Рассказы

Сашко метался по руднику в поисках Шабли. Он вспомнил, что штаб белых находился в здании шахтной конторы, подскочил туда, осадил коня и спрыгнул наземь. Дверь распахнулась. Какой-то офицер с наганом в руке выбежал на крыльцо. Но вокруг гарцевали красные всадники с обнаженными шашками. Офицер бросил наган и поднял руки.

Сашко взбежал по ступенькам, спотыкаясь о телефонные провода, влетел в бывшую шахтерскую нарядную, но Шабли нигде не было. Долго искал Сашко друга, пока не наткнулся на распростертое тело. Сашко скорее почувствовал, чем понял, что это был Шабля. Окровавленный, лежал он на запорошенном угольной пылью цементном полу. Одна рука откинута, глаза прикрыты длинными ресницами. На груди растеклось пятно крови.

Сашко упал перед товарищем на колени, схватил руку, которая показалась ему теплой. Торопясь, он расстегнул ворот, разорвал рубашку. Грудь Шабли была туго перетянута крест-накрест ситцевым платком. Сашко развязал на спине концы платка, размотал его и, пораженный, замер. Он увидел нежные девичьи груди, обагренные кровью.

Ошеломленный, Сашко машинально развернул платок. Оттуда выпала фотография. На пожелтевшей маленькой карточке Сашко узнал себя, стоящего рядом с Иваном Радченко. На обороте химическим карандашом было нацарапано: «На добрую и долгую память сестренке Гале от брата Вани».

Сашко развернул еще какой-то документ:

«Дорогая товарищ Пелагея Петровна Радченко!

Командование третьего эскадрона и все бойцы с горечью извещают, что ваш сын, боевой разведчик Иван Радченко, убит в бою с бандой генерала Шкуро.

Не плачьте, мамаша. Нехай убит Иван, но дело, за которое он сложил голову, вечно будет жить на земле.

Командир эскадрона Семен Чалый.

Потемнело в глазах Сашко Сулима, стоял он точно каменный, и чудилось, будто где-то звучит нежный девичий голос, тоскующий и далекий:

Крупная слеза медленно скатилась по щеке Сашко.

1938

ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ

За глубокими балками, за седыми курганами затерялся в донецкой степи небольшой рудник Чертовяровка. Старая шахта вырабатывалась, и рудничный поселок приходил в запустение. Лишь каменный дом бывшего владельца шахты француза Жуэна, утопавший в зелени садов, красовался высокими арочными окнами.

В этом доме совсем недавно бурлила жизнь. Ураганом пронеслась над шахтерским краем революция. Углекопы взяли власть в свои руки, и в роскошном особняке Жуэна разместился ревком.

Но не прошло и пяти месяцев, как грянула беда: войска кайзера Вильгельма отклонили предложение Советской республики о мире и ворвались на Украину. Немцы спешили овладеть рудниками Донбасса, чтобы наладить добычу угля для Германии.

Шахтеры и рабочие заводов целыми семьями уходили от врага на восток. Голодные, плохо вооруженные, с обозами, с женами и детишками уходили по степным дорогам, отступая к Царицыну.

Опустела Чертовяровка. Ветер свистел в узких улочках шахтерского поселка, покачивая чахлые акации, посаженные возле землянок.

На парадной двери хозяйского особняка висел замок, и чьей-то торопливой рукой было написано на двери мелом: «Ревком закрыт. Все ушли на фронт».

На руднике остался один только человек — инвалид, бывший коногон Гришечка. Никто не знал, прозвище это у него, имя или фамилия, все звали его Гришечкой. И был он на руднике уважаемым человеком. Его любили за веселый, никогда не унывающий нрав, за искусную игру на гармошке, хотя одному богу было известно, как ухитрялся он играть изуродованными руками. Работая в шахте коногоном, Гришечка попал под вагонетку. И теперь вместо левой руки у плеча шевелился в пустом рукаве куцый обрубок. Кисть правой руки тоже была изуродована и оканчивалась единственным крючковатым пальцем. Вернувшись из больницы, он весело отвечал на сочувственные взгляды товарищей:

— Ничего, меньше материи на рубаху пойдет.

Гришечка будто бы в самом деле не придавал значения своему увечью и прекрасно умел делать все необходимое: сворачивал цигарку, снимал и надевал рубаху.

По характеру он даже был немного щеголем: изогнул волной лакированный козырек фуражки, а чуб носил по последней моде «бабочкой». Гришечка никогда не падал духом и не позволял товарищам заниматься такими пустяками. Если кто-либо впадал в уныние, Гришечка доставал старенькую, с заклеенными мехами гармонику и объявлял:

— А ну, шахтеры, заказывайте, что сыграть? Самая отчаянная песня сейчас: «Почему нет водки на Луне?» Вот и слухайте. — И коногон растягивал расцвеченные, точно цыганская юбка, хрипящие и свистящие мехи гармоники и весело зачинал шутливую и чем-то грустную, наверное, собственного сочинения припевку:

Только один раз запечалился Гришечка, да так, что ушел с глаз долой и первый раз в жизни заплакал. Обидели его свои же товарищи — не взяли с собой в партизаны. Шахтеры успокаивали Гришечку, клялись, что скоро вернутся обратно и тогда назначат его заведующим рабочим клубом. Но уговоры обижали Гришечку. Он понимал: товарищи не доверяют не ему самому, а его раненым рукам. Сначала Гришечка страдал, а потом озлился: «Докажу же я вам, на что способны мои руки!» Ничего не говоря товарищам, добыл он где-то старую винтовку, выпросил у командира партизанского отряда наган, двести патронов и раздобыл на складе пуд динамита. С тех пор Гришечку не видели, никто не знал, куда он девался.

В полдень из поселка ушел последний шахтер, а через полчаса явились войска кайзера Вильгельма. По ухабистым улочкам промчался конный разъезд — у всех на головах торчали медные шишаки на лакированных черных касках. За конными прошел отряд пехоты, прокатилась пушка, а за ней… военный духовой оркестр.

Отрядом командовал рыжеусый капитан, потомок знатного юнкерского рода Людвиг Кат, с детства воспитанный в воинственном прусском духе. Он был уверен, что ни одна армия в мире не может сравниться отвагой и геройством с армией германской.

Правда, командование не оценило полководческих достоинств Людвига Ката и назначило его в инженерно-хозяйственные войска. Его задачей было наладить добычу украинского угля для нужд Империи.

Людвиг Кат прибыл в Россию недавно и ничего о ней не знал, кроме того, что здесь живут полудикие народности и они годятся лишь для того, чтобы быть рабами. Капитану еще до отъезда на фронт говорили, что в Донбассе в немцев стреляет каждая хата, каждый куст и войска интервентов несут большие потери. Людвиг Кат не верил этим рассказам и решил доказать, что только он умеет обращаться с дикарями так, как они того заслуживают. Вот почему он взял с собой в Чертовяровку… духовой оркестр. Он рассудил очень просто: дикари любопытны, их можно увлечь игрой на губной гармошке или дудочке. Людвиг Кат думал, что завоюет доверие русских углекопов и без кровопролития добьется, что они спустятся в шахту и станут добывать уголь для дорогой его сердцу Deutschland[3]. Смекалка же капитана будет оценена начальством, и — чем черт не шутит, — может быть, сам кайзер наградит его Железным крестом!

Капитан полагал, что звуки музыки привлекут прежде всего детвору, потом выйдут девушки, за ними парни-шахтеры. Откроются танцы, и когда все соберутся, он, Людвиг Кат, сумеет объяснить им, как нужен уголь великой Германской империи.

Но как ни дули солдаты в трубы, звуки веселого танца эхом отдавались в заброшенных улочках шахтерского поселка.

3

Германия (нем).