Страница 49 из 79
За мужество и отвагу П. Орлову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
4 апреля 1945 года последний гитлеровец был вышвырнут за пределы Венгрии. Над страной Лайоша Кошута и Шандора Петефи взвилось знамя свободы.
…Последнюю свою ставку нацисты делали на оборонительные рубежи вдоль восточных границ Австрии. Но тщетны оказались их потуги. Советские танкисты решительным натиском преодолели сопротивление фашистов и уже 5 апреля вышли на подступы к Вене. Здесь снова завязались ожесточенные бои.
К этому времени мы перебазировались на аэродром под любопытным городом Шапроном. Любопытен он тем, что расположился у самой границы с Австрией, возле озера с таким же названием, большая часть которого — австрийская, меньшая — венгерская. Сам город — древний, со своеобразной архитектурой, с узкими улочками, сумрачными замками, от которых так и веяло средневековьем.
…От Шапрона наши боевые курсы пролегали в основном в сторону Вены. 4 апреля мы с Николаем Козловым провели над ней первый воздушный бой, в котором мне не довелось сделать ни единого выстрела: отказало оружие. Козлов стал «мечом», сбил одного «мессершмитта», который упал на западной окраине Вены. Мне же оставалось в роли «щита» пугать фашистов, имитируя атаки.
Почему же не сработали пушки? На обратном пути стал разбираться, смотрю: вместо перезарядки поставил оружие на предохранитель. В кабине Ла-7 кое-что из оборудования оказалось не там, где оно расположено в Ла-5. И это сбило меня с толку. Помню, я тогда подосадовал на то, что на авиационных заводах не стараются сохранять унифицированную схему оборудования кабин истребителей.
Возвращаемся после этого боя домой — оружейники дрожат, ждут взбучки. Думали, что все случилось по их вине.
Через три дня перебираемся в Бад-Веслау — в 30 километрах южнее Вены. Это наш первый аэродром на территории Австрии.
…10 апреля с Горьковым прикрывали штурмовиков. Над полем боя не встретили ни одного вражеского самолета. «Илы» отработали, поворачиваем обратно и тут встречаем еще одну группу штурмовиков из 11 самолетов под прикрытием Калашонка, Козлова, Маслова.
«Илы» возглавляет «Лев-3» — комэска 715-го штурмового полка Георгий Ковалев. Мы около года летали уже вместе, но ни разу не виделись. Встретились только после войны.
У нас с Горьковым запас горючего есть, боекомплект не израсходовали. Встретиться «горбатым» с противником неминуемо придется, так как наши подопечные «илы» расшевелили улей. Прикрыть их тройкой будет трудно. Принимаю решение вернуться, беру управление группой на себя, доложив о том на КП. Снова идем в знакомый нам район. Неужели и на этот раз никого не встретим? Ан нет, Горьков первым заметил несущиеся на максимальной скорости 5 групп ФВ-190 общей численностью 30 самолетов.
— Калаш, атакуем всей группой, — подал я команду, и мы ринулись на «фоккеров». Одного из них мне удалось сразить с ходу короткой очередью. Проскочив вниз, резко переламываю траекторию полета на 90 градусов вверх и бью по «брюху» подвернувшегося второго «фоккера». Он тоже горит. Первая восьмерка рассыпалась. Второй занят Калашонок. Мы с Горьковым переключились на следующую. А в это время один из «фоккеров» стал поливать меня огнем пушек. Горьков быстро переключается на него, сражает меткой очередью. «Фоккеры» продолжают бой. Откуда такое упорство? Ага, ясно: они ждали «мессершмиттов», которые уже появились. Нам с Горьковым становится туговато. Однако продолжаем решительно атаковать, сбиваем еще по одному самолету.
Богатый урожай, ничего не скажешь! Но надо смотреть в оба: как бы самому не загреметь на австрийскую землю.
Вдруг слышу крик Калашонка:
— «Фоккеры» атакуют «горбатых»!
— Горкин, за мной! — передаю ведомому, и на полных газах спешим выручить штурмовиков.
Вокруг них — каша. Немцы стремятся во что бы то ни стало сорвать им выполнение задачи. Однако, потеряв восемь самолетов, фашисты вынуждены были выйти из боя. Правда, одного «горбатого» они подбили, но ему удалось дотянуть до аэродрома, произвести посадку. Проводив «илы» домой, обменявшись с Ковалевым несколькими репликами, мы приземлились в Бад-Веслау.
13 апреля штурмом взята Вена.
Все мы пришли в неописуемую радость: война совсем уже подходит к концу. Сообщения, одно отраднее другого, поступали об успешном развитии берлинской операции войсками 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
С нами рядом базировался мой бывший 164-й полк. И конечно, радость по поводу взятия Вены мы разделили с его летчиками, техниками, механиками. Всеобщий любимец Ваня Калишенко тут же растянул мехи своей гармоники, и полилась над летным полем волшебная мелодия венского вальса. Сами собой начались танцы, которым очень обрадовались наши девчонки: в последнее время мы не баловали их веселыми вечерами, не до этого было.
Потом у нас в полку состоялся митинг. На нем зачитали приказ о поощрении отличившихся в боях за Вену и благодарственные письма, посылаемые на Родину. Пошло такое письмо и моим родителям.
Благодарственное письмо, отпечатанное на машинке на тетрадном листе за подписью Онуфриенко, Якубовского, Резникова, Прожеева бережно хранится у родителей. Это последний документ, подписанный Григорием Денисовичем Онуфриенко. Ибо уже с 15 апреля он перестал быть командиром полка, уехал к новому месту службы.
Боевая работа продолжается, немцы в воздухе встречаются все реже и реже и, как правило, большими группами.
В один из апрельских дней шестеркой, одну из пар которой возглавлял летчик эскадрильи Якубовского — Юрий Бутенко, вылетели на прикрытие войск.
С земли нас предупредили: впереди до 25 «фоккеров». Вскоре я увидел их, пошел вниз, чтобы себя замаскировать на фоне земли, а врага лучше видеть.
Все идет нормально, но тут ни с того ни с сего вмешивается Бутенко:
— Вижу «фоккеров», атакую!
Слышу, Горьков ему внушает:
— Не лезь вперед батьки в пекло…
Сам командую:
— Бутенко, займи свое место в строю!
Бутенко занял свое место выше группы. Я левым боевым разворотом приблизился к цели и короткой, как удар хлыста, очередью свалил ее на землю. Ребята взяли в оборот остальных. Летчик из сбитого самолета выбросился на парашюте, его взяли в плен. Оказалось, он — инструктор высшей школы воздушного боя. Последние резервы Гитлер бросает в огонь войны…
В начале апреля наша эскадрилья пополнилась новичками — младшими лейтенантами Алексеем Бесединым, Николаем Бобковым, Дмитрием Сохой. Крепкие, задорные, рвущиеся в бой ребята. До этого они находились в запасных полках, истомились по настоящему делу. По возрасту все на год-два моложе наших старожилов. А что касается боевого опыта — разница между нами неизмеримая. Собрав эскадрилью, я рассказал им о каждом из наших летчиков, о том, кто, где, когда и чем отличился. Повел речь о самых памятных воздушных боях — новички слушали затаив дыхание. О чем они думали? О том, что самое важное и интересное уже стало историей, пройдя мимо них? Или мысленно прикидывали, долго ли еще придется добивать Гитлера, успеют ли проявить себя?
Во всяком случае, глаза у них горели, что было добрым признаком. Прежде чем взять их с собой на задания, к каждому прикрепили надежных, умелых летчиков: к Беседину — Горькова, к Бобкову — Калашонка. Над Сохой я взял личное шефство.
Учили их технике пилотирования, приемам воздушного боя прямо над аэродромом, а затем стали осторожно вводить в строй: мы не простили бы себе, если бы сейчас, под конец войны, потеряли хоть одного из молодых.
Волнующими для меня были полеты с ними над Альпами: живо напоминали Адлер, Сочи, Кавказские горы. Я как бы заново переживал свою боевую молодость. Перед глазами вставали мои учителя — Микитченко, Евтодиенко, боевые друзья — Шахбазян, Лаптев, Девкин, Мартынов, Липатов… Всем нам тогда — и учителям и ученикам — было во сто крат труднее. Настоящей науки боя ведь почти никто не знал.
Сейчас совсем иное дело. И наши молодые это чувствуют — не так переживают и волнуются, знают: и научим, и защитим.