Страница 105 из 122
РЕИНКАРНАЦИЯ — возвращение индивидуальности человека в цепи последовательных жизней, вот в двух словах основа этого явления.
Воскресенье.
С утра писал P.S. к «Сказу» и остался доволен. Поехал и поставил свечку за упокой души Иван Ивановича. И Спасителя. Решил с этим P.S. отдать рассказ в «Юность».
И тут позвонила Бобрынина с поздравлениями о премьере, и вдруг сообщила — разведка донесла — в следующем номере «Огонька» идет мой материал — «Этюд о беглой гласной».
Тут же я стал ей зачитывать куски из P.S. и сказал, что завтра принесу «Сказ». Ее слова — давай, это очень интересно…
Какие-то вот такие дела.
Понедельник.
Какой груз с меня свалился с этим «Мизантропом», Боже мой… Не надо ходить на репетиции, как бы там ни шло, ни ехало, — дело сделано. И подарок — (так похоже) я при всем своем маразме организовал, не я организовал, — получилось… Премьера вышла удачной… Назаров, Бобрынина в один голос… Крымова — ты не представляешь, какое это достижение…
Червинский Саша. Замечательно, как хорошо… но ты один — кругом пустота, вакуум и пр.
Похоже, подвиг я совершил или на грани, я никогда, даже во сне, не мог себе представить, что я когда-нибудь на публике предстану Альцестом, я все сделал для того, чтобы этого не случилось — от трусости — пьянство, заявление об уходе и пр. Так мучительно давался мне Мольер… клапан открыл Булгаков, а за ним Цвейг.
В институте рефлексотерапии приняла меня Эльвира Геннадьевна Ерыгина. Обнаружила пока только несмыкание и дала направление на рентген гортани в платную организацию, но этой организации не оказалось на месте, уж год, как она куда-то переехала, и военный кагэбист не знает куда.
Вечер.
Глава 21. От Иоанна.
23. И пронеслось слово сие между братиями, что ученик тот не умрет.
24. Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его.
25. Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь.
А хожу я по утрам в церковь Иоанна-воина, что на Якиманке. Ставлю свечки за упокой души то Мольеру, то Булгакову, то Ванюше Зыбкину. И молюсь о здравии моей Тамары. На банкете в честь дня рождения Эфроса и премьеры грузинская колдунья Селик сказала, что мы с Тамарой очень похожи друг на друга, а значит, счастливы должны быть. «Берегите эту похожесть». Впервые нам об этом сказал Любимов, неожиданно.
Четверг.
«Огонек» — Иванов Д. К. сообщил, что рассказ о Высоцком прошел все сети и в субботнем номере должен появиться. Я ему сказал, что «Сказ» будто бы берет «Юность», а я перед ними в некотором роде «возмутитель спокойствия» «Комдивом», поэтому… «Хорошо, я положу перед Коротичем «Стариков». — Не согласились бы вы принять участие в августе в телевизионной передаче, такой рекламной от «Огонька»?..
— С удовольствием… Я принесу завтра билеты на нашу премьеру «Мизантроп», и мы и этот вопрос с отделом критики обмозгуем… и пр.
Деловой человек вы стали, Валерий Сергеевич, смотрите, не завязывайте с питьем, а то окончательно свалитесь в пропасть администрирования своего искусства, устройством своих произведений, устройством положительных рецензий на свои актерские поделки… В церковь, в церковь, в церковь… к глазам Спасителя. Господи, спаси от суеты и помилуй.
Мой учитель-поводырь Фомин просит прислать ему краски и заказать ему картину. «Я умру, а картина останется, и внуки будут твои на нее глядеть».
«Купи мне, Валерочка, в Париже зеленое, нет, длинное черное платье с плечами, а то умру…» Странно… «Скоро умру…». И что же… И это все, спрошу я, у кого я спрошу это… у кого…
Сегодня второй раз на публике объявленный «Мизантроп». Надо как-то научиться владеть собой так, чтоб в течение дня не шибко забивать себе голову этой ответственной ввечеру работой — легче, да спектакль и спектакль. Не первый и не последний в моей жизни… я надеюсь…
Пятница.
Спектаклем я вчера доволен, хотя в сцене последней с Филинтом в монологе чушь городил, выбрасывал слова и кое-где свои вставлял… но и это надо уметь… главное, не растерялся шибко и не растряс темп. Было много цветов, и принимали как спектакли Любимова, сразу скандеж, как до публики дошло — всё, точка. Были критики. Чего скажут? Матонина: — Для меня начался другой Золотухин.
Много комплиментов я вчера собрал и «браво». Голос, конечно, посадил, и впереди — каждый день спектакли.
Пишу в машине на Черемушкинском рынке, ужасно холодно, и идет дождь, как там наши, хоть бы приехали скорей. Тамара ходит по базару.
Суббота.
Душа занята переживаниями премьеры, фанфарами и трубами, а тут еще «Огонек» вышел, в общем, вполне прилично выглядит мой этюд, хоть и опечатки есть и самогонный эпизод выброшен… Но… да все же… И так не хочется мне снова браться за «Сказ» и дополнение к «Постскриптуму», но вот тут и проверяется — писатель ты или не писатель… Раньше редактора удивлялись, с какой быстротой и качеством я делал дописки, описки, исправления… Уж давно бы мне эти два Бобрынинских выполнить за один, а я думаю, что бы такое придумать, чтобы не делать этого… Вот лодырь-то… Денис в меня, наверное…
Воскресенье.
А сегодня — «На дне». Каждый день играю. Надо с честью сезон доиграть. А это зависит от состояния горла. Критики ходят, писать будут, не хочется про себя глупости читать, тем паче хулу, затратив столько сил и времени и так рассчитывая на «подвиг». Сегодня Адель сказала: — Чтоб не быть многословной, скажу кратко — последний раз ты играл гениально, и мы пришли к выводу, что ты лучший актер современности нашей. И ты меня убедил, что сразу начинаешь с полного отчаяния и полного голоса. Иначе эту роль не возьмешь.
Для себя я, конечно, считаю — победа полная и безоговорочная, теперь надо в этом убедить других, а убедить только можно кровью собственного сердца. Как, впрочем, везде: и на бумаге тоже…
В одном из интервью Б. Окуджава одним из учителей в прозе называет В. Набокова.
Какой смысл играть в таком голосовом несостоянии?!
В театре буза. Цеха подбивают артистов с гражданским темпераментом убрать Яшку. И я туда же, не разберясь. Все беды — платья, декорации, и пр. — во всем, оказывается, виноват зам. директора, он все развалил, пока Дупак болел, ну, чушь же собачья, ребята, несерьезно…
Дупак чувствует — уберут Якова, загремит и он. Яков его протянет. Эфросу вообще Дупак поперек горла, особенно после истории с васильевским заявлением, идеей возвращения старых спектаклей, партбюро, что собрали без него и пр.
Как доиграть сезон?! В общем-то надо выдержать 15-ого дорогого моему сердцу Альцеста Мольеровича. А там до 20-го не будет у меня спектаклей, надеюсь 17-ого поставят в «Дно» мальчика. За пять дней отдохну, если не порвусь на «Мизантропе» послезавтра.
Напьюсь антибиотиков сегодня, молока, снотворного, всякой гадости. Она спасала меня не раз.
Среда, мой день.
Электричка.
Эфрос просил меня не уходить в характерность, в выпендреж… и пр., в желание сыграть Альцеста от себя больше. И после первого акта похвалил. Но в конце принимали хуже чем 10-ого, и второй выход на аплодисменты мы уже как бы выпросили. Бортник не зашел. «Нет, вы меня не убедили», — скажет он и пр. Время раннее, я качусь к Назарову, в спальне по-прежнему перегар коромыслом. Против сел парень, неужели будет разговаривать…
Четверг, мое число.
Вчера конфликт с героиней. У нее ведь есть еще время поправить положение, затушевать пробелы в своей профессии, почему такая агрессивность и характеру хватает только на противоречия и споры, лишь бы все поливать и отрицать, никакой интонации, характерной черты роли, разве можно что-нибудь сделать, находясь в постоянной конфронтации и пр. Ни ума у девки, ни таланта