Страница 11 из 81
За авангардом следовали правое и левое крылья войска. Они тоже имели свои авангарды. Строились правые и левые крылья обычно в несколько линий. Последние линии, как правило, состояли из воинов тяжеловооруженных.
Тяжеловооруженный всадник имел два лука: для дальнобойной стрельбы и для стрельбы на короткую дистанцию. Два колчана стрел, запасные наконечники, два меча — кривой и прямой, длинное копье, боевой топор, кольчугу, железный шлем, иногда и пластинчатые доспехи, кожаные доспехи для коня.
Оба крыла, правое и левое, стягивались сзади главными силами войска, тяжеловооруженными всадниками и ханской гвардией. Таким образом получалось что-то похожее на полумесяц с тяжелым непробойным полукружьем у основания и с легким полукружьем впереди.
Авангард завязывал бой. В его задачу входило осыпать противника стрелами, изранить коней, расстроить плотный строй и обратиться в бегство. Противник, полагая, что одерживает верх, пускался в преследование и как бы проваливался в пустоту. Правое и левое крылья смыкались, и в полном окружении противник уничтожался. Этот строй Чингисхан заимствовал из порядка облавных степных охот на диких зверей.
Если противник был достаточно силен и не поддавался заманиванию авангарда, не терял строя, в атаку переходили левое и правое крылья. Левое крыло вело бой на дистанции, осыпая противника стрелами, пробуя его прочность короткими рукопашными схватками. Правое крыло считалось крылом атаки, крылом главного удара. Оно начинало действовать, когда левое выпустило на противника сотни тысяч стрел. В задачу правого крыла входило обойти или прорвать центр противника, подрубить его знамя, схватить или убить военачальника. Лишь только центр противника оказывался прорванным, в бой вступали главные силы.
Ставка хана обычно располагалась за спиной главных сил. Ни о каких заездах хана в ряды противника во время боя и помыслить было нельзя. Даже темник и тот не считал особой доблестью сражаться в рядах воинов, его задача сводилась к организации боя. Да и тысячники редко принимали непосредственное участие в битве.
Ныне трудно определить, сколь многочислен был кошун Джебе и Субэдея. К цифрам численности войск русских и монголо-татарских, которые указываются в источниках, надо подходить с крайней осторожностью.
Марко Поло, совершивший путешествие в сердце империи Чингисхана, писал о сотнях тысяч воинов, которыми располагали монгольские военачальники. Однако передвижения столь огромных масс были не так-то просты, даже при крайней нетребовательности монгольских воинов. Каждый монгольский воин должен был иметь не менее трех заводных лошадей. (Наказ Чингисхана требовал при каждом воине пять лошадей.) Передвижение войска в 300 тысяч воинов с миллионом голов лошадей, с повозками для оружия, с юртами и стадами для продовольствия войска создавало немало проблем. Очень сомнительно, чтобы Марко Поло и другие европейские путешественники, посещавшие империю Чингисхана, видели такое войско в походе. Им пришлось бы потратить много дней, чтобы на лошади объехать эту громаду. Писалось все со слов монгольских чиновников.
Сообщения современных арабских авторов не могли быть более достоверными, чем сообщения европейцев. Прежде всего их поразил успех Чингисова войска. Успех этот, его победы нужно было как-то объяснить. Первое, что приходило в таких случаях на ум, что не оскорбляло мусульманского самолюбия, это превосходящая численность неожиданного нашествия.
Русские летописцы находились в еще более трудном положении. Они не очень-то знали, что рассказать о новом и грозном враге после битвы на Калке, не прибавилось знаний о нем и после Батыева нашествия. Объяснение разгрома русского войска лишь междоусобицей князей, с точки зрения летописцев, было недостаточно, поэтому в их сообщениях возникали числа неимоверные.
Все расчеты последующих исследователей строились лишь на косвенных данных и на сообщениях летописцев, серьезного демографического анализа не проводилось, описание битв не привязывалось к местности, как это обязывает делать история военного искусства. Размеры поля, где происходили битвы, не принимались в расчет, не рассчитывалась возможность прокормить огромные людские массы, якобы участвовавшие в битвах. Принимая во внимание крайне лаконичные сообщения о ходе битвы на Калке и восстанавливая по летописным известиям ход всей кампании, мы можем предположить, что силы сторон были приблизительно равны. Неравны были тактика войск и их подготовка.
Князья на совещании в Киеве приняли аргументы Мстислава Удалого. Он говорил: «Если мы, братья, не поможем им (половцам), то они предадутся татарам, и тогда у них будет еще больше силы». Князья решили: «Лучше нам принять их (татар) на чужой земле, чем на своей» (Ипатьевская летопись).
Поход был начат в апреле при полном разливе рек. Часть русских войск шла на конях вдоль берега, часть плыла вниз по Днепру. К русским князьям пришли послы Джебе и Субэдея. «Се слышим, оже идете противу нас, послушавше половцев, — заявили послы, — а мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, но придохом богом пущени на холопы и на конюси свое на половче; а вы возьмите с нами мир; оже выбежать к вам, а бийти их оттоле, а товары емлите к себе; занеже слышахом, яко и вам много зла сотвориша; того же деля и мы бием» (Новгородская летопись, Лаврентьевская летопись).
Как видим, монголо-татары действовали по неизменной схеме: разделяй и бей поодиночке. Эта тактика оставалась неизменной на столетия, никогда они не забывали применить этот маневр. Многие их противники были обмануты таким образом. Русских князей на этот счет просветили половцы, которых точно так же провели перед схваткой монголо-татар с аланами.
Обычно неудачу похода русских князей навстречу Джебе и Субэдею приписывают несогласованности в действиях киевского князя и Мстислава Удалого, в разнице их взглядов на ведение боя и забывают о «мирном» предложении монголо-татар. Ипатьевская летопись сообщает, что князья не приняли предложения Джебе и Субэдея и перебили их послов.
Весьма неожиданное сообщение, и если уж принимать его на веру, то следовало бы как-то объяснить в общем-то необычный для русских князей поступок с послами. Не скрывается ли в этом акте, не согласованном с понятием посольских пересылок для русских княжеств XIII века, желание Мстислава Удалого грубо оборвать переговоры и сделать невозможным примирение и отмену общего похода? Возможно, монголо-татарский засыл все же возымел действие на Мстислава киевского и Мстислава черниговского. Они не были столь тесно связаны с половцами, как Мстислав Удалой. Не с этого ли момента и началась между князьями распря, которая привела к плачевным результатам?
На семнадцатый день похода русское войско остановилось близ Олешья, по-видимому, где-то на берегу Роси. Там его нашло второе монголо-татарское посольство. На этот раз послов отпустили с миром, хотя они и упрекали князей за убийство первых послов и опять предлагали оставить половцев на произвол судьбы: «А есте послушали половеч, а послы наша есте избили, а идете противу нас; то вы поидите, а мы вас не заяли, да в сем бог».
Настало время переправляться через Днепр. По лодкам были наведены мосты, и все русское войско вышло в степь. Сразу же за Днепром завязалось дело.
Обычно Мстислава Удалого и его зятя Даниила галицкого, самого молодого и смелого князя, упрекают в поспешности, в желании первыми заслужить славу победителей. Но не связаны ли их поспешные действия со вторым монголо-татарским посольством? Не поторопился ли Мстислав завязать дело, чтобы лишить союзников предлога отвести свои войска?