Страница 5 из 6
— Страханская…
Уточнять, что за улица Страханская и далеки ли от нее до Мамонтова, я не рискнула. Я и так была слишком навязчивой. К тому же, немного подумав, догадалась, что имеется в виду Астраханская. Дальнейшее мое присутствие в жизни девицы было верхом неприличия. Нельзя отвлекать серьезную личность от важных дел глупыми вопросами. Даже частному детективу. Я опять прошла мимо школы, из которой два дня назад вышел и пропал Марик. Школа показалась мне гробницей фараона, загадочной и неприступной. Место, в котором происходит несчастье, несет на себе печать зла. Даже если это школа. Дети внутри кричат и звонок звенит. Ничего страшного. И все же там что-то неладно. Зло оставило свою печать. Я тряхнула головой. Действительно, обычная школа. Там, внутри, дети. Ты все придумываешь, Танечка. Все тип-топ. И вообще — был ли мальчик? Простояв перед серым фасадом несколько мгновений, завороженная безликостью стены, я вздохнула. Марик отсюда не появится. Я продолжила путь. Через десять минут я вышла наконец-то на вожделенную Мамонтовку. Уже подойдя к дому номер семь, я остановилась и закрыла глаза. Передо мной отчетливо возникла фигурка мальчугана в красной куртке с ранцем. Он шел по улице. Размахивал ладошкой в такт походке. Ему было спокойно и весело. Он увидел кошку. Остановился. Подарил ободранной кошке свою неповторимую улыбку. Кошка благодарно потерлась о его ногу. Он погладил ее и наверняка загадал желание. Марик знал, что если загадать желание, когда гладишь трехцветную кошку, оно исполнится на все сто процентов. Он был нормальным ребенком.
Потом он пошел дальше. Его фигурка в моем воображении продолжала свой путь, становясь меньше, меньше, меньше… Внезапно он исчез. Провалился в черную бермудскую дыру. Но в последний момент он обернулся. Мне показалось, он почувствовал мое присутствие. «Остановись, — попросила я. — Пожалуйста, Марик… Не подходи к краю».
Он действительно стоял, оглянувшись. Но его заинтересовала не я. Что-то невидимое мне привлекло его внимание. Он вернулся, услышав нечто скрытое от моего слуха. Я увидела, как он недоуменно улыбается. Кому ты улыбаешься, хотелось спросить у него. Он кивнул головой, соглашаясь с неведомым предложением, и исчез. Так же внезапно, как появился. Провалился в тишину и темноту, как в канализационный люк.
Кто-то пушистый потерся о мою ногу. Я открыла глаза. На меня смотрела зелеными Мариковыми глазами ободранная трехцветная кошка из моего странного видения.
Кошка явно знала многое, но люди несовершенные существа. Они не понимают язык животных. Иногда у меня создается ощущение, что люди и свой язык понимают с большим трудом.
Поднявшись на четвертый этаж, я остановилась. Нажать на кнопку звонка оказалось не так просто, как мне думалось. Это в мыслях все гладко: «Здрасьте-мордасьте, я частная сыщица по имени Таня Иванова. Не могли бы вы предъявить мне вашего сынишку, чтобы я успокоилась». Поэтому, когда встретившая меня на пороге Софья Владиславовна отнеслась ко мне немного настороженно, я не удивилась.
Конечно, я подстраховалась — Андрей должен был предупредить ее о моем визите. Однако могло произойти и так, что Мельников не успел этого сделать. Перезвонить же ему я не успела и теперь отчаянно ругала себя за легкомыслие — могла выйти неувязка.
Софья Владиславовна оказалась красивой женщиной с копной тяжелых длинных волос. Ее лицо покоилось в раковине прически естественно и гармонично, создавая образ аристократичный и изысканный. Она очень молодо выглядела. Ее фигура, несмотря на возраст, была стройной и хрупкой. Я никогда бы не дала ей пятидесяти. Многие мои ровесницы выглядят старше. Да, Софья Владиславовна была красавицей. Маленький прямой нос, большие глаза изумрудного цвета. И цвет кожи, которому можно было только позавидовать. Ровный, нежный, изысканный. Посмотрев мне в глаза с обезоруживающей простотой и смелостью, она улыбнулась и протянула мне руку:
— Андрей Николаевич меня предупредил, что вы хотите со мной поговорить о Марике. Давайте знакомиться — меня зовут Софья Владиславовна. К сожалению, Игоря Викторовича дома нет — он на работе.
И тем не менее я почувствовала, что она напряжена. Ее можно было понять: я вторглась сюда без приглашения. Вряд ли ей могло быть понятно, почему мне захотелось появиться здесь. Она смотрела на меня приветливо, но ожидая удара. Я улыбнулась ей. Моя улыбка немного сняла напряжение. Я сказала:
— Оказывается, родной Тарасов иногда способен заставить поблуждать. Я нашла вас с трудом.
— Я сама путаюсь в одинаковых домах, — призналась она с вежливой улыбкой.
— В этом нет ничего странного.
Лед, кажется, тронулся. Мы посмотрели друг на друга с интересом. Она поняла, что я пришла не из праздного любопытства.
Меня пригласили войти. В комнате было огромное количество книг. Пространство, не заполненное книгами, было отдано картинам и иконам. Я сразу почувствовала замечательный запах. Пахло уютом, любовью и теплом. В этом доме хотелось остаться подольше, если бы не примешивающийся к обычному аромату отвратительный вкус принесенного чьей-то злой рукой горя. Меня довольно трудно обмануть — в улыбке Софьи Владиславовны присутствовала горечь. Ее глаза, обведенные темными кругами, свидетельствовали о бессоннице.
Марика не нашли. Отчего же тогда они предпочитают справляться со своим горем сами? Что их так напугало? И — кто их напугал?!
Софья Владиславовна рассказывала о Марике медленно, слова давались ей с трудом. Мы сидели с ней на кухне и пили замечательный чай с необычным цветочным привкусом. Я пыталась разговорить Софью, убедить ее в том, что незачем бояться киднепперов. Из своей практики я знала, что они трусы. Но трусы — самые опасные люди. Именно от них можно ожидать любых неприятных поступков. Говорить об этом мне не хотелось. Зачем пугать человека, и без того напуганного? Софья слушала меня молча. Она не знала, как ей следует поступить.
Выгнать меня? Может быть, ей этого и хотелось. С чего бы это ей доверять молодой даме с огромным апломбом, пытающейся доказать ей собственную полезность? Я и сама пока не очень уверена, что смогу отыскать ее ребенка. А уж ей-то сомневаться в моих силах сам Бог велел…
Сказать, что не нуждается в моих услугах? Но она в них нуждалась. Даже если она мне не верит, она понимает, что я ей необходима сейчас. Остаться одной, с этой безнадежностью в душе? Когда ее ребенок находится неизвестно где и никто не может поручиться за его сохранность? Этого сделать она не могла. Я была ее последней надеждой на Мариково возвращение. Принять мое предложение помощи?
Я решила пока не особенно напрягать ее. Пусть думает.
В квартире, как я уже говорила, было много икон. Заметив мое удивление, Софья Владиславовна замялась. Тема религии и ее отношение к ней не позволяли Софье чрезмерно откровенничать. Я спросила:
— Софья Владиславовна, эти иконы… Вы их собираете?
Мне показалось, что она вздохнула с некоторой досадой. Наверное, я не первая задавала подобный вопрос. И ее отношение к православию уже доставляло ей хлопоты. Во всяком случае, я пожалела, что задала его. Он явно был неуместен.
— Извините, — тихо попросила я.
— Ничего, — ответила она, — это вы извините, Танечка. Мы — крещеные евреи.
Она сказала это с горечью. Потом встряхнула головой и улыбнулась:
— Ко всему надо относиться с мужеством. Если принимаешь от Господа счастье, то нужно уметь и несчастье принимать. А нам силенок не хватает.
Она вспомнила о Марике. Воспоминание заставило ее отвернуться. Так она хотела скрыть от меня рвущуюся из души боль. Справившись с собой, она взглянула на меня. Я удивилась, до какой степени ее взгляд похож на Мариков. Такой же добрый, ободряющий, светлый… Похоже, Марику и его матери было дано знать нечто, неведомое нам — простым смертным.
— Софья Владиславовна, — решилась я, — Андрей, надеюсь, рассказал вам, почему я хотела нашей встречи с вами…