Слишком сильный

— Так. Внимание! — сразу же скомандовал главарь. — Каждый идет в свой двор, осматривает каждый уголок, всех подробно расспрашивает. Сбор, — он вытянул из жилета часы на цепочке, — через полчаса.

Они деловито разошлись. Отличные ребята!

Так… А что же я? Надо было бы сгонять на свалку за домами, где обычно гуляли дети и собаки, вырвавшись на свободу. Там стояли какие-то странные пустые дома, росли большие деревья. Но туда было ходу минут двадцать, да обратно, да там неизвестно еще сколько… А Данилыч уже ждал. И правильно он мне говорил: сосредоточивайся на главном! Так что свалка мелькнула в моем сознании и послушно исчезла. Ничего, ребятки, наверное, сгоняют и туда — делать им все равно абсолютно нечего!

Я шел быстро к дому — а душа тормозила. Шел — а душа тянула назад. Подождать, пока вернутся ребята?.. Не успеваю! Я решительно пошел к парадной. На скамейке у двери сидел какой-то обтрепанный тип. Я не обратил на него внимания, много их тут было — в нашем дворе был магазин.

— Эй! — Он вдруг рванулся ко мне.

Зотыч! Как всегда вовремя! Его только не хватало для полного хаоса.

— О, привет! Ну как делишки? — быстро заговорил я, надеясь все сказать сам, и за себя, и за него. — Выглядишь нормально! Где пропадаешь? Почему не заходишь? Ты заходи как-нибудь — слышишь?!

— Тут я пропадаю, тут! — с отчаянием воскликнул он. — Жить негде — не прописывают, потому что не работаю. А на работу не берут, потому что прописки нет!

— А почему тебе… обязательно здесь надо работать? — нетерпеливо переступая с ноги на ногу, спросил я. — На юге ведь лучше!

— А потому, что родился здесь! — ответил он.

— Родился здесь?.. Впервые слышу!

— …А паспортистка эта, молодая девица, так и швырнула паспорт мне: много вас таких! А что я город этот грудью защищал, подвиг совершил, без ноги фактически остался — ей это без разницы! — По щеке Зотыча потекла слеза. — Только спокойно! — вдруг резко рявкнул он.

Я посмотрел на его ногу в рваном ботинке, круглую, как бревно, — под штаниной, наверное, были бинты…

— Ну почему — «без ноги остался»? — рассудительно проговорил я. — Вот же она!

— А потому, — гневно ответил Зотыч, — что под колесо ногу поставил, когда машина с ранеными забуксовала, — вот почему! Теперь еле хожу…

Только этой заморочки мне сейчас не хватало!

— Я что кумекаю! — Зотыч оживился. — Ведь бывают там в школах у вас всякие там группы поиска, боевой славы… Может, вам меня как раз и позвать — я вам такого порасскажу!

«Не сомневаюсь!» — подумал я.

— …и чтобы паспортистку ту пригласить и начальство ее — чтобы видели, с кем имеют дело! — продолжил он.

— Ну все-таки, — забормотал я, — ты только ногу подставил… и все.

— А тебе этого мало? — завопил Зотыч.

— Да нет, — заговорил я. — Это здорово, вообще-то. Но понимаешь, некогда мне сейчас. Уезжаю во Францию… нет, честно, во Францию! Да еще собака тут, понимаешь, пропала, — озабоченно добавил я. — Но как только вернусь — сразу же! Клянусь! — Я посмотрел на него честными глазами. — Продержись пока! — Я потрепал Зотыча по плечу. — Если уж ты войну выдержал — такое точно выдержишь! Договорились? — Я хлопнул Зотыча по ладони. — Ну! Будь!

Я бодро пошел, но на ходу ноги подкосились: я услышал, что Зотыч догоняет меня. Кончится когда-нибудь этот кавардак или нет? Я остановился, повернулся.

— Погоди… так ты во Францию едешь? — радостно произнес он.

Я с некоторым подозрением смотрел на него: он-то чего радуется, ему-то явно ничего тут не светит — еще неизвестно, поеду ли я, а уж ему-то тут явно ничего не обломится.

— Поеду, наверное, — сдержанно проговорил я. — Кучу дел еще, правда, надо сделать, — довольно-таки определенно намекнул я и рванулся к парадной.

— Слушай — это же отлично! — завопил Зотыч. — Оденешься наконец-то прилично!

Я посмотрел на свой наряд, потом — на его: ему ли говорить о приличной одежде?

— Да, слышь! — Он еще раз догнал меня, теперь уже у самой парадной. — Там, говорят, лекарство одно есть.

— Там, говорят, много лекарств есть, — улыбнулся я.

— Мне одно только надо — для меня. — Он долго копался в карманах, вытащил бумажку. — Тромбо-вар! — разобрал он. — Против тромбов, значит, — в ноге-то тромбы у меня! — Он передал мне бумажку, стал заворачивать штанину. — Во Франции, сказали, только его и выпускают!

— Погоди! — Я жестом остановил его действия. — Я еще не знаю точно…

— Да чего там, поедешь, конечно! — уверенно забасил Зотыч. — Такой парень!

— Ладно… будем надеяться. — Я пошел, потом помахал ему ладошкой.

В квартиру я вошел уверенно, решительно… Мать вышла из комнаты не сразу. Представляю, как она слушала завывания лифта! И как со скрипом открылась дверь — и она не услышала ни привычного стука когтей по паркету, ни горячего учащенного дыхания… ничего.

Наконец она вышла из комнаты. Какая бледная!

— Ну? — произнесла она.

— Найдется твой песик! — отрубил я. — И вообще, воспитывать надо пса, чтобы не шлялся где попало и с кем попало!

Я быстро поел, переоделся и пошел к Данилычу.

— «Жанвье-е-е! Жанвье-е-е-е!» — нежно, нараспев говорил Данилыч. — Это значит — «телефон»! Отвечать надо: «Ари-и-ив! Ари-и-ив!» — «Иду»! Да что сегодня с тобой? — воскликнул вдруг он. — Абсолютно не врубаешься? Где твоя голова?

Я рассказал ему, где моя голова.

— Ну ничего! — сказал Данилыч. — Когда жизнь жмет на тебя — надо быть особенно бодрым.

— Буду бодрым! — ответил я.

Глава XII

С двумя чемоданами — в одном была Дуся, в другом — вещи — я пришел на вокзал. Провожали меня родители — больше никто. Чапа, увы, так и не нашелся, но они понимали, что сейчас про это лучше не говорить. Мы с Данилычем ехали в Москву. Конечно, родители хотели навернуть мне с собой целую гору учебников, но Данилыч еще раньше уверил их, что все учебники у него в голове, и вообще, я за это время узнаю столько, сколько узнают обычно за школьную четверть. Латникова, естественно, простилась со мной весьма сухо и официально.

В Москве мы сразу явились в Управление общества «Юные борцы за мир». Оказалось, что это общество занимает вполне приличное здание в центре Москвы и все было в нем, как в нормальном учреждении: по коридорам стремительно ходили затянутые в аккуратные костюмы с галстуками, ровно прилизанные люди, но было этим людям по пятнадцать-четырнадцать лет. Такого количества деловых людей в этом возрасте я не видел.

Нами занимался Егор — энергичный, четкий, лет пятнадцати.

— Так! — оглядев меня, произнес он. — Значит, мой друг Стасик Ланин сошел с пробега? Что делать! Я всегда говорил ему: «Стас! Ты очень мало работаешь! Может быть, этого достаточно для провинции, но для того чтобы закрепиться наверху, нужно работать по двадцать часов!»

Я побоялся спросить: в чем же работа Егора и чем именно он предлагает заниматься Стасу по двадцать часов? «Наверное, — подумал я, — мне полагается это знать, раз уж я, как свой, пришел в это учреждение!»

— Ну что ж! — дружески сказал он мне. — Во Францию мы давно не посылали новых людей. Постарайся показать, что мы тоже не лаптем щи хлебаем! — Он лихо подмигнул.

На столе у него стояли два телефона.

«Может, один игрушечный?» — подумал я, но тут же отмел эту детскую мысль. И тут же телефон, который я посчитал игрушечным, резко зазвонил. Егор стремительно схватил трубку.

— Так… ну ясно… ну ясно! — приговаривал он. — Ну, хоп! — Он повесил трубку, и тут же зазвонил второй телефон. — Слушаю… ну, ясно… ну, ясно… Ну, хоп! — Он быстро расправился с обоими телефонами.

Потом он минут пять, не занятых звонками, занимался мной. Абсолютно неожиданно выяснилось, что мы летим сейчас не в Париж, а сначала в Марсель.

— Марсель? — удивленно воскликнул я. — А я и не знал!

— Неужели никто не сказал? Что они там думают? — гневно воскликнул Егор.

— Да нет… может, говорили… наверное, я просто забыл! — пробормотал я, защищая своих, правда не зная, кого именно.