Страница 4 из 41
— Ближе к делу, шеф.
— Он попал в переплет. Синдикат проголосовал за его устранение, — сказал Андерсон так, словно делился секретной информацией.
— Ерунда! — отрезал Могильщик. — Если бы синдикат решил его убить, он бы сейчас уже тлел в могиле.
— Может быть.
— Что значит «может быть»?! В Гарлеме всегда есть с десяток подонков, готовых отправить на тот свет кого угодно за сотню долларов.
— О'Мэлли убить не просто, очень не просто.
— Просто убить любого, — возразил Гробовщик, — потому-то мы полицейские и ходим с оружием.
— Не понимаю, — сказал Могильщик, рассеянно похлопывая себя по правому бедру. — Эта крыса донесла на своих прежних хозяев, занимавшихся страховым рэкетом. Из-за него Большое жюри осудило тринадцать человек, в том числе одного из наших — лейтенанта Брендона из Бруклина.
— Черная овца! — неосторожно брякнул Андерсон.
— Это точно, — сухо отозвался Могильщик, вперив взор в Андерсона, от чего тот покраснел и промямлил:
— Я не в том смысле.
— Я понимаю, что вы не в том смысле, но вы не понимаете, в каком я смысле.
— Ну так что вы думаете?
— Я думаю — зачем он это сделал?
— За вознаграждение, — сказал Андерсон.
— Точно. В мире полно людей, готовых на все ради денег. Он решил, что ухватит полмиллиона — десять процентов от общей суммы, скрытой от налогов. Он рассказал, как они скрыли от правительства пять миллионов долларов. Семеро из тринадцати отправились за решетку, в их числе и сам стукач. Он так распелся, что рассказал и про себя: оказалось, он тоже не платил налогов. Поэтому и его посадили. Он отсидел тридцать один месяц, а теперь вот вышел. Уж не знаю, сколько сребреников ему отвалили.
— Около пятидесяти тысяч, — сказал Андерсон. — Причем он все их вложил в свое дело.
— Мы с Могильщиком неплохо распорядились бы пятьюдесятью тысячами, — подал голос Гробовщик из темноты. — Но мы служим в полиции, и нам эти проценты не светят — все отберут в какой-нибудь фонд.
— Об этом после, — сказал Андерсон. — Главное — не дать им его укокошить.
— Значит, синдикат решил разделаться с этим крысенком, — сказал Могильщик. — Они сказали: «О'Мэлли может сбежать, но спрятаться не сумеет». Но О'Мэлли не побежал, а если и спрятался, то за Библией. И он жив-здоров. Вот я и хотел бы знать, почему это он сделался такой важной птицей, что его должна защищать полиция, почему синдикат за десять месяцев так и не разобрался с ним.
— Ну, во-первых, многие в Гарлеме, причем люди уважаемые, серьезные — священники, политики, лидеры различных негритянских организаций, — полагают, что Дик делает много хорошего. Он выкупил закладную на старую церковь, он стал инициатором движения «Назад в Африку».
— Настоящее движение «Назад в Африку» не желает иметь с ним ничего общего, — перебил лейтенанта Гробовщик.
— И эти люди осаждали комиссара с просьбой приставить к нему охрану из полиции. Они убедили комиссара, что, если сюда пожалуют белые убийцы и застрелят его, поднимется черный бунт.
— И вы во все это верите? Вы всерьез думаете, что они убедили комиссара в этой чуши? В том, что синдикат целых десять месяцев никак не может его убить?
— Может, этим людям понадобилось так много времени, чтобы убедиться в его пользе для Гарлема.
— Это другое дело, — согласился Могильщик. — Это одна причина. Но как насчет других?
— Комиссар умолчал о них. Он далеко не всегда раскрывает душу мне и капитану, — ответил лейтенант с легким сарказмом.
— Ну да. Лишь когда ему мерещатся кошмары насчет того, как мы с Могильщиком убивали этих невинных бедняг, — сказал Гробовщик.
— «Наш долг — отнюдь не вопрошать, но делать — или умирать», — процитировал Андерсон.
— Все это было, да сплыло, — отозвался Могильщик. — Вот начнется новая война, тогда и скажете это.
— Ладно, давайте к делу, — сказал лейтенант. — О'Мэлли готов с нами сотрудничать.
— Почему бы и нет?! Ему это не стоит ни гроша, а может спасти жизнь. О'Мэлли — подонок, но не дурак.
— Мне будет совестно нянчиться с этим уголовником, — сказал Гробовщик.
— Приказ есть приказ, — сказал Андерсон. — Может, все и не так, как вы думаете.
— Мне неохота слушать от таких, как он, проповеди, что преступление не окупается, — сказал Гробовщик, вставая.
— Вы знаете историю о блудном сыне? — спросил Андерсон.
— А как же?! А вы знаете историю об упитанном тельце? — в свою очередь, спросил Гробовщик.
— То есть?
— Когда вернулся блудный сын, они стали искать упитанного тельца. Обыскали все, но без толку. Они пошли к блудному сыну извиниться, но когда увидели, какой он упитанный, то зарезали его и съели вместо тельца.
— Отлично, только это как раз не должно случиться с нашим блудным сыном, — без тени улыбки сказал Андерсон.
Зазвонил телефон. Андерсон снял трубку.
— Капитан? — услышал он громкий веселый голос.
— Лейтенант.
— Не важно. Я только хочу вам передать, что земля разверзлась и мы увидели ад, — сказал голос и сообщил адрес места, где проходило собрание участников движения «Назад в Африку».
Глаза 3
— И тогда Иисус сказал: «Джон, если есть что-то хуже неверной женщины, это неверный мужчина».
— Неужели он сказал такое?
Они стояли перед кирпичным фасадом большой Абиссинской баптистской церкви. Мужчина рассказывал женщине сон, что видел накануне. Во сне он вел долгий разговор с Иисусом Христом.
Это был невзрачного вида человек в синей спортивной рубашке, поверх которой были черно-белые полосатые подтяжки, прикрепленные к старомодным широким коричневым брюкам. У него была внешность вечно обманутого мужа.
Она же была ревностной прихожанкой — судя по тому, как поджимала губы. Взглянув на нее, можно было с уверенностью сказать: душа ее уже спасена. На ней была широкая черная юбка и розовая блузка. Лицо ее осветилось праведным негодованием, когда ее собеседник сказал:
— А я взял да спросил Иисуса: «Кто же больший грешник: моя жена, заведшая шашни с этим человеком, или этот человек?» Иисус ответил: «А почему ты спрашиваешь меня об этом, Джон? Ты, случайно, не задумал что-то недоброе?» А я ему в ответ: «Что Ты, Господи, я их и пальцем не трону, но этот человек женат, я не отвечаю за то, что может выйти между ним и его супругой». А Иисус мне на это: «Не волнуйся, Джон, все будет в порядке».
Внезапно вспышка молнии высветила еще одного мужчину, который стоял на коленях прямо за ревностной прихожанкой. В руке у него была безопасная бритва. Зажав лезвие между большим и указательным пальцами, он так аккуратно вырезал кусок юбки, что женщина и не заметила этой операции. Сперва он взялся за край юбки левой рукой и сделал разрез снизу до того места, где юбка начинала обтягивать ее ягодицы. Затем он тем же манером разрезал ее комбинацию. Зажав правую часть юбки с комбинацией большим и указательным пальцами левой руки, он вырезал полукруглый кусок и небрежно отшвырнул его к церковной стене. В результате операции обнажилась черная ягодица в розовых шелковых трусиках, а также задняя часть массивной черной ляжки над закатанным бежевым шелковым чулком. Женщина и понятия не имела, что с ней происходит.
— «Тот, кто совершает прелюбодеяние, будь то мужчина или женщина, нарушает одну из заповедей Отца Моего, — сказал Иисус. — Как бы сладок ни был этот грех».
— Аминь, — отозвалась женщина. Ягодицы ее слегка затрепетали, когда она представила себе этот страшный грех.
За ее спиной коленопреклоненный начал отрезать левую часть юбки, но дрожание ягодиц заставило его проявить больше осторожности.
— Я сказал Иисусу: «В этом-то и беда христианства. Все приятное — грех», — сообщил Джон.
— Господи, это святая правда! — воскликнула женщина, наклоняясь вперед, чтобы весело хлопнуть по плечу брата во Христе. В руке коленопреклоненного осталась левая часть юбки и комбинации.
Теперь миру предстали нижние части обеих мощных ягодиц в розовом, а также черные массивные ляжки. Они были такими массивными, что сами по себе напоминали ягодицы человека, стиснутого тисками греха. В этом «кармане» покоился кошелек, подвешенный на тесемках, поднимавшихся через трусики к талии, вокруг которых и были обвязаны.