Страница 57 из 79
…Полеты закончились нормально. После разбора я попросил остаться своих заместителей и командиров эскадрилий, изложив им мучивший меня вопрос о готовности летчика к полету, при этом особенно упирал на следующие моменты. Во-первых, есть сигнал, что некоторые летчики пьют накануне полетов; во-вторых, перед полетами подвергают организм большим физическим и эмоциональным нагрузкам, и, в-третьих, рассказал им один случай, не называя фамилии офицера, который зашел к нам на днях домой с женой с просьбой помочь ему в семейных делах.
Суть дела была в следующем: ему под 40, внешне ничем не примечателен. Она моложе его лет на 15, красива, неглупа. Встречающие эту пару мужчины, конечно, любуются такой женщиной. Отсюда реакция — ревность, бессонные ночи. Какая будет отдача у него на работе? Мы с Машей хотя и чувствовали себя неловко, но как могли постарались рассеять его сомнения. Забегая вперед, сразу скажу: отношения в этой семье наладились после рождения двух мальчиков. При случае этот офицер извинился перед нами за свои необоснованные подозрения.
…Решили о готовности к полетам поговорить с летным и техническим составом. Началась подготовительная работа.
Было мнение: проверти совещание с активом, но его отклонили, так как в актив входят те, кто ничего подобного не допускает, следовательно, убеждать их ни к чему. Решили собрать весь офицерский состав. Назвали мы его офицерским собранием. Открывая его, я уточнил порядок ведения: избираем президиум или доверим вести собрание командиру полка? Многие с мест закричали: «Командиру!» Я поставил вопрос на голосование. Все проголосовали, чтобы вел собрание командир. Я поблагодарил за доверие, а затем кратко изложил цель нашего собрания и сделал небольшую информацию о положении дел. Я попросил высказать всех свои соображения, как достичь такого положения, чтобы мы уважали друг друга и доверяли в большом и малом, посоветовав не слишком увлекаться критикой. Я даже, помню, сказал такие слова: «Кто будет увлекаться критикой — буду останавливать». И бросил в зал: «Нет возражений?» Раздались возгласы одобрения, чувствовалось: шутка пришлась всем по душе. Начались выступления. Ораторы называли факты плохого поведения товарищей, критиковали свои неправильные действия, объясняли, почему это произошло, и тут же говорили, как этого избежать.
Было много ярких, эмоциональных, глубоко заинтересованных выступлений.
Собрание шло без перерыва часа три.
Закрывая собрание, я поблагодарил всех выступающих за искренность, сказал много других теплых слов, выразив уверенность, что взаимное доверие не только в отношениях друг с другом, но и между начальниками и подчиненными будет отныне неуклонно расширяться. Припомнил несколько примеров из минувшей войны…
Чувствовалось, что собрание многих взволновало, многим понравилось. Это было видно по тому, что и после его окончания люди собирались в группы, оживленно переговаривались. Захарий Бембулатович Тотров, человек очень эмоциональный, назвал его даже событием в жизни полка.
Так это было или не так, но кропотливая воспитательная работа очень скоро стала давать результаты. Через несколько месяцев вопрос о тревожном положении с готовностью к полетам был полностью снят с повестки дня.
Как раз в это время мы стали участниками события, которое заставило нас поволноваться и задуматься о многом. Начала срабатывать машина, которую запустил своей речью в Фултоне апологет империализма и холодной войны Черчилль. Американцы начали войну с Северной Кореей.
Все это заставило меня еще более внимательно и глубже изучить и критически оценить готовность полка. Если последует приказ и полку нужно будет вступить в бой — готов ли он? Снова взяты на вооружение критерии, которыми пользовались в годы войны.
Не дожидаясь указаний сверху, я в течение нескольких дней обдумывал план проверки боевой готовности полка, затем обсудил его со своими помощниками и заместителями. Для проверки готовности личного состава мы взяли главные вопросы: личное мастерство каждого летчика и техника, боевое мастерство подразделений и боевая готовность полка в целом. Проверяя своевременный вылет по сигналу для выполнения боевого задания, я вспомнил фронтовые дела, когда мы с Валентином Шевыриным, отработав до автоматизма свои действия, успевали в считанные секунды, во время штурмовки нашего аэродрома самолетами противника, производить взлет. Объяснив летчикам все до деталей, показал, как должен работать весь экипаж в это время. Затем попросил подполковника Карпова дать сигнал. По сигналу я бежал к самолету, техник Саша Ржавский запускал мотор. Я прыгал в кабину, застегивал ножные ремни парашюта, он — плечевые, пристегивался поясными ремнями, осматривал бегло кабину и, проверив оборудование, выруливал и взлетал. Затем выполнялся взлет из готовности номер один.
По моему приказу командиры эскадрилий, некоторые командиры звеньев и летчики проделали то же самое. Результаты оказались неожиданными. Самые умелые взлетали в два с половиной раза медленнее меня, самые нерасторопные — в шесть-семь раз. Пример оказался поучительным и наглядным. Летчиков задело за живое. Урок запал им в душу. Пошли тренировки.
Замполит еще более оживил эту работу, мобилизовав в авангард коммунистов. Постепенно стали вырисовываться результаты: вначале небольшие, затем удовлетворительные, а потом и хорошие. Тотров призывал летчиков и техников побить мой рекорд. Но это никому не удалось, хотя я и меньше других тренировался в то время.
— Наверное, так рекорд и останется непобитым, — улыбаясь говорил замполит.
Дело здесь, очевидно, в том, что многое из приобретенного ранее не забывается, если периодическими тренировками поддерживать былое мастерство.
Параллельно с тренировкой я показывал пилотаж над аэродромом, воздушные бои со взлета, с приходом в заданную точку, в заданное время и на заданной высоте, при заходе на посадку. Провел несколько показательных воздушных боев. Одни я выигрывал за счет внезапности, другие — в сочетании внезапности с максимальным использованием возможностей техники, знанием законов аэродинамики, тактических приемов…
Летчики следили за всем этим с огромным интересом. Живая, целеустремленная напряженная боевая учеба всегда захватывает душу настоящего воздушного бойца. После каждого полета мы с удовольствием наблюдали за их жестами, за горящими глазами, которые искрились радостью, чувством собственного достоинства, что вот он сделал что-то хорошее, чем-то овладел, то есть стал более умелым, чем был раньше.
После одиночных взлетов перешли на групповые взлеты звеньями, потом составом эскадрильи. Летчики-истребители знают, что такое «лавочкин» на взлете и посадке.
Однако мы взлетали с лагерного аэродрома одновременно эскадрильями в составе 12 самолетов, а садились — звеньями.
Все шло хорошо. Теперь все поняли, что надо использовать очень много резервов, чтобы действительно владеть боевыми самолетами по-настоящему, мастерски.
…Хорошее настроение было омрачено уходом в июле моих ближайших помощников: подполковников Карпова и Макогона.
Я очень сожалел, что командование поторопилось с заменой. При расставании со своими заместителями выразил им сердечную признательность за науку и большую помощь, которую они оказывали мне, молодому командиру полка, в период становления.
Пётр Андреевич Карпов, человек тонкой натуры, заметил при этом:
— Товарищ командир, вы преувеличиваете наши заслуги. Я уже на третьем месяце понял, что вы полк знаете не хуже меня, в руководстве полетами тоже никому не уступите.
Я понял, на что он намекал. Как-то, руководя полетами, Карпов не среагировал на ошибки летчика при заруливании самолета. Я ему подсказал раз, два. Карпов предупредил летчика, но нерешительно.
— Я в третий раз обратился к нему. Тогда он, разводя руками, сказал: «Ну что я поделаю, раз он не понимает».
Я взял у Карпова микрофон и стал руководить полетами в течение этого и последующих дней. Спустя некоторое время Карпов извинился, признав ошибку, и мы по-товарищески поговорили. Инцидент был исчерпан.