Броневержец

Он достал из вещмешка пару банок говяжьей тушенки, пару банок рыбных консервов, буханку хлеба и протянул их сидящим на лавке для пехоты пассажирам.

Увидев продукты, старик что-то возбужденно заговорил.

— Говорит, у него денег сейчас столько нет, чтоб купить. Думает, я ему продаю. Темный человек! Бахшишь! — широко улыбаясь, сказал Рахимов, подавая старику провизию. — Бахшишь!

Старик радостно залопотал. Леха догадался, что тот растроган не меньше, чем был растроган и он сам, когда принимал в подарок командирские часы.

Они догнали колонну, ползущую впереди с черепашьей скоростью. Погода в горах не переставала удивлять Леху своими быстрыми переменами. Снег внезапно прекратился, стоило только подняться немного выше по плавному серпантину и свернуть за горный уступ. Он лежал здесь ровным нетронутым слоем, укрывая глубокие низины и неровные отлогие стены протесанных в горе коридоров, по которым петляла военная техника.

Черные следы колес на заснеженном асфальте и дымящая впереди на ходу за грузовиком полевая кухня, как живой декоративный фрагмент внутри застывшего искусно выбеленного пейзажа, вызывали у Лехи противоречивые чувства.

— А все же здесь где-то даже красиво, — размышлял он. — Одухотворенная, как сказал бы Яша, картина. Только чего-то не по себе мне от этих прелестей. Заехали незнамо куда! Сколько нам еще пилить? Может, до самого Кабула? Где сейчас наш полк? — Леха сопел, переключая передачи, и сильно давил на тормозную педаль, удерживая бэтээр на спуске. — Да ладно, подтяни слюни, товарищ прапорщик, найдешь ты своих. Небось в общей куче будут. — Он окликнул оживленно говорящего с пассажирами Рахимова: — Шурик, спроси Хоттабыча, Кабул большой город? Далеко до него?!

Через некоторое время Рахимов ответил:

— Говорит, что большой, главный город, но сам не был там! Ему не надо!

— А куда эта дорога ведет?!

— До его кишлака.

— А дальше?

— Не знает. Говорит, что вся жизнь от свой кишлака до другого кишлака по этот дорога к родственникам ходил. Дальше не ходил. Ему не надо. Знает только, что есть у них где-то священный город Мазари-Шариф. Там болшой мусульманский мечеть стоит, самый болшой на весь мир. Какой у них власть, тоже не знает. Он спрашивал, кто мы такие. Какие товары в машинах везем. Я отвечал.

— Молодец! Несешь уже, значит, воспитательную пропаганду в массы?

— Ага. Только он не понимает, зачем ихнего богача прогонять. Он им семена, корма для скотина зимой дает, защищает их. А когда они на его маковый поля работают, еще и деньги за это немного дает. Говорит, у них очень хороший хозяин. Весь кишлак за него воевать будет. Говорит, если не будет хозяина, то ничего не будет, с голода умрут. Придется опять идти грабить.

— Куда идти?! — удивленно переспросил Леха.

— Грабить!

— Уже грабил, что ли?!

— Говорит, грабил. До женитьба больше трех лет в банде был. На другие кишлаки нападали. А когда весь маковый поля отвоевали, то хозяин денег дал, он жену купил. Теперь он землю пашет и заодно хозяйские маковый поля от других банд обороняет.

— Ни хрена себе, землепашец! Прямо как у Некрасова — сеятель и хранитель!

Ехали крайне медленно. Машины сбрасывали скорость на спусках, поюживая на скользком асфальте, и еще медленней с надрывом преодолевали длинные крутые подъемы. При торможении ехавшая впереди полевая кухня подпрыгивала, выпуская из трубы кольца дыма, и расплескивала кипяток из-под неплотно прилегающей крышки котла, оставляя на асфальте черные дымящие проталины.

Леха притормаживал, внимательно всматриваясь вдаль.

— Авария, что ли? Точно! — определил он, заметив характерное скопление машин на спуске. — Вон оно что. Поэтому и тащимся гусиным шагом.

Подъехав ближе, он увидел справа под откосом лежавший на боку бензовоз. Сплющенная в лепешку кабина и покореженная цистерна говорили о том, что, прежде чем занять такое положение, он перевернулся не один раз. По крутому, белому от снега откосу расползалось огромное темное пятно. В нос ударил едкий запах бензина, который потоком хлестал из горловины и трещин смятой цистерны. Недалеко от бензовоза вверх тормашками лежала БМП. Одна из ее гусениц покоилась рядом, размотавшись в длинную зубастую ленту. Башня бронемашины была развернута в бок, упираясь орудийным стволом в косогор. Из задних, раскрытых настежь десантных люков несколько солдат перетаскивали боекомплект в стоявший наверху грузовик.

Дорогу перегораживала другая бээмпэшка. Она вытягивала тросом из кювета с противоположной стороны съехавший туда «ЗИЛ». Бээмпэшка ревела мотором и виляла на проезжей части, высекая гусеницами искры из асфальта. Но «ЗИЛ» не поддавался. Он буксовал колесами, беспомощно дергаясь на месте, выпуская пар из-под капота. Движение колонны окончательно застопорилось.

Леха высунулся из люка и, глядя на лежавшие внизу бензовоз и бээмпэшку, спросил проходившего мимо офицера:

— Как это их угораздило? По прямой ведь шли!

Офицер досадно развел ладони:

— Водитель бензовоза, видать, задремал! Нашу бээмпэшку к обрыву поджал, сам туда ушел и ее скинул. Теперь уже не выяснишь, чего он по дороге завилял. А может, занесло его? Скользко! Вон они — водитель и старший с бензовоза да один боец из моей роты. Голову вдребезги в башне расколотил, пока бээмпэшка кувыркалась. — Офицер указал рукой в сторону стоявших неподалеку двух санитарных машин, около которых суетились врачи с медицинскими сумками.

Леху мгновенно прошиб пот, дыхание остановилось. Он медленно перевел взгляд в сторону. На асфальте между санитарными машинами лежали три трупа, укрытых плащ-палатками. Лежали в ряд, по-армейски ровно, как в строю, выставив к осмотру сапоги, запачканные перемешанной с кровью глиной. Три пары сапог, двое солдатских и с краю — офицерские.

— Витек?! Это же Витек! Витек! — про себя повторял Леха, не заметив, как спрыгнул с бэтээра на дорогу. — Епрст! Да как же так?! — Он шел к санитарной машине, непроизвольно покачивая головой. — Епрст! Витек погиб?! — Его спина взмокла, а сердце тяжело забилось где-то у самого горла.

Он подошел к капитану медицинской службы, стоявшему у санитарной машины.

— Мертвые?

Капитан молча кивнул в ответ.

— Все?! — Он смотрел в глаза врача, как люди смотрят на иконы, надеясь вымолить у них хоть какую-нибудь мизерную надежду.

— Все, — угрюмо ответил капитан.

Леха встал напротив торчавших из-под плащ-палатки сапог.

— Знакомый, что ли? — спросил капитан.

Леха утвердительно качнул головой.

— Служили вместе. Два часа назад встретились. — Он пристально смотрел на откинувшуюся в сторону руку, развернутую вверх грязной ладонью с посиневшими пальцами. — Эх, Витек, Витек…

— Смотреть не советую, — сказал доктор. — Не узнаешь его. Лучше так попрощайся.

По остаткам вытоптанного вокруг плащ-палатки снега текла кровь, сливаясь в одно бурое пятно. Оно расползалось по мокрому асфальту, словно убегало прочь от этого смертельного, проклятого места. Еще живая, теплая кровь торопилась покинуть мертвые изувеченные тела, сохраняя пока в себе остатки бойкой жизни. Она смешивалась на асфальте в один ручеек и теперь уже не делилась на виноватых и невиновных в их едином гибельном исходе.

Леха наклонился, крепко сжал руками похолодевшую ладонь хорошо знакомого ему человека, накрытого темно-зеленой плащ-накидкой, и пошел к бэтээру, горбясь от внезапно навалившегося горя и боясь смотреть, как поднимали с асфальта и переносили в фургон безжизненные тела. Он вынул из кармана брюк помятый листок с цифрами полевой почты, расправил его и спрятал в личные документы рядом с листком отрывного настенного календаря.

Бээмпэшка вытянула наконец из кювета машину, и колонна продолжила путь, оставив на откуп горам трофеи из разбитой техники.

Леха ехал молча. Рахимов, видя неладное в поведении командира, осторожно спросил:

— Что было, товарищ прапорщик?

— Витек с тем водилой на заправщике разбились.

— Совсем?!