Страница 57 из 129
Любимов давит формой. В такой форме любой бездарный артист может существовать, что они, собственно, и делают.
1991
Суббота
Табаков: «Я в детстве не понимал, откуда у носорога складки».
Губенко на «Таганку» звонит.
— Срочно ваш театр решили переделать в какую-нибудь церковь, или костел, или мечеть, в общем, во что-то такое на ваш выбор, только побыстрее. Золотухин ответственный, дело не затягивать. Это приказ.
Прошло десять минут, у Губенко телефон звонит:
— Коля, это Валера, все готово!
— Что готово?
— Ну, храм готов, театр переделали в храм.
— В какой храм?
— В храм Герострата!
Понедельник, аэроплан, 1-й класс
Мы летим в Прагу.
Что нас ждет? Война с Литвой? Все опять против нас: Европа, Америка. Горбатый не ведает, что творит.
А в «Советской России» статья против Любимова «Между двух стульев». Повод — его очередное интервью «свободным голосам». Не читал. Со слов Лавлинского понял, что, к сожалению, она на руку Любимову — его опять подвергают гонению за его инакомыслие. Губенко статьей, вернее поведением Любимова, возмущен. «Может, мне не ехать?» — был его вопрос.
Часто показывают сейчас на заседании Верховного Совета Губенко, поседевшего, постаревшего, озабоченного, отягощенного государственными проблемами. Думал ли он в эти часы о нас, о неприятной для него встрече с Любимовым, который опять кругом прав:
1) Успех его последней постановки в Мюнхене.
2) Статья Краснова.
3) Ввод войск в Литву — ничего не изменилось, и «я не вижу смысла возвращаться в обманутую страну».
Он опять на белом политическом коне.
Просмотрел еще раз рукопись и ничего не нашел, чтоб это не печатать. А Леня перебьется.
Вторник
Сейчас ночь и не до анекдотов. Ельцин в Прибалтике объявлен предателем русского народа… Сволочи, как они его подставляют под народный гнев.
Собрание коллектива было в дискотеке, на втором этаже. Любимов начал с вопроса: готов ли коллектив подписаться под заявлением двух театров, осуждающим агрессию в Литве. «Тут надо поименно. А то человек промолчит, а потом скажет, что не понял, о чем речь. Вот Валерий Сергеевич, он сидит первый, пусть он и начнет». Валерий-то начал с подначки Желдина… но никто толком и не продолжил. Но документ принят, теперь надо будет ждать реакцию члена президентского совета, который может развернуться и улететь к …матери. Я все записал на магнитофон. Любимов вставил:
— Ты известный летописец. Но твой друг скурвился — есть такое слово «скурвился» — и потерял талант. А вы так любите евреев, что соглашаетесь иногда с ними работать. Мы с Боровским читали, чуть не прослезились.
— Только это вы и запомнили, не разглядев иронию…
Документ у меня для расшифровки есть. Я эту пленку буду хранить как зеницу ока. Там много признаний, проколов. Оказывается, «крупный финансовый специалист» Левитин — жулик и проходимец. На мой вопрос: «Вы будете ставить „Подростка“?» — он начал плести опять о положении, об отношении европейского сообщества. «Нужны длительные заграничные гастроли. Но для этого необходимо найти деньги».
Весь вечер театр обсуждает, перемывает, перемалывает. Труба полная, и гастроли под угрозой срыва. Но мое поведение, начиная от организации мизансцены и кончая конкретными вопросами по делу, было воспринято коллегами с большим знаком плюс. Несколько промахнулся Иван. Он сидел далеко, в сумраке прикрытый колонной, и, не сориентировавшись в серьезности шефа, крикнул:
— Предлагаю заняться искусством!
— Желательно на трезвую голову, иначе вы можете погибнуть от пощечин своих коллег, а не от танков, а это бывает иногда гораздо больнее.
«Не ему меня критиковать!» Я думаю, этой фразы Николай ему не простит, не спустит.
«Пострадать не от танков, а от пощечин своих товарищей» — это значительней, даже оскорбительней. Вот дословный текст.
Прилетел ли Николай? Где Глаголин?
Четверг, не мое число
Американцы бомбят Багдад по точкам предполагаемого нахождения Хусейна. Горят несколько нефтепромыслов.
Сейчас мы соберемся у Николая в № 1618 для решения наших проблем. Завтрак обильный, не удалось мне сократить свой аппетит.
Собрание — Любимов, Губенко, Демидова, Золотухин, Боровский, Жукова, Глаголин. Началось с агрессивной, пугающей, запугивающей, обвиняющей интонации шефа: что вы, дескать, мне собираетесь предъявить, какие условия продиктовать. Хотелось уйти.
Вспомнил всем опять все грехи, про свои умолчал. Бортник на коленях ползет целовать мне руку, я ему говорю: «Уйди, пока этой рукой ты не получил по роже».
Поругались хорошо, чуть не прослезились от объяснения в любви, вспомнили молодость. Слава Богу, часа через полтора заговорили по-человечески и шеф растеплился. Будто бы Катя перевела, что он в списке «десяти», который объявила «Память», как отступник, продавшийся евреям. Ни о чем, конечно, не договорились. Боря начал: «В таком тоне и ракурсе с Любимовым нельзя разговаривать!» Не слышал начала разговора. У него такие резкие качания от верноподданничества к отступничеству — погладь его, он лизнет тебе жопу и про все забудет.
А в Персидском полыхает война. В Ригу вошли танки Горбачева, Польша и Чехословакия думают, как помочь Литве. Спектакль вчера начался с минуты молчания по убитым в Литве. В общем, полный п…, надо бы в это время быть дома…
У Беляева нет голоса, а такой крепкий парень. То же было с ним в Берлине.
Наши уехали на экскурсию, мы говорили и матерились в № 1619. По спектаклю Ю. П. делал замечания Демидовой и мне, чтоб не бился самоцелью в тень Грозного. Смотрел на меня мягко, иронично. Николай горячо говорил о предательстве Любимова в сговоре с Петренко… Но Любимов усвоил мой вчерашний ответ о Гамлете — ни один артист не имеет права на монополию в роли.
И сегодня начал он эту тему, но его «заговорили». Но я понял, куда он повел — спасти может только крепкий дублер.
Любимов о «Гамлете»:
1) «Мы начали с тобой серьезно работать».
2) «Я считал это единственной возможностью повлиять на Владимира».
Особое мнение: Высоцкий — великий поэт, и этим он особенно дорог русской культуре. Он хороший артист, но не в этом его сила. В поэзии и в личности, конечно, которая приковывала к себе внимание. Хоть вот роль Свидригайлова, с моей точки зрения, он играл блистательно.
Вторник
Любимов утверждает, что «Память» включила его в первую десятку смертников. Так перевела ему Катерина. Во-первых, она ему могла наврать, чтоб не возвращался, не вздумал ездить в Москву, припугнула… Но утка пущена, она полетит далеко. Во-вторых, он мог наврать, сославшись на Катерину (не станешь же ее проверять, дескать, где это вы слышали и почему на иврите или венгерском?), чтоб найти для нас вескую причину для неприезда.
Как мало мне осталось жить?! Почему-то я положил себе десять лет. Что надо успеть сделать за эти десять лет? Во-первых, надо помнить замечательные слова Тамары: «Как хорошо, что я ничего не делаю!» Потом я попросил у Господа еще десять лет. Любимов Петьку в шестьдесят два года родил. «А моя любимая со щек маков цвет стирает сальной тряпкой».
Начал Любимов встречу с труппой с упреков, привычных Ваньке, скучной, всем надоевшей нотации, а ему (Ваньке) и больно, и смешно, и мать (шеф) грозит ему в окно. «Театральная ситуация вам известна. Она неприятна тем, что Бортник так себя ведет. Хотя он был предупрежден, что сядет в самолет, а прилетит и сыграет Трофимов. Так, Иван, нельзя третировать, доводить, оскорблять людей — мириться с этим я больше не буду. Он дает слово и как хозяин слова берет его обратно, ведет себя так, что… Были эти разговоры и с Володей, все знают, что он полгода не работал в театре, потому что это уже было сверх всего… Но он все-таки понял и полтора года работал… Но он был болен. Это и врачи говорили, к сожалению, это наследственное».