Страница 25 из 33
— Нет-нет, — отозвалась она. — Ничего у тебя не выйдет. Это твой нож. Ты забыл, как рассказывал, что человек из твоего клуба по фамилии Бернс привез из Лондона два таких ножа. Ты их мне показывал. И он еще сказал, что один нож для тебя, а другой для твоей подружки, если ты слишком заиграешься своим ножом. Я берегу тот, что ты мне подарил.
— Ну-ка дай взглянуть.
— Сначала дай взглянуть на твой.
— Ты же знаешь, что я не ношу его с собой. Слишком он большой.
— С каких это пор ты не носишь?
— Я никогда его не носил. Он у меня в клубе.
— Отлично. А мой на берегу морском.
— Я не шучу.
— Если ты думаешь, что я шучу, то ты сильно ошибаешься. Я могу достать нож в любой момент, А если ты от меня не отстанешь, то я могу тебя им зарезать. — Весь хмель выветрился из ее головы.
— Не угрожай мне, — сказал Чинк со злобной гримасой.
— Сам не угрожай.
— Если твой нож у тебя, почему же ты не рассказала легавым о моем ноже?
— Чтобы потом Джонни взял мой нож и перерезал горло сначала тебе, а потом и мне? — пылко осведомилась Дульси.
— Если ты так боишься, почему же ты от него не избавишься? Почему ты ждешь, чтобы Джонни нашел его и начал резать им тебя?
— И чтобы ты потом настучал, что Вэла зарезали моим ножом, да? Нет, милый, я не такая дура.
Лицо Чинка потемнело, но он сдержал свою ярость.
— Ладно, предположим, нож был не твой, — сказал он. — Я-то знаю, что твой, но допустим, это не так.
— А ну-ка все хором, — перебила его она. — Вра-нье!
— Это не вранье. Вы с Вэлом хотели вытрясти из Джонни десять тысяч. Я это точно знаю.
— А я точно знаю, что пили мы с тобой не из одной бутылки, — сказала Дульси. — Ты, видно, пил золотистое пиво, что тебе всюду мерещится золото.
— Лучше послушай, что я тебе скажу, — продолжал Чинк.
— Слушаю-слушаю, — сказала она. — Но ничего разумного пока не услышала.
— Я не утверждаю, что план придумала ты, — сказал Чинк. — Но ты была готова его выполнить. Это точно. А это означает лишь одно. Вы знали о Джонни кое-что такое, что и правда стоит десять тысяч. Иначе у вас не хватило бы духу заикаться о них.
Дульси рассмеялась театральным смехом. Получилось очень неестественно.
— Что же такое мы могли знать о Джонни?
— Сейчас расскажу. Я не знаю, что именно вы знали, но знали — а это главное. Ну а в сочетании с ножом, который якобы хранится у тебя, но ты его не хочешь показать, получается, что один из вас явно мог убить. Не знаю, кто именно. И знать не хочу. Если тебе это до лампочки, черт с тобой. Ты говоришь «пас», и я иду к Джонни. Если он будет грубить, я пойду к двум гарлемским детективам. Одного зовут Могильщик, другого Гробовщик. Понятно? Джонни — парень крутой, но они еще круче.
Дульси встала, пошатываясь, подошла к буфету, налила в стакан на два пальца бренди и выпила не разбавляя. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, плюхнулась на другой табурет.
— Слушай, Чинк, — сказала она, — у Джонни и без того проблем хватает. Если ты будешь на него давить, он взбеленится и убьет тебя, даже если за это ему придется гореть в аду.
Чинк попытался сделать вид, что его это не пугает.
— Джонни не дурак, дорогая. У него в голове серебряная пластинка, но это не значит, что он готов жариться в аду из-за меня или кого-то еще.
— Все равно у Джонни нет таких денег. Вы все думаете, у Джонни есть сад, а в нем деревья, на которых растут доллары. Он не лотерейщик. У него только клуб, где играют по маленькой.
— Не так уж по маленькой, — возразил Чинк. — А если у него таких денег нет, пусть их одалживает. И вообще ему мало помогут его деньги или связи, если я подниму вонь.
— Ладно, — сказала Дульси, обмякнув. — Дай мне два дня.
— Если ты готова достать деньги через два дня, то можешь достать их и завтра, — ответил Чинк.
— Ладно, завтра, — уступила Дульси.
— А половину сейчас.
— Ты прекрасно знаешь, что Джонни не станет держать дома пять тысяч.
— Ну а как насчет тебя? — не унимался Чинк. — Неужели ты столько не наворовала?
Она посмотрела на него с презрением.
— Я бы зарезала тебя за такие слова, если бы ты был настоящим мужчиной. Но о такого, как ты, и мараться не хочется.
— Не морочь мне голову, киска. У тебя кое-что явно припрятано. Ты не из тех, кто допустит, чтобы их в один прекрасный день прогнали в чем мать родила.
Дульси хотела было возразить, но передумала.
— У меня есть долларов семьсот, — призналась она.
— Ладно, я возьму семьсот, — согласился Чинк.
Она встала и, пошатываясь, пошла к двери. Он тоже встал, но Дульси предупредила его:
— Не ходи за мной, ниггер.
Он хотел было пойти за ней, но передумал и сел на табурет.
Аламена услышала, как Дульси вышла из кухни, и пошла посмотреть, в чем дело, но Дульси крикнула:
— Не волнуйся, со мной все в порядке.
Вскоре Дульси вернулась в кухню с пачкой долларов. Она бросила их на стол и сказала:
— Вот, ниггер, все, что у меня есть.
Он начал было подбирать деньги, но от вида зеленого пятна на красно-белой скатерти Дульси охватил приступ тошноты, и, не успел Чарли Чинк забрать добычу, Дульси согнулась над столом, и ее стало рвать прямо на доллары.
Внезапно в кухню ворвалась собака и стала страшно лаять на дверь черного хода. Собака услышала, как в замочной скважине неслышно повернулся ключ.
Чарли схватил Дульси за руки и усадил на табурет, страшно ругаясь. Потом подобрал перепачканные в блевотине доллары и стал отмывать их под краном.
В кухню вбежала Аламена. Ее лицо сделалось серым.
— Это Джонни! — прошептала она, прижимая палец к губам.
Чинк пожелтел так, словно у него давно уже была желтуха. Он стал запихивать мокрые банкноты, с которых капала вода, в карманы, но руки его дрожали, и он никак не мог с ними совладать. Затем он стал испуганно озираться, словно был готов выпрыгнуть в окно.
Дульси расхохоталась.
— Ну, кто кого испугался? — проговорила она сквозь смех.
Аламена испуганно и сердито поглядела на нее, взяла Чарли Чинка за руку и повела к выходу.
— Ради Бога, заткнись, — прошептала она Дульси.
Собака продолжала неистово лаять.
Затем на черной лестнице послышались голоса.
Как только Джонни повернул ключ в замке, Гробовщик и Могильщик возникли буквально из ниоткуда. Те, кто был в кухне, услышали, как Гробовщик окликнул Джонни:
— Минуточку, не могли бы мы поговорить с вами и вашей супругой?
— Не надо так кричать, — сказал Джонни. — Я не глухой.
— Это у нас профессиональное, — пояснил Могильщик. — Полицейские говорят гораздо громче, чем игроки.
— У вас есть ордер? — спросил Джонни.
— Зачем? Мы хотим задать несколько вопросов, но по-дружески, — пояснил Могильщик.
— Моя жена пьяна, а я не в настроении, — сказал Джонни.
— А ты не напрасно хорохоришься? — спросил его Гробовщик.
— Я не хорохорюсь и не поднимаю волну. Просто я устал, — сказал Джонни. — На меня давят со всех сторон. Я плачу деньги адвокату, чтобы он объяснялся за меня в суде. Если у вас есть ордер, забирайте нас, если нет, оставьте в покое.
— Ладно, Джонни, — сказал Гробовщик, — день сегодня у многих трудный.
— Пушка у тебя при себе? — спросил Могильщик.
— Да. Лицензию показать?
— Нет, я знаю, она у тебя есть, — отозвался Могильщик. — Просто я хотел тебе сказать: не волнуйся.
— Ладно, — буркнул Джонни.
Тем временем Аламена вывела Чинка из квартиры и закрыла за ним дверь. Джонни вошел в кухню.
Аламена мыла клеенку. Собака лаяла. Дульси истерически хохотала.
— Оказывается, это папочка, — заплетающимся языком проговорила Дульси. — А я-то думала, это мусорщик.
— Она пьяна, — быстро сказала Аламена.
— Почему ты не уложила ее спать? — спросил он.
— Она отказалась.
— Если Дульси не хочет баиньки, ее никому не загнать в постельку, — сообщила Дульси.
Собака лаяла.
— Ее стошнило на клеенку, — объяснила Аламена.