Страница 54 из 122
Дупак забросал нас цифрами, столько их наговорил, что мы запутались, что у нас было, что есть и куда идем мы.
Володя Высота успел поддать после спектакля, шумел неврастенично посреди зала и требовал почему-то, чтобы Губенко наконец-то дали квартиру, он всех перебивал, кричал в сторону от пятидневки, его успокаивали, усаживали — было смешно, стыдно и обидно за друга. Но у меня не вызвало его поведение возмущения — шутка гения, но почему не простить его, ну выпил, ну покричал — но ведь хотел он как лучше, ведь он добра хотел, чего обижаться на него за это, пусть его, если ему отдушина это, лишь бы работал нормально. Бедлам стоял страшный, кричали рабочие, все полупьяные. А может мне казалось так, потому что я сам перед собранием хватил у Люси коньяку. Все время записывал цифры, сбивался, запутался, чего-то придумал очень важное сказать, забыл, но говорить вышел все равно:
— Я хочу разобраться, поэтому начну издалека… Кто не знает, для тех. Я пришел из Академии, где репетиция, елки зеленые, по закону с 11 до 2.30 с перерывом и никаких гвоздей. Когда я поступал в этот театр, меня предупреждали, что «условия работы у нас иные, елки зеленые, мы будем, если понадобится, работать с 10 до 3-х, если надо будет, и по ночам, два года мы не разрешаем артистам сниматься и т. д. — согласны ли Вы на такие условия, условия студийного театра?» В то время еще на доске в «Добром» было написано, что «исполняет спектакль студийная группа театра», мне это и нравилось, я этого и искал, я принял с радостью эти условия…
Прошло четыре года, мы выросли, окрепли как театр, стали знаменитыми и стали говорить об ограничении рабочего времени… Я сейчас не хочу поддерживать или заклеймить пятидневку. Те, кто работают сейчас «Тартюфа», репетируют с 10 до 3, а остальные ведь не работают, по существу, они нас, неработающих, кормят. Значит, нам не грех отдать свой выходной и в него поработать на всех, тогда сохранится и большой отпуск и, елки зеленые, количество репетиционных часов. Здесь наталкивается вопрос производственный на творческий… Если производственные дела можно спланировать задолго, с небольшим отклонением, то творческие дела не поддаются точному планированию… Как можно рассчитать выпуск спектакля… «Пугачев» делался три недели, а «Послушайте» — полгода, кто может предугадать, как пойдут дела на репетициях… Мы забыли, с чего мы начинали, мы забыли, что мы иной театр, что работа ведется в нем на иных принципах.
Шеф меня поддержал: «Он по существу говорит, о самом главном».
Выскочил пьяный электрик:
— Артисты зазнаются, не здоровываются, нас за людей не считают… Идут по сцене — фонари, колодки сбивают, мешают работать нам.
— Скажите конкретно, кто?
— Гоша первый, где он??!!
Губенко кричал, что он сделает бунт, если не поменяют станок в «Пугачеве».
Пришли с прогона и просмотра «Тартюфа». Что-то раздражает меня в этом зрелище. Может быть, с нелегким сердцем смотрел, но чем дальше, тем раздражение накапливалось и было обидно за артистов.
Сплошная показуха, штучки-дрючки для своих и полное отсутствие «правдоподобия чувств». После «Мольера» Булгакова и Эфроса, неудобно смотреть этот спектакль, обидно за нас.
Сейчас на кухне пью кофе и слушаю биографию космонавта Берегового. На улице ветер, а у меня на кухне тихо. Ни дня без строчки, и я пишу. Зайчик спит, он должен сейчас спать больше. Пусть Васька нормально развивается там, в темноте зайкиной.
Встретил Толстых на прогоне, он был на худ. совете «Хозяина», видел материал, ругался на Назарова последними словами:
— Что он наделал, ничего же не понятно, кто дал ему право менять сценарий… и теперь не знает, как свести концы с концами… Вы с Высоцким все равно выделяетесь из этой компании, так что особенно не расстраивайтесь.
Ходил с Кузей. Снег лежит. Вчера такие мысли я обдумывал, и они меня волновали в течение целого вечера. Например, о том, что мне очень хочется выступать на эстраде — петь, к примеру, что-нибудь или читать, делать какой-то оригинальный номер. Я бы имел успех.
И еще мне хочется выступать, как Ираклий Андронников, со своими рассказами. Недели две назад Шумский говорил мне, что есть идея в ВТО устроить мой творческий вечер. Я отказался, «после премьеры «Живого» можно подумать о творческом вечере», на этом и порешили. Вообще, сознание, что творческий вечер будет, что он неотвратим, как страшный суд — мобилизует, я уже начинаю думать над этим, готовлюсь морально и думаю, чем бы удивить народ, который придет смотреть на меня, думаю, как построить вечер, чтобы максимально израсходоваться во всех видах — театр, кино, эстрада и даже литературное творчество продемонстрировать.
И еще такая мысль в этой же связи: где-то я видел ярлык рекламный, на котором было красиво написано:
Без рекламы нет успеха.
Я очень с этим согласен. И вообще артисту нечего стыдиться рекламы, он должен ее искать, разумную, конечно, ведь этим живет артист, ведь не зря же у Пастернака было в первом варианте: «Быть знаменитым некрасиво, но это поднимает ввысь». И ложная скромность артистов идет от лени, от отсутствия энергии творческой и житейской. Так что займемся концертной работой и рекламой, и «пускай на нас люди зарятся».
Зайчик читает «Войну и мир» — счастливый. Кузька с тещей играют в мячик.
Шеф сегодня делал нам очередной втык. И до спектакля, и после… Володя бухой… Отстранен от спектакля.
Я последний раз попытаюсь навести порядок в этом заведении, и в дирекции, и в актерском цехе… Особенно в творчестве, трехкопеечное каботинство, как вы любите меня передразнивать и т. д. И почему-то смотрит в упор на меня, как будто я главный поджигатель.
С чего начать подготовку к творческому вечеру? Я думаю, надо нарисовать в воображении портрет свой творческий и под него делать программу.
Вот какая суматошная жизня, что три дня ни строчки, нехорошо все это, неправильно. Четверг сегодня, вчера была среда — выходной день — немножко озвучивания и поход во Дворец съездов на балет «Золушка». Во вторник 29 с утра отправлял посылку в Междуреченск, смотрел кусок «Тартюфа», показывали управлению, потом немного озвучания, «10 дней» и день рождения Таньки Жуковой — попал в девишник. 28-го понедельник, покупал фрукты для посылки, пришла жена с хорошим известием — «анализы хорошие, Васька развивается нормально», потом «Галилей» — неудачно по моей линии, «ты потерял эту картину» — сказал шеф. 27 — вечером, значит, была поездка в г. Калининград с «Добрым человеком», и по дороге туда Венька пересказал мне важный разговор с шефом о Высоцком, о его деятельности в театре в связи с возобновляющимся пьянством.
Итак, о разговоре с шефом Веньки Смехова:
— Ну он начал, как всегда, заводиться с пол-оборота, что мне это надоело, что терпение мое лопнуло и т. д. Я его остановил и сказал, что передо мной не надо так брызгать, я это понимаю и видел не однажды, поговорим о деле. Он успокоился и сказал мне, на мой взгляд очень важные, вернее, продуманные и прочувствованные вещи. Во-первых, он решил серьезно расстаться с Володей. И почему всерьез, потому что Володя потерпел банкротство в его глазах как актер. Он любит его по-человечески, за его песни, за его отношение к театру, когда он в завязке и т. д., но как актер театра на Таганке он для него не существует: то есть он считает, что Колька[44] сыграл бы Галилея лучше, то есть он считает, что Володя не выдержал испытания славой. «А в производственном отношении, когда он начинает пить — расшатывается весь организм театра, надо либо закрывать это заведение, либо освобождать Володю, потому что из-за него я не могу прижать других, и разваливается все по частям».
Вот такой, примерно, разговор. Он мне не нравится, но я понимаю, что действительно это всерьез, потому что разговор пошел за дело, за профессию, за талант, который берется под сомнение, потому что таким образом с ним легче распрощаться.
44
Н. Губенко.