Слишком сильный

— Ясно… А куда там идти… в какую комнату?

— В двести шестую, к Барсукову, он нашу школу курирует. Жалобней, не забудь, как можно жалобней — глазки моргают, голосок дрожит.

— А такого дрожащего во Францию пошлют?

— Да он поймет, что к чему! Раз наверх не испугался пойти, — значит, боец. Директрису не испугался! А перед ним заробел. Это приятно. Ну, давай! — Ланин слегка подтолкнул меня в плечо.

— Ну ладно… не толкайся! — Я открыл тяжелую дверь и вошел.

За дверью был пустой мраморный холл. У самого входа стоял стол, за ним сидел старик в черном костюме.

— Ты куда, мальчик? Сюда нельзя! — строго проговорил он, поглядев на меня.

— Я к маме! — жалобным голоском проблеял я.

— А кем она тут работает? Как фамилия? — Он насторожился, слегка привстал.

— Уборщица она! — еще более жалобно проблеял я.

— А-а… ну иди! — пренебрежительно и даже несколько брезгливо он махнул рукой.

Главное — это идти уверенно… даже если не знаешь — куда! Я быстро поднялся по лестнице на второй этаж… Так. Комната двести шесть! Солидная кожаная дверь. Я потянул — с легким шелестом она отклеилась от стены.

— Ты к кому? — удивленно посмотрела на меня строгая женщина в очках. За ее спиной была еще одна дверь.

— Я к товарищу Барсукову! — небрежно проговорил я.

— Он ничего мне о вас не говорил!

— Я сам бы хотел все ему рассказать.

— Это связано с учебой?

— Не совсем.

— А с чем же?

— Рассказать? — я доверчиво поглядел на нее.

— Напиши! — Она протянула мне лист бумаги. — Только четко — свою фамилию, класс, номер школы.

Я увидел в углу, за маленьким столиком, вторую пишущую машинку.

— А можно, я напечатаю? — воскликнул я. — Понятней будет!

— Напечатать? Ну давай! — Она удивленно посмотрела на меня.

Я кинулся туда, забарабанил по клавишам. Чему только не научишься за долгую зиму на острове, когда некуда пойти!

Я напечатал, что меня пригласили во Францию юные борцы за мир, а вместо меня, — видимо, по ошибке — едет директор нашей школы Латникова Серафима Игнатьевна. Подписался от руки.

Секретарша прочла и посмотрела на меня теперь уже с ужасом.

— Кто тебя научил такое писать?

— Я самоучка.

— Ну хорошо, — неуверенно проговорила она. — Я покажу Савелию Никифорычу! Подожди! — Она скрылась за внутренней дверью.

Некоторое время я сидел неподвижно, но взгляд мой снова привлекла машинка — новенькая, аккуратненькая, с лежащей рядом стопкой бумаги. Хочется попечатать! Дело в том, что я собирался послать некоторые мои стихи в редакции, а там принимали только напечатанные на машинке. Думаю, ясно. За дверью была глухая тишина. Я помедлил еще секунду и скакнул за машинку. Быстро завинтил три листа с копиркой. Вперед! Я уже напечатал три стихотворения целиком и одно наполовину, когда дверь открылась и вышла секретарша с моим заявлением. Она глянула на меня уже с испугом: опять он что-то печатает!

— Секундочку! Сейчас допечатаю! — сказал я.

Я допечатал стих, вывинтил листки из машинки, сложил.

— Ну что? — Я посмотрел на заявление в ее руках.

На листе была надпись, сделанная почему-то зелеными чернилами, цепляющимся, брызгающим пером, — я и не знал, что такие перья еще применяются: «Тов. Авдееву. Для составления ответа».

— А кто это — товарищ Авдеев? — спросил я.

— Заместитель, — оглянувшись назад, приглушенным голосом сказала она.

— А почему он сам не составил ответ?

— Он занят! — строго проговорила она.

— Ясно. А хотите, прочту вам стих? Только что напечатал.

Она снова испугалась.

— Нет. Спасибо. Я занята! — Она стала специально рыться в столе.

— А разве занятие ваше не в том, чтобы со школьниками разбираться? — спросил я.

— Это уже наше дело, чем нам тут заниматься! — с достоинством сказала она.

— Главное — вы должны заботиться о нас! — подняв палец, сказал я.

— Ступайте! — гневно сказала она. — Вас уведомят!

Хорошее слово — «уведомят»! Никогда раньше не слыхал! Хотя вроде догадываюсь, что оно означает.

— С нетерпением буду ждать! — воскликнул я. — Всего вам доброго!

Я вышел. По коридору навстречу мне шла белая кошка. Ее правая лапа до самого плеча была почему-то вымазана синими чернилами. Видимо, тоже бюрократка, ведет бесконечную переписку с мышами. Я вышел.

Ланин бросился ко мне.

— Ну что?

— Контора пишет! — ответил я.

— Учти, ты имеешь право требовать ответа! Многие этого не знают, но у нас на все письма к начальству обязательно должен быть ответ!

— Учту! — сказал я. — А вообще мне колоссально понравилось! Отличная машинка стоит! Вот, стихи напечатал! Хочешь прочту? — Какое-то ликование нашло на меня.

— Ну прочти! — снисходительно сказал Ланин.

— «Осень»! — пробормотал я.

— Как? — не расслышал Ланин.

— «Осень».

— Ну давай.

Глава X

На следующее утро после ухода родителей я побродил по квартире, а потом вдруг решился и стал собираться в школу.

«Вряд ли, — подумал я, — Латникова действительно выгонит меня! Часто люди по горячности говорят то, о чем потом жалеют! Главное — дать им спокойно остыть! Не знаю, правда, — мой приход в ГУНО остудил ли ее? Но попробуем!»

Я вошел в класс, сел. Сначала я старался сидеть тихо, скромно, «пришипившись», как говорила моя бабушка. Но в середине первого урока географиня стала давать персональные задания, вызывая по одному, затаив дыхание я следил за алфавитом… она спокойно назвала мою фамилию.

— Здесь! — гордо произнес я.

А на втором уроке — химии — меня даже вызвали к доске и даже впаяли тройку… Отлично! Ход событий радовал меня.

На большой перемене ко мне энергично приблизился Ланин. Держался он подчеркнуто отдельно, дабы не подумали, что он имеет что-то общее с таким «отрезанным ломтем», как я.

— Горохов, тебя к директору! — сухо произнес он и удалился.

Потом, правда, глянул через плечо, давая понять, что в глубине души мы друзья.

В коротком узеньком коридорчике, ведущем к кабинету директора, почему-то не любили возиться малыши, да и более пожилые школьники редко гуляли тут. Поэтому я вздрогнул, когда от стены неслышно отделилась фигура. Она в буквальном смысле отделилась, ибо часть масляной краски осталась на ней. Фигура эта принадлежала Пеке.

— Ты что тут… швейцар? — поинтересовался я.

— Слушай сюда! — хрипло заговорил он. — Если скажешь, что это я Дусю сделал, — тебе не жить!

— Ясно. А чего тебе Дуся так не нравится? Отличная тетка! — воскликнул я. «Странный человек — стыдится единственного хорошего, что он сделал на этом свете», — подумал я.

— В общем, ты меня понял! — прохрипел он.

— Но тогда можно, я скажу, что это я ее создал? Пека подавленно молчал.

— Смелый ты, вообще, парень, но трус! — Я хлопнул его по плечу и вошел в кабинет.

В кабинете были собраны все учителя. На стуле у окна, безвольно поникнув, сидела Дуся. Я обрадовался — давно не виделись! Рядом с Латниковой сидел какой-то незнакомый плотный товарищ, — видимо, инспектор, присланный для разборки из ГУНО. Значит, все-таки я не зря ходил туда: хуже исключения ничего уже не будет, а так, может быть…

Видимо, я вошел в разгар разговора, некоторое время все напряженно молчали, как всегда бывает, когда беседа обрывается слишком резко.

Инспектор посмотрел на меня быстро, но внимательно, потом повернулся к Латниковой, продолжая разговор: