Страница 36 из 45
Он отложил письмо в сторону и некоторое время разглядывал его, не читая. Он видел только самый обычный листок бумаги, но с его помощью он сообщил такую важную, может быть последнюю, весть своим детям и Алеиде.
Затем он решил написать письмо Фиделю.
Поскольку он понимал, что может погибнуть, он хотел проститься с кубинским народом, со старыми товарищами и с Фиделем. Он понимал, что частично выполнил свое задание на Кубе. Он официально отказался от своей должности в руководстве партии и вышел в отставку с поста министра. Он отказывался от звания «команданте» и от кубинского гражданства. Теперь он мог продолжать борьбу в другом месте.
Он поблагодарил Фиделя за все, чему научился от него. Поскольку он не оставлял своим детям никакого имущества, он доверял их заботам государства. Он был уверен, что революция гарантирует им жизнь и даст образование.
Он с болью расставался с этой страной, со своей семьей и своими друзьями. Но кто мог лучше понять его, чем Фидель, идеи которого он вновь пытался претворить в жизнь.
Он прошелся взад-вперед по кабинету. В министерстве царила тишина. Не слышно стука пишущих машинок. Не звонит телефон. Уже наступила ночь.
Он откусил кончик у новой сигары. Затем взял новый лист бумаги и написал своим родителям.
«Дорогие мои старики!
Я вновь чувствую пятками ребра моего Россинанта, вновь, облачившись в доспехи, отправляюсь в путь.
Лет десять назад я написал вам другое прощальное письмо. Насколько помню, я сожалел тогда, что из меня не вышло ни хорошего солдата, ни хорошего врача. Второе меня уже не интересует, но солдат из меня получился не такой уже плохой.
В основном с тех пор все осталось по-прежнему, разве что я стал гораздо более сознательным и мой марксизм укоренился во мне. Я считаю, что вооруженная борьба есть единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие называют меня авантюристом. Это правда. Но только я авантюрист особого рода, один из тех, кто рискует жизнью, чтобы доказать свою правоту.
Вполне возможно, я пытаюсь сделать это в последний раз. Я не ищу подобного конца, но, рассуждая логически, он вполне возможен. На этот случай позвольте мне обнять вас в последний раз.
Я очень любил вас, только не умел выразить свою любовь. Я был слишком прямолинеен в своих поступках и думаю, что вы меня иной раз не понимали. С другой стороны, уж поверьте, было нелегко меня понять, по крайней мере сегодня. И воля, которую я укреплял с воистину актерской увлеченностью, вынуждает действовать мои слабые ноги и утомленные легкие. Я достигну своей цели.
Поцелуйте Селию, Роберто, Хуана, Мартина и Пототина, Беатрис, одним словом, всех.
Вас крепко обнимает ваш блудный и неисправимый сын.
Его взгляд медленно скользнул по скудно обставленной комнате. Здесь, в кабинете, у него имелось несколько личных вещей. Фотография. Маленькое настенное зеркало. Зажигалка. Пара авторучек. Он решил подарить все это своим сотрудникам.
Затем он собрал несколько рассыпанных по столу сигар и вытащил остальные из ящика. Он сложил их, осторожно встал и остановился на мгновение перед зеркалом: «Итак, Эрнесто Че Гевара, Дон Кихот вновь велит седлать Россинанта».
Смерть в Боливии
Вот уже почти месяц пятнадцать кубинцев находились в горном районе Пинар-дель-Рио. Они изучали тактику партизанской войны, учились стрелять и совершать длительные переходы. Им нужно было вернуть свои прежние навыки. Они построили самый настоящий партизанский лагерь. Почти все бойцы знали друг друга по боевым делам прежних лет. У всех были семьи, маленькие дети. Среди них не было никого старше тридцати пяти лет. Их призвали на борьбу против империализма в чужой стране. Где и когда — этого они не знали. Они даже не знали, кто возглавит операцию. И несмотря на это, не колеблясь согласились участвовать в ней. Все готовилось в условиях строжайшей конспирации. Они порвали все контакты со своими семьями. В их прощальных письмах ни слова не говорилось о том, в каком уголке земли их отец или муж будет рисковать своей жизнью.
В отряде царило приподнятое настроение. Все было организовано, как и раньше. Уже имелись арьергард, головной отряд и главные силы. Ежедневно дежурный компаньеро заботился о еде. Они снова жили, как тогда, в Сьерре. Почти каждый день Че приказывал докладывать ему о настроении в команде. Он пока еще не посвятил бойцов в детали предстоящего дела. Они все еще не знали, что в реализации планов он играет ведущую роль. Ему сообщили, что кое-кто в отряде полагает, что Фидель лично возьмет на себя руководство партизанской борьбой. Почти все были убеждены, что новым командиром будет известный революционер.
Революционеры быстро выстроились и устремили взгляд на нового командира партизанского отряда.
Он носил темный, очень элегантный костюм. Его черные ботинки блестели на солнце. Волосы были коротко подстрижены, а черные солнечные очки полностью закрывали глаза. Зубы чуть-чуть выдавались вперед. Спокойно попыхивая трубкой, он обошел ряды революционеров.
— А здесь, компаньерос, вы видите доктора, о котором я вам уже говорил. Он возглавит нашу экспедицию.
Доктор увидел на лицах бойцов некоторое разочарование. Они ожидали встречи с выдающимся военачальником Освободительной войны, а тут щеголь какой-то.
Доктор долгое время молчал и недоверчиво разглядывал всех. Он видел, что они не желают сражаться под его началом. Они просто не принимали его всерьез.
Пинарес, до этого момента руководивший лагерем, также почувствовал недовольство бойцов. Он попытался разрядить ситуацию.
— Ну, как вам команда? — спросил он нового командира и показал глазами, что рассчитывает на громкую похвалу.
Доктор выпустил несколько клубов дыма из трубки и выругался:
— По-моему, речь идет о нескольких паршивых недоносках.
Пинарес икнул от неожиданности. Здесь собрались опытные участники Освободительной войны. Некоторые из них входили в состав Центрального Комитета Коммунистической партии Кубы.
Бойцы были просто шокированы. Они прямо-таки кипели от негодования. Бенигно сжал кулаки. Еще немного, и он ударил бы доктора. Но пока он сдерживался.
Доктор подошел к Сан Луису и покачал головой.
— Почему ты такой бледный? Люди с такими лицами не могут стать хорошими бойцами.
Казалось, в рядах партизан внезапно раздалось тиканье бомбы замедленного действия. Неясно было только, в чьем кармане она взорвется. Бойцы с трудом сохраняли самообладание.
Доктор прочел ярость в их глазах, но продолжал как ни в чем не бывало ухмыляться. Он начал подходить к каждому из них, жать руку и представляться: «Очень приятно, Рамон».
Подойдя к Антонио Санчесу Диасу, он сказал:
— По-моему, я тебя знаю. Диас энергично замотал головой:
— Да быть того не может.
Никому не известный доктор Рамон внимательно рассматривал Антонио Санчеса Диаса. Он долго смотрел ему в глаза, а потом окинул взглядом сверху вниз. После чего вынул трубку изо рта, выпустил сладковато пахнущий дымок, задумчиво провел рукой по гладко выбритому лицу и после довольно долгой паузы сказал:
— И все же я тебя знаю. Разве Пинарес не называл твоего имени? Во время Карибского кризиса ты разъезжал на джипе и рассказывал крестьянам какие-то кошмарные истории.
Сбитый с толку Диас попытался, вытянувшись по струнке, как-то оправдаться. Он сделал вид, что возмущен этими словами.
— Это верно. Во время Карибского кризиса я разъезжал на джипе. Я был в Пинар-дель-Рио. Но я не рассказывал крестьянам никаких кошмарных историй.
Доктор, не дослушав его, подошел к Хесусу Суаресу Гайолю.
— Мне кажется, ты заместитель министра. Чего же ты тут-то околачиваешься? У тебя что, других дел нет?
Теперь Гайоль узнал его. Он бросился к доктору Рамону и крепко обнял его. Остальные компаньерос ошеломленно наблюдали за этой сценой.