Страница 81 из 90
Замер.
– Ладно. Хрен с тобой! – Кеша вдруг сменил тон. – Это все тонкие материи, тебе непонятные. Давай-ка о другом поболтаем, друг любезный! Отвечать коротко и четко! Когда начало?
– Никто не знает.
– Но ведь уже скоро – год, два, три?
– Это может начаться в любую минуту!
– Вот как?!
– Да, именно так.
Кеша резко нагнулся к Реброву, ухватил его за отвороты халата, притянул к себе, прямо к носу, глаза в глаза. И прошептал:
– Ну, а рыбки у тебя откуда?
Ребров вздрогнул, отпрянул. На лбу у него появилась испарина.
– Причем туг рыбки… – невнятно залепетал он.
– Притом! – грубо оборвал его Кеша. – Отвечай! Я все знаю!
Толик сразу как-то размяк, обвис мешком и даже разулыбался щеря крупные желтые зубы.
– Ну, если знаешь, чего же спрашиваешь. Без рыбок нельзя, рыбки связь поддерживают, рыбки все видят и все слышат. Они и тебя признали, думаешь, зря к ним водил? Только ошиблись, видно!
– Они не умеют ошибаться, – вполне серьезно поправил его Кеша. И снова в его голосе зазвенело железо, снова он превратился в строгого следователя. – Значит, ты утверждаешь, что все, у кого есть эти гнусные гиргейские гадины – работают на НИХ?
– Ничего я не утверждаю, – Толик был скользкий как угорь.
И это не нравилось ветерану и каторжнику Иннокентию Булыгину, это вообще бы мало кому понравилось. Однако надо было делать дело. И потому Кеша решил брать «угря» за горло.
– Или ты сейчас мне все толком выкладываешь, – начал он зловеще, – или через… двадцать минут я тебя похороню здесь вместе с твоими секретами, понял?!
Ребров кивнул и скривил рот.
– Ты меня похоронишь в любом случае.
– Не каркай, а то сбудется!
– Ну чего ты еще хочешь от меня?! – хозяин роскошной дачи готов был разрыдаться, он совсем не ожидал всего этого, да еще во время отпуска, в своем доме-крепости, нелепый сон, наваждение, бред. И он сорвался: – С ними бессмысленно бороться, им нельзя сопротивляться, это бесполезно! Да, я везде и всюду тормозил Ивана, я его полностью стопорил… но ведь ты, наверное, догадываешься, что он совался и туда, куда мое слово не доходит, куда моя рука не дотягивается. Его тормозили, сбивали, нейтрализовывали другие. Они есть везде! Они ни за что не допустят раскрытия параллельных структур, они сомнут любого, раздавят и выпотрошат! Ни один таран не сможет прошибить эту стену! Это все равно, что совать голую руку под пресс, пытаясь его удержать! Там все отлажено, все работает бесперебойно. Даже если б я не выполнил должного, его бы остановили, понимаешь, и могло быть значительно хуже, его могли бы просто убрать!
– Я видел Ивана в деле, – вставил Кеша, – его за здорово живешь не уберешь! Так что ты ври, да не завирайся! Ну, ладно, про Ивана все ясно. Какие еще были у тебя обязанности?
– Полное подчинение. Выполнение любого приказа. Это сразу дали понять, никаких сомнений, отговорок и всего прочего. Но они зря никого не подставляют, с ними можно работать… понимаешь? – В глазах у Толика Реброва появился вдруг огонек надежды.
Но Кеша не дал этому огоньку разгореться – он ударил дважды, снизу в челюсть и тут же прямым в нос. И снова грузное тело хозяина дачи повалилось под диван.
Кеша умел бить. Но бил он только за дело.
– Иннокентий Булыгин еще никогда не ссучивался, – проговорил он под нос, но так, чтобы его было слышно. И затем с расстановкой, грустно, будто разговаривая с самим собою, продекламировал: – Связей нету, связников нету, явок нету, знать он ни хрена не знает… а с чем мне к Ивану возвращаться?
Оборотень Хар, притулившийся у затейливого и массивного подлокотника дивана, нервно почесался задней лапой, завыл тихо и уныло. Потом вдруг встал на задние лапы, подошел к лиловому креслу, которое теперь было больше похоже на мохнатый сиреневый шар и внятно произнес:
– Здесь!
– Что здесь? – переспросил Кеша.
– Еще не знаю, но здесь! – стоял на своем Хар.
Кеша повернулся к шару-креслу, буквально на несколько секунд потеряв из виду обессиленного, лежащего на измаранном кровью полу Реброва. И тут же поплатился за это – выпад был настолько силен и скор, что лежать бы Иннокентию Булыгину, ветерану аранайской войны и беглому каторжнику, с переломанными шейными позвонками прямо на полу под креслом. Но выручил оборотень, неуловимым движением перехвативший руку Реброва.
– Ай-я-я!!! – завопил тот благим матом, вцепляясь левой рукой в вывернутую кисть правой.
Кеша обернулся с удивленным лицом, покачал укоризненно головой и снова свалил Толика на пол, но на этот раз ногой – точным ударом в солнечное сплетение.
Теперь симуляция была исключена.
– Напрасно ты это сделал, – уныло заметил Хар, стоявший рядом и не знавший, то ли опуститься на четвереньки, то ли сбросить с себя опостылевший собачий образ. – Он теперь не скажет.
– Скажет! – заверил Кеша.
– Не скажу, ублюдок! – прохрипел снизу Ребров. Он катался по полу, скрюченный и жалкий.
Кеша достал из клапана сигма-скальпель, навел на висок хозяина красненькую точечку инфраприцела. Ему надоело возиться с этим предателем и подонком, надо было его кончать, эх, если бы Хар не совался со своими дурацкими советами – стоит только сдавить в ладони рукоять. И все! Сигма-скальпель и впрямь оружие запрещенное, недозволенное, зато очень надежное и очень действенное. И Толик не будет мучиться, ведь и он когда-то был человеком, был приятелем Ивана, десантником-космоспецназовцем… нет, его надо было утопить в нужнике, как в добрые времена поступали с предателями, на худой конец, повесить на осине как новоявленного иуду. Кеша готов был сам завыть по-собачьи – сколько сейчас по всей Руси таких иуд, работающих на какие-то непонятные «параллельные структуры», одному дьяволу, их покровителю, известно! Всех не перетопишь и не перевешаешь!
– Вы все сдохните! – снова прохрипел Толик. Он был бледен и страшен.
– Авось, не все, – заверил его Кеша.
– Ну уж ты-то – точно! – с неожиданным злорадством добавил хозяин. – И твоя двуногая собака!
Кеша наотмашь, без всяких прицелов полоснул прямо по мясистому уху Толика Реброва. Ухо отскочило, шмякнулось на пол, из-под прижатой к голове руки потекла кровь.
– Ну так кто из нас сдохнет?!
Кеша сунулся было в кресло-шар. Но оно не приняло его, ощетинилось колючими, невидимыми разрядами, оттолкнуло.
– Что надо сделать? – быстро спросил Кеша.
– Что хочешь, то и делай! – зарычал Ребров. – Тебя скоро прикончат! Сюда уже идут наши, понял, сволочь?!
– Раньше, чем они придут, я тебя на куски раскрою, в лапшу порежу! Говори, что делать!
Невидимый луч срезал с руки хозяина большой палец. Кеша зажмурил глаза, нет, правильно, что эту дрянь запретили, правильно! Он готов был выбросить скальпель, отпихнуть его от себя словно скользкую мерзкую змею… но не мог, он обязан был выполнить задание:
Иван так и сказал, мол, сдохни, Кеша, но сделай, не для меня, для тех, кто спит и ни хрена не видит, для них, их миллионы, миллиарды! Сделай, Кеша!!!
Рука отвалилась по кисть. Толик завизжал по-звериному, жутко и пронзительно.
– Говори!
– Я сам… я сам. Только не надо, только не надо… – бессвязно лопоча, Ребров подполз к креслу. Оно тут же подхватило его, развернувшись, превратившись из шара в то же самое лиловое кресло на лапках. Левая рука хозяина этого чуда утонула в сидении. Но тут же вынырнула с черным тускло-бархатистым кубиком в толстых пальцах.
– Бери!
– Что это? – не понял Кеша.
– Бери! – потребовал из-за плеча Хар.
– Ладно! – Кеша сжал кубик в ладони, и его словно холодом окатило с ног до головы. Это был непростой кубик. – Что с ним надо делать, говори живо!
Ребров замотал головой, он еле сдерживал себя от боли. Но он очень хотел жить. И ему надо было спасти себя именно сейчас, именно в эту секунду, в эту минуту. Глаза его, до того пропитанные тягучей слизью высокомерия и презрения, теперь молили о пощаде.
– Ты все сам узнаешь! И тебя не убьют, не бойся! Но и ты меня не трогай, я прошу тебя, не трога-а-ай, я еще не жил, я только начал, я уйду совсем, им не нужны слабые, они стирают память и отпускают, человек ничего не помнит, я умолю их, я уйду, ты уже достаточно наказал меня, пусть я подлец, пусть я сука последняя, но я искупил, то есть, ты меня… только не убивай!