Страница 45 из 79
Это была невероятно тяжелая для меня утрата. Тяжелая потому, что я успел всей душой привязаться к Филиппову, и еще потому, что до этого не терял ни одного из ведомых: всегда берег их так же, как они меня.
Как же все случилось?
Мы с Филипповым вылетели по приказу Онуфриенко. В воздухе связались с Гришей Онискевичем, находившимся на станции наведения.
Онискевич — командир эскадрильи, Герой Советского Союза. После тяжелого ранения, как и Митя Кравцов, летать временно не смог, отлично проявил себя на станции наведения: быстро ориентировался в воздушной обстановке, разбирался в тонкостях тактики наших действий, стал для нас надежным помощником.
Вот и в этот раз он сообщил, что навстречу нам идет большая группа вражеских самолетов. Вскоре и мы увидели ее на одной с нами высоте. Боевым разворотом иду в сторону солнца, пропускаю «фрицев» под собой, а затем устремляюсь им вдогонку. Ведомый — за мной.
Подхожу вплотную к замыкающему строй «юнкерсу», поджигаю ему правый мотор. Он держится в воздухе. Вхожу в левый разворот и бью по второму мотору.
«Юнкерс» понесся к земле, прямо на лежавшее под нами село. Подумалось: сейчас ни за что ни про что могут пострадать его жители, и ничего с этим не поделаешь.
Сколько приносит война случайных, совершенно безвинных жертв! Никто их не считает, нет такой статистики. А напрасно: она помогла бы людям еще глубже осознать весь трагизм войны для мирного, гражданского населения.
Время отсчитывало последние секунды жизни «юнкерса», а меня попытался атаковать «мессер». Но мой верный страж Иван Филиппов был начеку. Длинной очередью он отогнал «месса».
Фашистская группа полностью расстроилась. Мы не переставали ее атаковывать, когда увидели еще девятку Ю-52 под прикрытием не менее 20 Me-109. С ходу бросаюсь на первого же «юнкерса», всаживаю в него серию снарядов, он валится вниз. И тут меня берут в клещи уже два «мессершмитта». И снова Филиппов выручает, успешно отражает атаку пары истребителей, поджигает одного из них.
Что тут скажешь? Молодчина! Можно совершенно не волноваться за свой тыл: он прикрыт непробиваемым щитом.
Онискевич с наблюдательного пункта все видит: и как мы крутимся, и что делается чуть в сторонке. А там движутся к Будапешту 11 Ю-52 в сопровождении 15 «мессов». Онискевич перенацеливает нас на эту группу.
Снова с ходу бросаемся в атаку. Но немцы нас ждали, встретили дружным залпом. Кое-как увернулись от кинжальных трасс, ввязываемся в драку. Проходит пять минут — безрезультатно. «Мессеры» не дают развернуться, мешают нам. Переключаюсь на них, захожу в хвост одной паре, а другая тут же начинает подкрадываться сзади ко мне. Филиппов открывает огонь, но и сам подвергается атаке.
Я отбиваю от него «мессов», кричу ему:
— Филипп, выходи!
Вижу: надо мной еще одна пара фашистов. Начинаю соображать, как вывернуться из этого круговорота: у меня боезапас на исходе, снарядов осталось только на самый крайний случай. Еле успеваю увертываться от вражеских трасс.
Еще раз даю команду:
— Филипп, выходи!
Рассчитывая, что он меня поймет, начинаю имитировать, будто меня подбили: резко с кренами опускаю нос машины, быстро теряю высоту. Вокруг меня — огненные шнуры.
В ответ услышал полное злости и ненависти:
— Я ему, гаду, сейчас дам!
Ведомый принял все за чистую монету. Эх, как это все некстати: он даст волю своему гневу, и его заклюют. В воздушном бою гнев не всегда надежный помощник, потому что иной раз ослепляет человека, лишает его возможности трезво оценивать обстановку.
У меня в запасе оставалось еще метров 500 высоты, когда я увидел, что за Филипповым увязались два «мессершмитта» и вот-вот откроют по нему огонь. Тут же вышел из пикирования, выпустил по преследователям несколько снарядов.
«Мессершмитты» шарахнулись в стороны, но на фоне земли из-за густой дымки я потерял Филиппова. Туда, сюда бросаю взгляды, осматриваю пространство — нет ведомого, как в воду канул. Запрос, другой — молчит.
«Ладно, — думаю, — фашистов от него отогнал, теперь он сам дорогу домой найдет». Разворачиваюсь, иду к Будапешту и снова натыкаюсь на большую группу вражеских самолетов. Врезаюсь в нее, жму гашетку, следует несколько выстрелов, и оружие безнадежно умолкает.
Делать нечего, приходится уходить домой. А мозг беспрестанно сверлит мысль: «Где Филиппов, где Филиппов?»
Неожиданно в наушники ворвался голос дежурного на аэродромной радиостанции:
— «Лавочкин», «лавочкин» с одной ногой, уходи на второй круг…
Тут же включаюсь в разговор:
— Это Филипп пришел?
— Да, самолет его, но он не отвечает…
— Хорошо, — отвечаю обрадованно. — У меня закончились боеприпасы, подготовьте второй самолет, чтобы я смог сразу же снова взлететь: много фрицев в воздухе.
— Мы выслали в ваш район еще пару. Вам машину подготовим.
Ныряю в густую, как молоко, дымку, пронизываю ее мутно-белесую толщу, выскакиваю прямо на Дунай. По его руслу — на аэродром. Приземлился, спешу увидеть Филиппова, выяснить, куда он девался в бою.
Но больше увидеть его не довелось.
Он появился над аэродромом с выпущенной всего одной стойкой шасси. Ушел на второй круг. И бесследно пропал. Мы ждали его возвращения к вечеру, ждали на второй, третий день и дальше. Одновременно вели активные поиски: осмотрели всю местность вокруг аэродрома, с помощью водолазов обследовали участки дна Дуная, куда мог упасть самолет. Нашли обломки «лавочкина», но одна цифра его номера не совпадала с тем, что значился в формуляре истребителя Филиппова. Так до сих пор и не знаем, что думать, однако все склоняются к мысли, что младшего лейтенанта Ивана Филипповича Филиппова поглотили дунайские волны. И теперь стоит услышать мне ставшую столь популярной песню «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок…», как я тут же начинаю думать о моем верном ведомом, превосходном воздушном бойце, в короткий срок заслужившем два ордена Боевого Красного Знамени.
Свалившаяся беда острой болью отозвалась в моем сердце.
Во второй полет в тот день я отправился четверкой — с Кирилюком, Горьковым, Гриценюком. Снова были схватки, в которых никого не сбили, но и не дали немцам прорваться к своим. А на обратном пути приключилась с нами любопытная история. Встретили мы Ю-52, охраняемого парой «мессов».
— Кирим, возьми на себя «пузатого», а я займусь «мессерами», — дал команду и ринулся в атаку.
Кирим великолепно сделал свое дело: подбил «юнкерса», заставил его сесть на нашей территории между озером Веленце и Будапештом.
«Мессершмитты», увидев, что охранять им больше некого, на полных газах бросились наутек. Стали кружиться над «юнкерсом», наблюдаем, что дальше будет. Смотрим: к нему торопятся на машинах и лошадях казаки. Экипаж самолета сошел на землю, чтобы приготовиться к сдаче в плен. И вдруг откуда ни возьмись помощь — немецкий легкомоторный «физлер-шторх». «Фрицы» начали размахивать руками, шлемофонами. Немцы радуются.
Я — к нему. Подхожу совсем близко, всматриваюсь в лицо летчика — так это же Леня Капустянский! И как я не подумал о нем раньше?! У нас в полку был трофейный «физлер-шторх». Леня хорошо освоил его, иногда перебрасывая на нем различные грузы, людей. Сейчас он, как позже выяснилось, перевозил куда-то полкового врача капитана Владимира Антонюка. Надо же такому случиться! Ведь мы запросто могли его сразить.
Я показал Капустянскому, что «юнкерс» — наша жертва. Он все понял. Произвел посадку, взял в плен немцев, передал их подоспевшим казакам. Нашлась работа и доктору: он обработал ожоги на лице и руках членов экипажа.
Вечером после полетов раскрываю газету, читаю: очередная победа Александра Колдунова. О! Саша снова отличился… Он патрулировал в районе цели на новеньких «яках», только недавно поступивших с берегов Волги.
«Зная повадки врага, — писала газета, — Колдунов распределил обязанности в бою следующим образом: четверка самолетов под его руководством должна была вести борьбу со штурмовиками противника, а тройка «яков», возглавляемая старшим лейтенантом Н. Г. Сурневым, — сковывает боем истребителей противника. День клонился к вечеру. Горизонт был затянут густой дымкой, потому все внимание поиску. На вираже капитан Колдунов увидел на миг блеснувшие в лучах заходящего солнца крылья вражеских самолетов. Снизившись, увидел десятку и восьмерку ФВ-190.