Страница 73 из 76
Каменное зодчество, прерванное Смутой, возрождается с 20-х годов. В Москве восстанавливаются стены и башни Кремля; над главными его воротами, Спасскими, возводят красивую шатровую надстройку, и ее силуэт, строгий и суровый, становится совсем иным, праздничным и торжественным. К тому же на верху башни появляются куранты.
Одна за другой по всей стране строятся шатровые церкви и соборы — Архангельский собор в нижегородском кремле (1631 год), церковь Покрова в Медведкове — имении князя Д. М. Пожарского (20-е годы), Успенская «Дивная» церковь в Угличе (1 628 год) и другие. В них заметно стремление к нарядности и декоративности, камерности и интимности. Эти черты постепенно нарастают и в культовом, и в гражданском зодчестве. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на трехэтажные «терема» Московского Кремля, выстроенные Антипом Константиновым, Баженом Огурцовым, Третьяком Шарутиным и Ларионом Ушаковым; церкви Ильи Пророка, Иоанна Предтечи в Ярославле, московские — Троицы в Никитниках, Рождества в Путинках; Вознесенскую в Великом Устюге; митрополию в Ростове (ошибочно именуется Ростовским кремлем) и многие, многие другие.
В городах богатые бояре, дворяне и купцы строят каменные палаты, все более «узорочные», особенно во второй половине столетия. Таковы дома думного дьяка Аверкия Кириллова, бояр Голицына и Троекурова в Москве, Коробова в Калуге, Иванова в Ярославле и т. д. А построенные в конце века для царской семьи пышные «чертоги» Троице-Сергиевой лавры предвосхищают дворцы следующего столетия.
В XVII веке оформляются знаменитые комплексы Троице-Сергиевой лавры, Иосифо-Волоколамского, Новодевичьего, Симонова, Спасо-Ефимьева и многих других монастырей.
К концу столетия складывается стиль московского, или нарышкинского, барокко, пышный и величавый, парадный и исключительно нарядный. В Нарышкинских палатах на Петровке в Москве, церквах в Филях, Троице-Лыкове, Уборах под Москвой, Успенском соборе в Рязани и многих других используются башенный тип постройки, сочетание красного кирпича для основной кладки и белого камня для отделки. Здания отличаются изяществом и разнообразием декоративного убранства.
В архитектуре заметны стремление к светскости, реализму, использование народных традиций, идущих из глубины веков.
Те же черты можно отметить и в живописи. Как и в архитектуре, здесь русский национальный стиль вырабатывает новые черты, формы. Дальнейшее развитие получает строгановская школа с ее мелким, каллиграфическим письмом, тончайшей прорисовкой деталей. Прокопий Чирин, Никифор Савин, Емельян Москвитин — наиболее замечательные ее представители, работавшие в Москве, часто писавшие иконы по заказу Строгановых. Утонченность исполнения, красочность икон восхищали современников. Павел Алеппский, побывавший в русской столице в середине века, убедился в этом:
«Иконописцы в этом городе не имеют себе подобных на лице земли по своему искусству, тонкости кисти и навыку в мастерстве: они изготовляют образки, восхищающие сердце зрителя, где каждый святой или ангел бывает величиной с чечевичное зернышко или с османи (мелкая монета. — В. Б.). При виде их мы приходили в восторг. Мы видели маленькую икону из трех дощечек, то есть с дверцами: фигуры ангелов на ней величиною с мух, работа — изумительная. Жаль, что люди с такими руками тленны!»
Изобразительное искусство
В творчестве Симона Федоровича Ушакова (1626–1686 годы), мастера царской Оружейной палаты, крупнейшего русского художника, и других мастеров намечается стремление к реализму. Он имел учеников — Ивана Максимова, Михаила Милютина и многих других. Вокруг него собралась большая группа художников Оружейной палаты. Один из них, Иосиф Владимиров, написал «Послание» к Ушакову (1664 год) — своего рода теоретический трактат с обоснованием реализма в живописи: близости к природе, необходимости того, чтобы искусство стремилось к красоте и свету, не подавляло, а радовало человека. «Премудрый художник что видит или слышит, то и начертывает в образах или лицах и согласно слуху или видению уподобляет».
В «Слове к люботщателем иконного писания» С. Ф. Ушаков, отвечая Владимирову, своему другу, проводит те же принципы реализма, живости, точности, «зеркальности» изображения. Он поддерживает Владимирова в его споре с сербским архидьяконом Иваном Плешковичем, не принимавшим «световидные» иконы и требовавшим, чтобы иконописцы изображали святых «смуглыми и тощими», «смугло и темновидно».
Реалистические тенденции в сочетании с яркими, жизнерадостными мотивами и красками русские мастера проводили и при росписи церквей. Фрески церквей Троицы в Никитниках (возможно, их авторы — Владимиров и Ушаков) в Москве, Ильи Пророка в Ярославле (Гурий Никитин, Сила Савин «со дружиною») и многие другие поражают красочностью и богатством композиций, изобретательностью и оптимизмом, народным духом и обилием бытовых деталей.
В иконах Ушакова явственно проступает «плотский» характер изображаемых лиц — Иисуса Христа и других, хотя и сохраняются традиционные композиция, плоскостная трактовка фигур. Особенно это заметно в «Нерукотворном Спасе», «Древе государства Российского». Его стиль продолжили и развили ученики, сподвижники и современники — смоленский шляхтич Станислав Лопуцкий, армянин Иван (Богдан) Салтанов, их русские ученики Иван Безмин, Карп Золотарев и другие.
Новое направление, несмотря на протесты, противодействие церковников: патриархов, с одной стороны, и раскольников — с другой, развивалось и в дальнейшем. Аввакум, первый из расколоучителей, написавший даже «Беседу об иконном писании», не скрывал своего неодобрения к иконам нового письма: «Пишут Спасов образ Еммануила — лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя; и весь, яко немчин, брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано».