Идеи в масках

Анатолий Васильевич Луначарский

Идеи в масках

Предисловие

Предлагаемый вниманию публики сборник содержит в себе маленькие фантазии и пьесы, написанные в разное время и не объединенные какою-либо одной идеей; но автор собрал здесь исключительно те свои беллетристические работы, — частью появлявшиеся уже в печати, частью еще не опубликованные, — которые строго отвечают заглавию «Идеи в масках». Заглавие это кажется мне достаточно ясным, чтобы не нуждаться ни в каких комментариях, как не нуждаются в них, надеюсь, и самые фантазии и пьесы.

Большинство фантазий уже появлялись в печати: «Арфа», «Лунный свет» и «Скрипач» — в «Русской Мысли» в 1902 году; «Философ, который смеется» — в том же году в газете «Курьер» вместе с несколькими другими утерянными мною вещами; «Мудрый Чарудатта» и «Крылья» — в журнале «Правда» в 1904 году; «Флорентийская ночь» — в газете «Киевская Мысль» в 1910 году, наконец, «Воскресенье» — там же в 1911 году.

Пьесы появляются вновь. Из них «Гости в одиночке» написана в 1906 году и была несколько раз публично читана автором в Петербурге. «Юный Леонардо» написан в 1909 году, остальные пьесы в 1911 году.

11/Х Автор.

Париж.

Мудрый Чарудатта

После многоопытной жизни и многократного проникновенного чтения Вед Чарудатта, достопочтенный брахман, удалился в пещеру между скал для углубления в себя и в великое Ничто, Амтман, составляющий все и граничащий с ничем.

Подолгу сидел Чарудатта, голодный и изможденный самобичеванием, во тьме своей пещеры, неподвижный и важный, и Все-Ничто обволакивало его, как бездонная ночь, весь мир расплывался, все смешивалось, и только глухое пространство держало на своем лоне маленькую искру, которой имя — душа Чарудатты. Но вот и пространство свертывалось в точку, ибо там, где нет окружности, нет и центра, где нет конца, нет и начала. Черная точка, — Амтман, — совпадала с светлой точкой, — душой Чарудатты, — и гасила ее в безразличии… После этого уже ничего не существовало… А ручьи бежали в горах, извивались серебристыми змеями на лучах горячего солнца, тремя шагами проходящего равнину небес; ручьи падали с шумом с уступов, журчали по камням, они поили горных козочек, которые иногда пугливо подбегали к темной дыре между скал, нюхая воздух хорошенькими мордочками, и заглядывали в темноту; там белелась борода бесчувственного Чарудатты, который осязал Амтман, Все-Ничто. Козочки не думали, что они ничто, и резво бежали дальше со скалы на скалу, Чарудатта же сидел на месте и ничуть не становился мудрее.

«Мне странно, — сказал себе Чарудатта, стоя у порога пещеры и глядя в скалистую долину, озаренную солнцем, — мне странно… Я знаю теперь все, ибо знаю, что и скалы, и небеса, я, солнце, орел — все есть амтман… Но я ничего не знаю, ибо не знаю, почему именно небеса, солнце, орел, почему скалы и я. Почему мир не иной? Куда он идет? Или зачем он сидит на месте? Почему именно в такие одежды одет этот Амтман и зачем они так пышны? Иногда мне кажется, что я открыл пеструю коробку и увидел, что в ней пусто… И мне загадочно, для чего коробке быть яркой и вообще существовать, если она заключает в себе пустоту? Или Амтман сам по себе, а коробка сама по себе?.. Тогда, право, коробка интереснее пустоты… Вот уже пятнадцать раз лицезрел я Амтман, и, мне кажется, я сильно глупею с каждым разом, память моя меркнет, я словно валюсь в бездну и что-то кричит во мне: „Спасайся, достопочтенный Чарудатта, иначе Амтман проглотит тебя, ибо он не жизнь, а смерть!“»

Чарудатта сказал себе все это и, заметив, что он сильно утомлен, прилег прямо на камень под лучами горячего солнца и забылся — было сном.

Но кто-то сейчас же тронул брахмана за пушистую его бороду и сказал ясным голосом: «Вставай, Чарудатта, я хочу что-то показать тебе».

Чарудатта открыл глаза и поднял голову: перед ним стоял Ганеза. Ноги его были подобны луне, все тело сияло чем выше, тем ярче, лицо же было как солнце, — трудно было различить его черты: широкие висящие уши, ярко — белые, как языки чистейшего пламени, клыки, изумрудные глаза и длинный хобот великого бога мудрости. В своих четырех руках Ганеза держал ключ, открывающий двери тайн, перо, которое дает бессмертие и плоть бесплотному, мгновенному слову, воздушной маске, светозарной мысли, обоюдовогнутое стекло, усиливающее зрение глаза, и лампу, освещающую путь во тьме. В хоботе же Ганеза держал какие-то таблицы.

Чарудатта быстро поднялся и поклонился:

— Привет тебе, Ганеза, сын Лакшмы, — сказал он.

— И тебе привет, любезный Чарудатта. Я люблю умных людей. Мне понравилось, что прозрел ты ничтожество Амтмана. Вам даны глаза, уши, пальцы, ноги и язык, мыслящая голова, чтобы видеть, слышать, осязать, обонять, вкушать и обсуждать, но, конечно, когда не делаешь ничего этого, тогда все кажется одним или даже ничем. Это неудивительно, любезный Чарудатта: мир — не Амтман, это — сила, расколотая на много сил и обратившаяся против себя от века. Демоны и камни, растения и животные, люди и боги, — все — сочетание сил, все борется друг с другом и заключает союзы; это великий танец сил с превращением одних в другие. Бог становится камнем и камень богом… Демон делается человеком, а человек превращается порою в демона… Но превращение это, не правда ли, не безразлично? Почетно для раджи стать брахманом, и стоит ли для того преодолеть труды, но не обратно, Чарудатта, не прав ли я? Итак, силы превращаются, — вверх и вниз, — борясь, сочетаясь в вечном танце, повсюду… И мудрый, знающий все силы мира и направление их, может предвидеть все столкновения, победы и поражения, и все будущее ему открыто, ибо оно дано в настоящем, как точка пересечения двух прямых линий дана их направлением. Я дам тебе ключ к составлению таблиц, перо, чтобы ты записал их; я дам тебе обоюдовогнутое стекло, чтобы ты видел дальнее и малое как близкое и большое, я дам тебе свет, и ты просветишься, Чарудатта.

Много, много дней провел Чарудатта за составлением таблиц по данным бога Ганезы.

И когда они были готовы, он стал проверять их.

И вот предсказал сам себе Чарудатта выпадение дождей и засуху, войны радж с их исходом, падеж и приплод коров, смерть и рождение людей, знамения небес и удачу купцов, — и все это на один год.

И все исполнилось, как предсказал мудрый Чарудатта.

Тогда составил Чарудатта новые таблицы на следующий год и величаво сошел с гор в долины. Торжественно и гордо было на его сердце, ибо оно познало все. И грустно и тоскливо было ему, ибо, идя, он думал: «Все будет так, как будет, и желание сердца — пустой обман».

Гремят огромные барабаны, трубы криками меди наполняют воздух, охает земля под бегом боевых коней, слонов и маршем бесчисленных ног. По широкой дороге идет войско магараджи Пурушри, сверкая яркостью красок. Слоны одеты в пурпур, а в крепких золоченых башнях сидят на их. спинах воинственные раджи в белых тюрбанах с бриллиантовыми перьями, в золотых шлемах, осыпанных жемчугом, и потрясают длинными легкими копьями наконечники которых режут воздух и жаждут крови как жала. У ног слонов смуглые воины в цветных одеждах ведут на цепях рыкающих тигров, приученных бросаться на врага… Скачет на чудных гордых конях молодежь в шитых золотом плащах, и солнце смотрится в клинки их сабель как красавица в зеркало.

И на белом слоне, завешанном коврами и тончайшими шалями, сверкающий алмазами, в короне, сотканной как — будто из лучей луны и солнца, горделиво опираясь на аметистовый жезл, движется повелитель этого великолепия, этой стремительной. силы, сам магараджа Пурушри, спокойный и уверенный как Индра.

И встал перед ним Чарудатта. В лохмотьях его одежды нагая грудь покрыта пушистым снегом его почтенной бороды… Лицо его как темная бронза от лучей, лоб его, подобный выпуклой башне, увенчан запыленным тюрбаном, глаза сияют мудростью и скорбью, и жестом более важным, чем повелительный знак царя, Чарудатта остановил поток воинов и сказал: