Футбол

— Да пусть наши проиграют, — соглашались мы, — все равно молодцы!

— Молодцы! — подхватывали летучий разговор болельщики.

— Деревня, деревня, а лаптем тряхает. Утерли нос москвичам.

Толпа валила со стадиона, такая счастливая, словно у тех, кто ждал мальчиков, родились мальчики, кто ждал премию — получили премию, а нашему брату безбилетнику словно бы выдали билеты на завтрашний матч.

— А Кузин! Кузин! Как он головой играет!

— Золотой котел.

— Не котел, дорогой товарищ, — голова. Он думает на поле.

— А я про что говорю!

— Вы за игрой Муранова понаблюдайте — профессор. Всех видит, все понимает, и ему только намекни…

— Карболитовцы тоже не сплоховали.

— Все на совесть играли.

— А иначе и нельзя. Не ради себя мяч катали. Городу уважение надо было оказать.

— Оказали! Вполне!

— Эх, ребята! Завтра бы баночку — и в одной восьмой финала.

— Ты не загадывай! Не загадывай! — строго осадили мечтателя.

— Круглов хорош!

— А Рейнгольд плох?

— Мы и говорим — «синие» «красных» не подвели.

Против ВВС играла сборная города. Видно, это правилами разрешалось. Потому и очутились в команде и Кузин с фарфорового завода, и двое «химиков» — «синих».

Всякое счастье хорошо: и то, которого ждешь, и то, которое падает, как манна с небес.

Отец принес мне билет на стадион, на дорогую, западную трибуну.

Отсюда, с затененной стороны, я видел первый матч большого футбола во всей его красоте.

Разыграли ворота.

Начали.

«Летчики» умели задраться перед «Спартаком» и ЦДКА, могли разгромить «Торпедо» и даже «Динамо», но с командой рабочих дело у них не шло: не они — их задирали, да и не только задирали, но и заставляли бегать по всему полю в поисках мяча, играть у своих ворот на отбой, лишь бы подальше, куда попало. И уже в первом тайме мяч затрепыхался в их сетке. Трибуны ахнули, но вопль радости тотчас перешел в стон: судья мяча не засчитал.

Через минуту Кузин, выпрыгнув на две головы выше защитников ВВС, забил с углового второй мяч. Но и этот гол судья опять не засчитал. Трибуны зловеще замерли.

В немой, невероятной тишине Муранов со штрафного удара, метров с тридцати, влепил «летчикам» в «девятку». Стадион молчал, ждал, что скажет судья. Тот посмотрел, как вратарь вынимает из сетки мяч, и показал рукой на центр.

— Наша взяла! — прозвенел тоненький голосок, уж наверняка девчоночий, и стадион задохнулся счастливым, замешенным на слезе ревом.

И был еще один незасчитанный гол, а очередной пришлось-таки засчитать.

— Чернуха! — дурно заголосил какой-то болельщик. — Судья темный. Через один считает. Откуда вы его привезли?

Стадион дружно захохотал и, словно встрепенувшись ото сна, засвистел, заулюлюкал.

«Летчики» не приняли судейской услуги. Минут за пятнадцать до конца игры был назначен одиннадцатиметровый в наши ворота. Бить пошел знаменитый форвард. Мяч поставил аккуратно. Отошел от мяча для разбега, посмотрел на одну трибуну, на другую и сильнейшим ударом послал мяч метров на десять в сторону от ворот. И все мы хлопали ему, не жалея ладоней, и никто не свистнул. Ни один разгильдяй не посмел свистнуть. Понимали.

— Вава, — сказал я своему другу, когда мы после матча стояли над рекой, на лавах, смотрели, как бежит, утекает светлая вода, как погасает счастливый для всего города осенний денек. — Вава, давай с тобой поклянемся, если играть в футбол, то только по-честному, чтоб не как Егор, чтоб не как этот ихний судья!

— Вот тебе пять. — Вава растопырил ладонь, и мы, сцепившись мизинцами, сжали пальцы до хруста, до боли, чтоб ничто не могло разорвать нашего договора.

Мальчикам дорог футбол правдой. Они играют без судей, играют без времени, без оглядки, потому что он дорог им правдой.

Играйте, мальчики, в футбол!