Страница 52 из 58
Малышкин предложил мне связаться с Закутным, вместе с которым я должен был работать. Генерал Д . Е. Закутный всегда был в штатском; он был чуть ниже среднего роста, коренастый, с тихим голосом. Смеялся очень редко, был строг и к себе, и к подчиненным. Он был очень образованный человек, особенно в отношении социальных наук, и с мнением его очень считался Власов. Умел довести дело до конца, когда мог, однако быстро охладевал, если встречал неожиданные препятствия. Характер у него был неровный, и с ним работать было трудновато. Как у всякого военного человека, у него было несколько пренебрежительное отношение к нашему брату — штатскому, поэтому он частенько вмешивался в те специальности, о которых имел самое отдаленное представление. Однако кто из нас без недостатков! Самое важное, он был человек честный и искренне переживал вместе с нами те трудности, которые нам приходилось встречать. После того как выяснилось, что немцы колеблются выполнить основное наше требование — снять значок остарбайтера с наших работников, он сразу охладел и в дальнейшем относился к своей работе весьма формально. По адресу немцев он стал выражаться весьма недвусмысленно, как будто можно было ожидать от них чего-либо большего и как будто только от немцев зависел успех нашей работы. Словом, он был человек военный, а не политик.
Закутный сразу же мне выделил участок работы по моей специальности — управление всей медицинской работой. Основной моей обязанностью была проверка медицинского обслуживания лагерей остарбайтеров и способствование улучшению этого обслуживания. Кроме того, как выяснилось, начинающаяся организация частей РОА требовала также медицинского обслуживания, которое пока совсем не было налажено. Так как не было ни штатов, ни средств, ни помещений, то пока что приходилось ограничиться беседами с заинтересованными управлениями.
Прежде всего я отправился знакомиться к Ф . И. Трухину. Высокий, красивый, очень воспитанный и культурный человек. Носил генеральскую форму немецкого покроя, но с нарукавным значком РОА. Произвел на меня очень большое впечатление своей серьезностью и продуманностью всех своих слов. Обстановка работы очень скромная, никакой охраны. Я спросил его с места в карьер, какой армии он генерал и что собой сейчас представляет РОА. Он не сказал мне ничего нового — как я и предполагал, он пока что был генералом без армии. Рассеянными частями РОА заправляли немцы, использовавшие их главным образом для очистки тыла, в распоряжении же Трухина было ничтожно малое количество солдат караульной службы. Как он сказал, немцы обещают сразу же после оформления Комитета выделить в распоряжение Власова бригаду, которая послужит ядром будущих формирований. В стадии организации находится и школа командного состава. Так что с военной точки зрения Власов и подведомственные ему части представляли величину совершенно ничтожную, другое дело эти части с точки зрения антибольшевистской пропаганды! Как мы увидим далее, президиум главным образом только в этом отношении видел в них главную свою надежду на борьбу с сотнями Сталинских дивизий.
Я спросил Трухина, как в настоящее время проходит вербовка в части РОА и какое он имеет отношение к этому. Выяснилась довольно безотрадная картина: вербовкой добровольцев ведает немецкий генерал Кёстринг, и они пока что поступают исключительно в его распоряжение. Трухин не имеет никакого представления о количестве таких добровольцев в немецкой армии. Однако пропагандисты из Дабендорфа принимают деятельное участие в вербовке, они разъезжают по лагерям, агитируют, а иной раз им приказывают говорить, что добровольцы будут находиться под командованием Власова. Так как Власов пока что никакого отношения к командованию не имеет, то весьма вероятно, что этих добровольцев бессовестно обманывают. Трухин выразил надежду, что с организацией Комитета все эти безобразия прекратятся, так как Власов получит под свою команду все части РОА.
Я спросил также Трухина о других добровольческих антибольшевистских частях, а именно о т. н. «Русском добровольческом корпусе», казачьих войсках, украинских частях и пр. И по этому вопросу Трухин не мог дать сколько-либо исчерпывающей информации, он сказал, что эти соединения не имеют даже отдаленного отношения к частям РОА и всецело находятся в ведении генерала Кёстринга и главного штаба. После того как образуется на деле главный штаб РОА, эти части также будут, вероятно, подчинены ему.
Медицинская служба совершенно не была налажена; достаточно сказать, что во всей РОА тогда была только одна амбулатория, во главе которой стоял молодой врач с фельдшером-помощником. Ввиду того что в то время и Трухин, и я верили в скорую передачу разрозненных частей РОА в общее ведение Власова, необходимо было сразу же подумать об организации медицинского обслуживания этих частей. Трухин мне предложил срочно заняться этим делом. Я ему указал на свой малый опыт в военномедицинском деле и на то, что я уже дал согласие работать по гражданской части. Однако я обещал ему приложить все свои силы к тому, чтобы положить начало военномедицинской службе и приискать подходящего человека для поста начальника.
В дальнейшей части нашей беседы, которая велась в очень откровенном и дружеском духе, я указал ему на то, что меня неприятно поразило присутствие немецкого орла на форме РОА «Ведь для того чтобы большевикам вести пропаганду против РОА и доказать ее немецкое происхождение — им достаточно только фотографировать эту форму и показать красноармейцам», — сказал я, искоса поглядывая на орла, вышитого на груди генерала. «Вы не представляете себе, сколько мы поломали копий из-за этого поганого орла! — сказал он мне. — Один момент немцы совсем уже было согласились снять его, теперь опять уперлись, как упрямые ослы. Думаю, что после организации Комитета вопрос о собственной форме РОА будет поставлен со всей серьезностью». (К сожалению, «упрямые ослы» дотянули это снятие до марта месяца!)
В последующем мы затронули общие наши задачи борьбы с большевизмом. Трухин выявил себя высокообразованным человеком (он единственный из генералов, кто владел иностранными языками), по-видимому, в молодости он был членом социал-демократической партии (меньшевиков). Он сказал мне, что не может сейчас принять большевизм, так как последний давно перестал быть социализмом и переродился в самый эксплуататорский государственный капитализм, который когда-нибудь знало человечество.
«Пока я был в СССР, я занимался своим военным делом и гнал от себя всякие мысли, зная, что за них весьма легко попасть в НКВД. Попав же в плен, я имел достаточно времени подумать обо всем, начать же самостоятельно думать — это значит понять ложь большевизма и то зло, какое он несет народам России. Мне, как военному человеку, особенно тяжело было решиться на выступление против Сталина, ведь этим я себя ставлю в ряды «изменников и предателей» родины, как нас не замедлят представить большевики. Однако как нам иначе бороться против большевизма? Чтобы бороться с этим дьявольским режимом, опутавшим нашу душу и тело тысячью уз, сковавшим нашу волю, мы вынуждены сделаться предателями, ибо каждый противник большевиков, политический или военный, консерватор или социалист, есть предатель. Если большевики получают власть над своим противником, они его ликвидируют! Уже тот факт, что я попал в плен, достаточен для того, чтобы меня в лучшем случае держать под подозрением, в худшем же случае я буду предан военному суду. Не желая быть в положении кролика, который вечно находится в ожидании эксперимента над собой, я выбрал единственно возможный выход — борьбу против угнетателей и эксплуататоров народов России. Я уверен, что в будущем, как бы эта война ни закончилась, нас никто не осудит и, наоборот, помогут нам продолжать борьбу. (Увы, как жестоко ошибся бравый генерал, предвкушая одобрение власовской акции союзниками, показывают послевоенные события, когда все власовские генералы были выданы для «суда» и расправы своим заклятым врагам.)
В дальнейшем наша беседа коснулась национального вопроса. Здесь, как это, к сожалению, часто встречается, такой образованный и культурный человек, каким несомненно был Трухин, обнаружил либо полное равнодушие, либо мало совместимую с его интеллигентностью некомпетентность. У меня возникло подозрение, что в этом вопросе, которым он, очевидно, мало интересовался, он находился под чьим-то влиянием. Особенно удивительно мне было услышать его мнение, что национальные требования возникли большей частью искусственно под влиянием политиканствующих эмигрантов, так как, будучи в России, он об этих требованиях ничего не слыхал. В частности, он ничего не знал об украинском вопросе. Я возразил генералу, что он, очевидно, никогда не бывал на Украине, никогда не интересовался украинской культурой и, вероятно, никогда не был знаком ни с одним украинцем-интеллигентом. «Да, это так, я на Украине не жил, что же касается интеллигентов-украинцев, то я здесь с ними познакомился — они либо совершенно ополячены, либо русифицированы и Украины не признают». На основании этого наблюдения генерал делал вывод, что все украинские домогательства — это только плод фантазии политиканствующих эмигрантов. Я, как мог, старался убедить Трухина в некоторой поспешности этих его заключений.