Записки натуралиста

Надо сказать, что такой точки зрения придерживались, далеко не все исследователи, в том числе и у нас на станции. Существовало мнение, что ботанический и даже физиологический аспекты изучения фитопланктона уже себя изжили и нужно переходить только на экспрессные, массовые методы. Мы же в этом вопросе оказались в некотором роде консерваторами.

Правильное решение — это вести исследования всеми существующими методами. Но в тот момент мы не имели для этого достаточных возможностей. Тем приятнее для нас было появление сборника статей, посвященных 25-летию Международного совета по изучению моря (Копенгаген). В них, в частности, настойчиво проводилась мысль о необходимости продолжения и углубления исследований планктона в ботаническом, зоологическом, экологическом и физиологическом аспектах с целью познания биологии отдельных видов и их роли в общем процессе продуцирования.

1950—1954 гг.

Станцию посетил академик-секретарь Отделения биологических наук А. И. Опарин. Разговор касался ее деятельности и дальнейшей судьбы. «Станция, несомненно, будет институтом,— сказал Александр Иванович,— если раньше в этом отношении была некоторая сдержанность, то после юбилейного заседания, на котором выявилась оценка деятельности станции научной общественностью, этот вопрос по существу уже не вызывает сомнения. Но для этого нужно значительно укрепить материальную базу станции, улучшить оборудование, приобрести экспедиционный корабль и, главное, нужно создать молодые специализированные кадры. Пишите в Президиум докладную записку обо всем этом, просите учредить аспирантуру». Вскоре мы послали такую записку, и А. И. Опарин получил постановление Президиума Академии наук о мерах по укреплению станции, в том числе созданию ее аспирантуры.

На 1950 г. нам дали три вакансии для аспирантов. Вскоре станция приняла первых аспирантов: ихтиолога Ю. Г. Алеева, зоолога-бентониста М. И. Киселеву и микробиолога М. Н. Лебедеву. Представляя Совету станции Марту Киселеву и Майю Лебедеву, я сказал, что «на станции запахло весной и мы надеемся вскоре увидеть цветы и плоды». В этом я не ошибся. Это был очень удачный прием аспирантов. Не говоря о том, что все трое представили диссертации в срок (а Ю. Г. Алеев даже на год раньше), все они быстро вошли в состав основных работников станции и создали хорошие лаборатории, а позже отделы института, которыми успешно руководили.

Ю. Г. Алеев до аспирантуры работал два года в Институте рыбного хозяйства (Керчь). Его диссертация была посвящена черноморской ставриде, которая в то время вызвала чрезвычайный интерес.

Дело в том, что кроме обычной ставриды, достигающей размера 25 см, в Черном море изредка встречались крупные почти полуметровые экземпляры. О них упоминал еще С. А. Зернов. И вдруг за годы войны в Черном море появилось огромное количество этих крупных ставрид, которые и вели себя иначе, чем обычная ставрида,— они зимовали не у южного берега Крыма, а у турецких берегов и летом распространялись в открытые воды, ведя себя как настоящие пелагические хищники, питающиеся хамсой и шпротом. За счет этого новоявленного стада улов ставриды в Черном море резко увеличился. Самые крупные экземпляры оказались в возрасте до 11 лет. Что это такое? Пришли ли эти стада ставриды из Средиземного моря, или наша ставрида при каких-то благоприятных условиях дала такую вспышку развития? Во всем этом требовалось досконально разобраться.

Уже было высказано несколько гипотез, но углубленного исследования никто не проводил. Прежде всего, для порядка нужно было проверить, к каким видам относятся обычная и крупная черноморские ставриды. На протяжении ста лет все ученые относили их к виду Trachurus trachurus, самому распространенному виду ставрид, обитающему чуть не по всему земному шару. Но неожиданно оказалось, что это другой вид: так называемая средиземноморская ставрида, но в некоторых признаках несколько изменившаяся в условиях Черного моря.

Ю. Г. Алеев открыл любопытную географическую закономерность в изменениях размеров рыб в разных морских водоемах. Многие черноморские рыбы мельче своих одноименных средиземноморских собратьев. Раньше это объясняли «низкой кормностью Черного моря». Но наши работы показали: и планктон, и бентос в Черном море обильнее, чем в Средиземном. Алеев установил, что в Черном море мельчают те виды рыб, которые перестают питаться в условиях зимнего понижения температуры воды. В Средиземном море, где зима гораздо теплее, рыбы или продолжают кормиться, или перестают, но на небольшой срок. Подобный факт во многом подтверждает поведение черноморских кефалей, переселенных в Каспийское море. На зиму они уходят к южным берегам, где в это время значительно теплее, и там питаются и растут круглый год, достигая значительно большей величины, чем в Черном море.

Итак, обычная черноморская ставрида — это измельчавшая вследствие зимних голодовок средиземноморская ставрида. Что же касается крупной ставриды, то вероятнее всего, она потомство представителей какого-то значительного стада, проникшего единовременно через Босфор в Черное море. Здесь, у южных берегов в момент проникновения и в ближайшие годы стадо столкнулось с благоприятными условиями, в частности с обильной пищей в виде мелких пелагических рыб, и дало вспышку развития. Не выловленное за годы войны, оно в дальнейшем постепенно мельчало. Часть этого стада попала в сети, часть вымерла, а потомство превратилось в знакомую нам черноморскую измельчавшую ставриду.

Аналогичный пример кратковременной вспышки развития мы видели в случае с проникновением в Черное море дальневосточного хищного моллюска рапаны. Он был завезен оттуда в Новороссийскую бухту в предвоенные годы. В дальнейшем моллюск размножился и распространился по Черному морю, истребляя устриц и мидий. Размеры моллюска достигли 15 см. Но постепенно он стал мельчать и теперь такие экземпляры очень редки.

После защиты отличной диссертации Ю. Г. Алеев развил энергичную деятельность в экспериментальном изучении функциональной морфологии рыб. Иначе говоря, он искал закономерности их внешнего строения, связанные с образом жизни каждой систематической группы. Алеев использовал результаты биофизических исследований, проводившихся с 1934 г. В. В. Шулейкиным с сотрудниками на Черноморской гидрофизической станции АН СССР (Кацивели). В ходе этих работ были проанализированы особенности движения различных рыб и дельфинов, а также доказано, что последние движутся в водной среде благодаря тому, что по их телу пробегает волна поперечных колебаний (от головы к хвосту) со скоростью, превышающей скорость поступательного движения животного. Кроме того, Шулейкин и его сотрудники нашли (теоретически) связь между размерами тела рыбы дельфина (или кита) и максимальной скоростью их движения. Эти исследования выявили различия в движении, с одной стороны, угрей, с другой — преобладающих видов иных рыб, у которых амплитуда поперечных колебаний резко возрастает по мере приближения к хвосту. Расширяя фронт своих работ, Ю. Г. Алеев с учениками перешел к аналогичному изучению различных групп нектона, т. е. водных животных, обладающих способностью к плаванию и преодолевающих течения и волнение — китов, дельфинов, кальмаров, черепах. Это направление гидробиологических исследований можно назвать «нектонологией».

Сто лет тому назад Э. Геккель ввел термин «нектон». С тех пор во всех руководствах по гидробиологии и общей экологии повторялось, что водное население состоит из планктона, бентоса и нектона. Но если первые две группы подвергались глубокому и разнообразному изучению, то «нектон», как совокупность организмов с присущими им характерными признаками и прежде всего способностью к самостоятельному плаванию, по существу планомерно не исследовался. Забегая вперед, хочется отметить последовательный путь молодого ученого, взявшего прямо с аспирантуры правильный старт специализации. Организованный Ю. Г. Алеевым отдел нектона занял важное место в общей системе работ нашего коллектива. Сотрудники отдела достигли серьезных результатов теоретического и практического значения, подойдя вплотную к решению ответственных задач бионики — науки об использовании в технике данных о строении организмов.