Убойная невеста

«Спина болит ужасно, особенно же мучает ближайшая перспектива моего легкомыслия — дня через два кожа облезет, и я буду похожа на больного экземой или еще какой-нибудь тропической кожной заразой — малопривлекательное зрелище! Ты ведь знаешь, я и в лучшем-то виде не фотомодель, что уж говорить о том, как я буду выглядеть в недалеком будущем. И нос — о боже! Мой курносый нос, конечно же, невозможно было скрыть ни за какими полями — я имею в виду шляпку, — теперь кожа слезет с него, как кожура с печеной картошки».

Называя себя «малопривлекательным зрелищем», женщина немного кокетничала. Да, она отнюдь не была красавицей, но кто их в жизни встречал-то, настоящих красавиц! Личики на обложках модных журналов? Попробуйте представить себе, как они будут выглядеть, если их хорошенько умыть. Прелестницы на конкурсах красоты? А останутся ли их ноги такими же длинными, если лишить их пятнадцатисантиметровых каблуков? Звезды мирового кино? В их красоте — девяносто процентов труда гримера и оператора. А вот выпусти их на солнечную летнюю улицу или посади в комнате лицом к окну… Короче, истинная, настоящая красавица — явление редчайшее, существо реликтовое, штучка уникальная. Но это не значит, что без нее мир погрязнет в серости и уродстве — вовсе нет! Любая женщина при желании может выглядеть не хуже мордашки с обложки. Но та, что сидела на дереве, — не хотела. Вернее, не считала нужным что-то менять в своей внешности. В ранней юности, испепелив своим несчастным взглядом не один десяток зеркал, она раз и навсегда поставила на себе крест, позабыв, что красота и привлекательность — совсем не одно и то же, что очарование не измеряется длиной ног, а обаяние никак не зависит от формы носа.

Да, ей было далеко не двадцать, и на вопрос: «Сколько вам лет?» — она уклончиво отвечала «Сколько дадите». Но выглядела она удивительно свежей и живой. Даже в юные годы ее фигура была далека от пресловутых 90–60—90. 40–42 она носила в шестом классе, теперь же ее размером был 48, зимой иногда доходило и до 50. Ступни, которыми она слегка помахивала в воздухе, отнюдь не были миниатюрными — 38 при росте 164 — это, согласитесь, немало.

Да, она не была ни ослепительной блондинкой, ни сногсшибательной брюнеткой, ни соблазнительно рыжей — но ее прямые мягкие волосы, подстриженные в форме каре, были того самого русого тона, который появился бы у восьмидесяти процентов московских женщин в возрасте 20–45 лет, если бы в городе вдруг исчезла краска для волос.

Да, нос у нее был вздернутым, ресницы и брови — белесыми, круглые щеки были щедро усыпаны веснушками — но такой словесный портрет годился для тех же восьмидесяти процентов жительниц столицы! Классический русский тип — неброский, неяркий, милый и пленительный, как полевая ромашка.

Единственное, что выделяло ее среди других, — глаза. Небольшие, но необыкновенно красивые — светло-серые, идеально прозрачные, как капли росы. Они производили незабываемое впечатление на всех, кто хоть раз встретился с ней взглядом.

Но сама обладательница редкостных глаз, как это часто бывает, не считала их достойными внимания. Подумаешь, серые! Это не голубые, не зеленые, не черные — что уж здесь особенного!

«Тебя интересуют мелкие бытовые неурядицы, которые чуть было не испортили мне первые впечатления?» — продолжала она свое письмо. «Ну, так вот: во-первых, никакого «трансферта», как мне обещали в турфирме, не было и в помине — в аэропорту меня никто не встретил, так что мне пришлось самой искать обменный пункт и менять весь мой капитал — несколько стодолларовых бумажек — на толстую пачку лохматых, грязных и истрепанных турецких денег. Никогда не научусь пересчитывать их по курсу!

А потом пришлось самой добираться до отеля. Представляешь? В чужой стране, не зная ни слова по-турецки! Хорошо, что нашелся добрый, да к тому же еще правильно воспринимающий мои жесты водитель автобуса, курсирующего между Антальей и Аданой, — он понял, куда мне нужно, и довез прямо сюда. Однако сама по себе поездка тоже оказалась «неприятностью», хотя и была довольно быстрой. Мне выпал случай убедиться, что дороги в Москве — это еще не беспредел. Беспредел, оказывается, тут. Да, представь, первое место по лихости на трассах — явно не за нами.

Эта поездка стоила мне таких нервов, что я даже не заметила «живописные рощи цитрусовых и плантации бананов и хлопчатника», которые обещали в путеводителе. Надеюсь, ты представляешь, с какой радостью я выскочила из автобуса, когда мы добрались до отеля!

Но и после прибытия неприятности не кончились — забронированный на мое имя номер накануне отдали пожилой паре, а в том, где поселили меня, не работает кондиционер — представляешь, каково это, в такую-то жару! Да еще и створка окна, как назло, имеет такую странную конструкцию, что постоянно захлопывается, когда я ее открываю, — мне пришлось вставить в распор пластиковую рейку, которая валялась на балконе.

Но спать все равно жарко, к тому же в открытое окно постоянно залетают насекомые — особенно меня раздражают мелкие зудящие твари вроде москитов, которые норовят вцепиться в лицо.

И еще — у меня ужасно скрипучая дверь. Никогда не слышала более противного скрипа! Я уже пыталась смазать ее кремом от загара и оливковым маслом, но ничего не вышло, кроме того, что я испортила серую кофточку — помнишь, ту, которую мы вместе купили у вас в супермаркете. Представляешь, посадила на нее масляное пятно! Не отстирывается, я уже проверила.

Ну а остальные беды — полностью по моей вине. Кроме кофточки, испортила часы, когда полезла, не сняв их, в море, испортила кожу, когда забыла, что тридцать шестая параллель — это не пятьдесят шестая, короче, теперь прячусь в тень и мажусь местной простоквашей — здесь ее называют йогуртом.

Вот, в общем-то, и все проблемы — как видишь, это мелочи по сравнению с великолепием «бирюзового ожерелья Турции» (еще одно название здешних мест).

Отель наш — небольшое, двухэтажное, очень уютное здание, в полукилометре от шоссе Анталья — Адана и метрах в пятидесяти от моря. Вокруг — довольно ухоженный садик с ровно подстриженным газоном, фонтаном, финиковыми пальмами и акациями, цветущими геранями. Конечно же, есть тут и олеандры, и лавровые кусты (моя соседка по этажу, экс-певица Инесса Казимировна, уже начала собирать и сушить листья впрок, «для Москвы»). Я нашла тут мирт и агаву и еще какие-то совершенно незнакомые мне, но очень красивые цветущие растения — как мне объяснила другая соседка, немка-биолог Карен, в Турции очень много эндемичных растений, то есть таких, которые не найдешь больше нигде на свете.

Отель расположен достаточно уединенно — до ближайшего городка, Манавгата, 12 километров на запад, до более крупного города, Аланьи, 40 километров на восток. Тут есть своя прелесть — вокруг много дикой природы, хотя и слегка подпорченной уже одолевшим эти места строительным бумом. Гостиницы здесь вырастают как грибы — наплыв туристов увеличивается с каждым годом.

Рядом с нашим отелем — что бы ты думала? Маленькая православная церквушка. Как мне рассказали, построена совсем недавно на деньги какого-то из наших богачей — он решил позаботиться о том, чтобы «дорогим россиянам» было где каяться и замаливать грехи.

А каяться есть в чем — рядом с пляжем нашего отеля, всего в каких-нибудь ста метрах находится нудистский пляж (подарок еще одного «нового русского»), он отгорожен от остального мира чисто символическими и совсем реденькими кустиками.

А еще говорят, что в ближайшем городке есть самый настоящий бордель, и будто бы это — тоже дело рук одного из наших. Вот они, парадоксы загадочной русской души! Один строит бордель, другой — храм, третий — нудистский пляж. Согреши, покайся и отправляйся загорать голышом.

Надеюсь, ты не считаешь меня ханжой? Лично я не имею ничего против самих нудистов, меня всего лишь раздражает поднятый вокруг них ажиотаж — все так взбудоражены пикантным соседством, как будто никогда в жизни не видели голых.

В море напротив нашего пляжа — довольно высокие скалы. Всех приезжающих предупреждают, чтобы они не купались там, — опасное течение может утянуть под камни и даже — в подводную пещеру. Я из свойственного мне духа противоречия уже попробовала подплыть именно туда, и меня действительно чуть было не унесло течением. Бр-р-р! Кошмарное ощущение беспомощности перед стихией.