Черное знамя

Организация со скромным названием, но с такой репутацией, что возглавлявшего ее Александра Щербакова именовали «серым кардиналом ПНР». По слухам, его опасался сам Хан, и бесстрашные, победоносные генералы во главе с Тухачевским вздрагивали, слыша это имя.

Работа понемногу двигалась, Степанов входил и выходил, говорил по служебному телефону, пару раз к нему заходили люди. За окном вороны, похожие на крохотные военные самолеты черного цвета, чертили круги на фоне серого, безрадостного неба.

— Ну что, коллега, — сказал заведующий сектором в один момент, и Олег не сразу понял, что обращаются к нему — как раз заносил в графу «Смежные организации» сведения о питерском отделении «Ордена звезды на востоке». — Два часа, самое время для того, чтобы слегка перекусить, да-с. Приглашаю вас присоединиться ко мне — мы с коллегами собираемся по-товарищески, чаи гоняем.

— Но я же не… — начал Олег.

— Деньги Лидочке на это дело сдаем раз в месяц, по двадцать рублей, но вы не беспокойтесь, — Степанов улыбнулся и махнул рукой, показывая, что догадывается о причине смущения собеседника. — С первого же жалования отдадите, а пока будете нашим гостем. Хорошо?

— Как скажете, — Олег вздохнул.

Чай накрывали в канцелярии, вотчине упомянутой уже Лидочки, рыжей барышни лет тридцати, числившейся секретарем сектора. За отгороженной шкафами частью помещения располагался стол, покрытый цветастой скатертью, на нем были расставлены чашки, тарелки, вазочки, имелся даже самовар.

В воздухе витал запах чайной заварки и свежей сдобы.

Степанов и Олег пришли последними, когда все стулья, кроме двух, оказались заняты.

— Теперь нас стало больше, — сказал заведующий сектором, — надо добыть еще один… Располагайтесь пока на месте Петра Петровича.

Одинцов без аппетита грыз баранку, осторожно прихлебывал горячий чай, и исподтишка рассматривал людей, с которыми ему предстояло работать. Степанов был намного старше всех без исключения подчиненных, все они, похоже, не так давно покинули студенческую скамью и наверняка чем-то проявили себя в науке… ведь за что-то же их взяли в «Наследие», да еще и в такое специфическое подразделение?

— Народу у нас немного, — сказал Степанов, заметив, должно быть, изучающие взгляды Олега. — В других секторах куда больше, в археологическом чуть ли не сотня, и не меньше у идеологов, у Вернадского.

— Но зато пользы от нас куда больше, — буркнул розовощекий молодой человек с шапкой черных волос. — Чем они там занимаются, воду в ступе толкут, и это когда наша евразийская родина в опасности!

— В какой же она опасности? — сказал рыжий, крепкий парень, деловито резавший колбасу. — Наваляем мы им всем, как и в прошлый раз наваляли, и в позапрошлый, как всегда, вот увидите! Неужели есть в мире армия, что способна сравниться с нашей, а? Ни за что не поверю!

Олегу стало неловко — то, что для него было пропагандистским клише, инструментом, для этих вот молодых интеллектуалов являлось истиной, жизненным фактом… надо же, «евразийская родина», он и не думал никогда, что кто-то может употребить подобное словосочетание в обычном разговоре, безо всякой рисовки.

— Болтаете много, ребята, да-с, — Степанов нахмурился с показательной строгостью. — Придет в институт разнарядка на призыв, так я в эту самую несравненную армию вас и отправлю.

— Не придет, у нас же бронь, — возразил кто-то, но прозвучало это не очень уверенно.

— Может и прийти, — заметил молчавший до сих пор сосед Олега по столу, низкорослый, но очень широкоплечий. — Вон, у меня брата двоюродного призвали, а у него тоже вроде бы бронь была, только партийная, но ведь она не хуже нашей. А кто знает, сколько эта война продлится, вон, Штаты к Антиевразийскому пакту присоединились, что, если и они среди наших врагов окажутся?

— Ну, ты загнул, Борис, — рыжий скривился. — Тебя-то вот за такие речи как раз…

«В фильтрационный лагерь» — закончил про себя фразу Олег.

В заведения подобного рода, подчинявшиеся ведомству Хана, обычно попадали болтуны, не умеющие держать язык за зубами.

— Если кого из нас и призывать, то это Николая Филипповича, — поспешно гася конфликт, вмешался пухлый юноша с похожей на мочалку бородкой, вряд ли украшавшей округлый подбородок. — Он у нас самый воинственный, и пистолет в столе держит, и вообще с опытом…

— Все-то вы знаете, — с улыбкой проворчал Степанов, и, повернувшись к Олегу, пояснил. — Как-никак Пажеский корпус, Николаевское кавалерийское училище за спиной, и два года на фронте, еще на первой германской.

Честно говоря, на бывшего военного заведующий сектором походил мало.

— Хм, понятно, — сказал Олег, и попытался улыбнуться в ответ, но вышло у него не очень удачно.

— А ты, Борис, язык придержи, — широкоплечему достался сердитый взгляд начальника. — Незаменимых у нас нет, сам понимаешь, ты хоть и герой освоения Севера, и писатель, место твое пустовать не будет.

«Юркевич» — вспомнил Олег фамилию мрачно потупившегося соседа.

Из памяти всплыли строчки когда-то читанной заметки… молодой и талантливый автор, уроженец города Златоуста Уфимской губернии… пишет под псевдонимом «Борис Норд»… его книги «Льды и люди», «Семнадцать миллионов собачьих шагов» пользуются заслуженным успехом у читателей… подающий надежды историк, последователь научной школы…

Странно, что они никогда раньше не сталкивались, хотя бы в ведомстве Эренбурга, в имперской палате культуры. Олегу приходилось там бывать, а уж «молодой и талантливый автор» просто обязан был посещать расположенное у озера Нижний Кабан учреждение!

Разговор за столом свернул на продовольственные карточки, введенные два дня назад «в интересах победы», как было написано в соответствующем указе. Коснулись они не всех продуктов, в основном алкоголя и всяких дорогостоящих вещей вроде икры, шоколада, южных фруктов.

— Это что, я теперь захочу пива выпить, мне с собой в трактир карточку эту брать? — горячился рыжий. — А если у меня карточки кончатся, мне его, что, не продадут, не нальют лишнюю кружечку?

— Указ вроде бы только крепкого касается… — начал было Степанов, но его прервал зазвонивший за шкафами телефон.

— Да? — сказала Лидочка. — Да, он здесь, сию секунду… Николай Филиппович, вас! Приемная директора.

— Прошу простить, — заведующий сектором поднялся, торопливо вытащил салфетку из-за ворота.

Разговор оказался недолгим, через минуту Степанов вернулся, и к удивлению Олега, поманил того пальцем:

— Андрей Евгеньевич вас вызывает к себе, просит прибыть немедля.

— Да, хорошо, — Одинцов встал. — Как думаете, зачем?

— Не могу знать, но полагаю, что хочет познакомиться с новым сотрудником, — Степанов развел руками. — Есть у него такое обыкновение, когда дело касается, если можно так сказать, личностей неординарных, а вы ведь пришли к нам, честно говоря, не совсем обыкновенным образом.

Ну да, точно, не каждый день в «Наследие» переводят статских советников из отдела общей пропаганды.

— Кабинет его знаете, где находится? — поинтересовался Степанов.

Олег кивнул:

— Да.

«Логово» директора «Наследия» располагалось в другом конце здания, так что неровные шаги, сопровождаемые стуком палки, прозвучали сначала на одной лестнице, затем раздались в длинном коридоре, а затем огласили другую лестницу, парадную и роскошную, со ступеньками из мрамора, красным ковром и широкими перилами.

В приемной Олега встретил секретарь, подтянутый и моложавый, хотя вовсе не молодой.

— Вас ждут, проходите, — сказал он, и распахнул тяжелую дверь из красного дерева.

Кабинет Снесарева оказался велик и солиден, под стать хозяину — панели из светлого дерева на стенах, кадка с необычным растением в углу: фиолетовые листья, светлая кора, явно что-то экзотическое, стол, достойный большого чиновника, и неизбежный портрет главы государства на стене.

Огневский смотрел, как всегда, пристально, с напором, и казалось, что ноздри его раздуваются от ярости, что сейчас он раскроет рот и раздастся знакомый всей стране голос.