Страница 4 из 23
Диорама быстро становится популярнейшим зрелищем Парижа. Два года спустя после ее открытия за представление «Часовня Холируд» Дагера награждают орденом Почетного легиона. И в это самое время с Дагером происходит то же, что в 1816-м с Ньепсом: им овладевает желание отыскать способ закрепления светового образа, получаемого в камере-обскуре. Правда, при всем сходстве направления мысли, подоплека переворота разная, да и цели исследователей явно не совпадают. И когда в 1827-м Нисефор Ньепс пишет брату о своих гелиографиях, что «такие снимки имеют в себе нечто магическое, видно, что здесь сама природа», это вовсе не свидетельствует об одержимости оптической иллюзией, подобной дагеровской. Ньепс разрабатывал универсальную технику абсолютного копирования. И магическим ему виделось детальное удвоение, благодаря которому копия выглядела как сама природа. Для Дагера же магия была более всего связана с чувственными аффектами, с романтическим «правдивым обманом».
Через год после постройки диорамы Дагер оборудует в ее помещении мастерскую и принимается за исследование светочувствительных веществ с такой страстью, что близкие опасаются за его психическое здоровье. В этот момент Дагер знакомится с оптиками Винсентом Шевалье (Vincent Chevalier, 1770–1841) и Шарлем Шевалье (Charles Chevalier, 1804–1859), с которыми уже находится в профессиональных сношениях Нисефор Ньепс. Узнав от Шевалье о Ньепсе, Дагер в январе 1826-го пишет последнему письмо, с которого и начинается их непростая связь. Это письмо пугает Ньепса. Он опасется, что плоды его многолетнего труда в провинциальной безвестности могут быть использованы парижанином Дагером в корыстных целях, а также, что их отношения могут оказаться «столь же утомительными, сколько и неприятными». Ньепс даже просит свое доверенное лицо, парижского художника Ф. Леметра, охарактеризовать подозрительного корреспондента. Однако Леметр характеризует Дагера наилучшим образом, упоминая и о том, что тот «давно занимается усовершенствованием камеры-обскуры». Правда, одновременно Леметр подтверждает опасения Ньепса, замечая, что «иногда нужно очень мало для того, чтобы навести человека на след открытия, о котором он и не помышлял».
Летом следующего года, направляясь через Париж в Лондон к своему лишившемуся рассудка брату Клоду, Нисефор Ньепс все же встречается с Дагером. Тот хвалит ньепсовскую гелиографию, показывая ему свою диораму. Ньепс явно вдохновлен знакомством с Дагером, однако затем, уже в Лондоне, еще раз пытается самостоятельно продвинуть собственное детище и снова терпит неудачу. Вернувшись во Францию, Ньепс заказывает у Шевалье очередной набор оптики и продолжает исследования, используя теперь вместо медных и оловянных пластины накладного серебра. Он даже говорит о возможностях получения цветных изображений, которые одним из первых станет производить его племянник Абель де Сен-Виктор четверть века спустя. Однако затем снова наступает полоса неудач.
Чувствуя, что силы его оставляют, Ньепс решается на деловой союз с Дагером. 14 декабря 1829 года он подписывает вариант договора (сроком на десять лет), предложенный Дагером, несмотря на то, что этот вариант значительно отличается от подготовленного им самим. Согласно договору, создается товарищество «Ньепс и Дагер», в котором доходы предполагается делить поровну, несмотря на неравный вклад партнеров в дело. Вкладом Ньепса является конкретное изобретение. Дагер же своим вкладом считает нечто гораздо более неопределенное: «новая система камеры-обскуры, свои таланты и свои труды, равноценные другой половине вышеуказанной прибыли». Никакой новой системы камеры-обскуры, как и принципиально новых идей, у Дагера в данный момент нет, однако он действительно обладает отсутствующими у Ньепса светскими талантами, которые в конце концов и приводят ко всеобщему распространению дагеротипии. Название изобретения (гелиография) в договоре также не упоминается, однако к нему прикладывается ньепсовская «Записка о гелиографии» (Notice sur l’héliographie, 1829) с детальным описанием процесса, в которой неоднократно упоминается йод – как вещество, употребляемое для чернения серебряных пластинок (именно благодаря йодистому серебру впоследствии становится возможным возникновение дагеропитии).
Теперь партнеры трудятся параллельно, извещая друг друга о деталях исследований. Правда, серьезных успехов все нет. Концептуально более подвижный Дагер переходит от одной идеи к другой. То он полагает, что светочувствительность любой субстанции зависит от способности одних его составляющих испаряться и растворяться под действием света и тепла, в то время как другие его составляющие, нелетучие (неспособные испаряться и растворяться) формируют изображение. То приходит к мысли, что реакцию вызывает вовсе не свет, а некая «электрическая жидкость». Его письмо Ньепсу от 29 февраля 1832 года свидетельствует о том, насколько вслепую идет исследование, а язык напоминает алхимический. В особенности же такому сходству способствует употребление цифрового шифра для сохранения тайны переписки:»… я произвел несколько опытов с 35, но погода в это время была неблагоприятна, и вещества не имели той чувствительности, которой отличаются употребляемые мною сейчас. Я убедился, что 35 действует совершенно так же, как и 46. Пластинки, обработанные 20, и другие пластинки, обработанные 5, будучи подвергнуты действию 35, посредством сильного разряда оказались после этого в таком же состоянии, как если бы я подверг их действию 46 в продолжение получаса. Этот результат не подлежит сомнению, так как он удавался мне много раз. Итак, не нужно удивляться, что при 37, когда 38 насыщен 35, результат получается скорее, чем с помощью 56. Я даже предполагаю на этом основании, что если пропустить 46 через 35 перед введением в 13, он бы ею зарядился, потому что, как мне кажется, 46 жадно соединяется с электричеством; но сделать это, по-видимому, трудно; разве только жидкости или 90 могут помочь делу». (Здесь: 5 – сирийский асфальт; 13 – камера-обскура; 20 – йод; 35 – электрическая жидкость; 37 – гроза; 38 – воздух; 46 —свет; 56 – солнце; 90 – газы).
5 июля 1833 года Нисефор Ньепс умирает. Права покойного в товариществе «Ньепс и Дагер» переходят к его сыну Исидору. Узнав о смерти коллеги, Дагер пишет Исидору: «Это ужасный удар и для меня; пишу это письмо с глазами, полными слез; излишне описывать Вам скорбь, которую я испытываю… Я потерял все мужество в этот момент, когда нам, наоборот, необходимо удвоить усилия, чтобы обессмертить его имя обнародованием его открытия». В последующие пять лет Дагер создает первую полноценную фототехнологию, которой дает собственное имя. Никакого увековечивания заслуг Ньепса при этом не происходит. В полной мере семья Ньепса получает лишь материальные выгоды. Возможно, так происходит потому, что Дагер деньги любит меньше, чем славу, о чем в 1838-м откровенно пишет Исидору: «Что касается меня, то меньше чем когда-либо рассчитываю на материальные выгоды… Сознаюсь, что если меня еще подбадривает что-либо, то это – честь открытия, которое, несмотря на трудность его эксплуатации, все же будет одним из самых прекрасных завоеваний века… Я окрестил мой процесс так: дагеротип.»
Технология Дагера основывается на трех новациях: использовании светочувствительности йодистого серебра, проявляющей способности паров ртути и свойствах раствора поваренной соли закреплять возникающее таким образом изображение. Как были совершены все эти открытия, на самом деле неизвестно. До нас дошли лишь отдельные, вполне мифические, рассказы, касающиеся чудесных свойств йода и ртути, на которые случайно наталкивается Дагер.
Первый рассказ относится еще к 1823 году, жарким летом которого Дагер пишет одну из своих картин, по непонятным резонам добавив к краскам йод (открытый всего лишь двенадцатью годами раньше). На картину падает солнечный свет, а вместе с ним и тени деревьев, растущих в саду за окном. Когда Дагер в следующий раз возвращается к холсту, то обнаруживает на нем поверх красочного изображения силуэты вышеупомянутых деревьев.