — надменно проговорил Клод.

— Нет… ну порядок все же нужен… — пробормотал я.

— Какой порядок? Как на кладбище, где все молчат? — спросил Клод.

— Ну, не молчат… но…

— Что «но»? — осведомился Клод.

— Но все-таки что-то соблюдают.

— У нас живут разные люди, — высокомерно проговорил Клод. — И мы гордимся тем, что у нас они не утратили свою национальную и социальную активность.

— Но ведь выходит… война идет? — растерянно пробормотал я.

— Идет, — согласился Клод.

— Какой же ты борец за мир?! — воскликнул я.

— Да, я борец! — важно произнес Клод. — Я настоял на том, чтобы Омара, — он показал на араба, — приняли в наш лицей.

— Но ведь его изметелят сейчас! — воскликнул я.

— Если хочешь — иди помоги! — хладнокровно произнес Клод.

— Что же я, драться, что ли, приехал сюда? — удивленно воскликнул я.

— А что… по магазинам шататься, как твой Ланин? — насмешливо проговорил Клод.

Я вздрогнул. Хоть Ланин не такой уж мне друг, но обидно.

Со стороны толпы вдруг донесся хохот, — видно, кто-то сказал что-то удачное, жалко, я прослушал. Смеялись все, и Омар в том числе. Толпа стала расходиться. Появилась еще одна симпатичная девушка — в строгом твидовом костюме и очках. Уже освоившись — даже пожалуй, слишком, — я подошел к ней, протянул руку. Она немного удивилась, но руку пожала и представилась. Это оказалась… директриса школы и, кроме того, учительница истории, которая должна была сейчас вести урок. Правда, и другие ребята общались с ней хоть и вежливо, но довольно свободно.

Я прикидывал, куда мне сесть, чтобы не привлекать внимания, но все вдруг стали выходить в коридор, спускаться по лестнице… Клод объяснил мне, что урок истории, как это часто у них бывает, будет проходить на улице, что сейчас они поедут оказывать помощь к зданию авиакомпании у церкви Мадлен.

— А как же… история? — растерянно проговорил я.

— А то, что сейчас происходит, разве не история? — вполне резонно ответил Клод.

Высыпав из школы, они усаживались в школьный микроавтобус. За руль уселась директриса, другие ребята рассаживались по своим машинам (Клод сто метров от дома не мог преодолеть без машины), некоторые садились на мопеды, мотоциклы, велосипеды с моторчиками и без моторчиков.

Рыжая девушка села на велосипед с моторчиком, рядом негритянка оседлала велосипед без мотора. Рыжая включила двигатель.

Мы мчались по бульварам. Как и всегда, мелькали роскошные витрины магазинов, белые столики на тротуарах, реклама, но я уже не пялился так, как в первый день, смотрел лишь так, мельком… Я уже чувствовал себя не зевакой-туристом, а человеком, живущим здешней суровой жизнью.

Мы въехали в узкую улочку, ведущую к церкви. На тротуаре лежали разбитые стекла, обгорелые обрывки плакатов, на которых были видны улыбающиеся женщины, какие-то пальмы и храмы. Сама витрина была затянута зеленым брезентом. У двери с выбитыми стеклами стоял полицейский. Уже после нас подъехала синяя машина, и несколько полицейских вошли внутрь мимо дежурного.

— Помощь не требуется? — выходя из автобуса, вежливо спросила учительница полицейского в дверях.

— Благодарю, мадемуазель. Не требуется. Внутрь пока что заходить нельзя, — сдержанно улыбаясь, проговорил полицейский.

Мы остановились на тротуаре. А я-то надеялся, пока мы ехали, что мы окажемся в самой гуще событий, может, даже примем участие в расследовании.

Вдруг рыжая девушка, прислонив свой мопед к соседнему дому, стала поднимать с асфальта осколки стекла и складывать их в черный целлофановый мешок. Другие тоже достали мешки и тоже последовали ее примеру. Сначала я обалдел и просто не мог понять, что они делают, то ли собирают сувениры с места происшествия, то ли что… Только минуты через три я сообразил, что они просто убирают мусор с тротуара, просто чистят свой город. Ну молодцы! А мне даже в голову такое не пришло. Ну молодцы! И ребята, что колоссально, не отставали от девушек. Потом Жан вытащил из автобуса щетку, ведро, и они начисто вымыли тротуар.