Страница 2 из 28
— Что случилось? — спросила Грета.
Ансельмо потерянно блуждал глазами в небе: ветер дул все так же, но небеса были немы. Однообразная бесцветная пустыня, никаких красок, указывающих направление к потерянным сообщениям. Он ничего не понимал. Такого раньше никогда не было. Он не знал, куда идти.
И поэтому не двигался с места. Потом сделал глубокий вдох, ища в воздухе знаки судьбы, но нашел только ее губы, пурпурное облако, которое плыло в ускользающем вечернем мареве.
— Ансельмо? — позвали эти губы.
Грета подъехала ближе. Горизонт снова был пуст. Что-то качнулось в глубине улицы, задрожав в окне многоэтажного дома. Полоса. Она появилась снова, но была слабой, зыбкой, как призрак. Ансельмо вздохнул с облегчением:
— Ничего, ничего, поехали.
Следуя за пульсирующим отсветом слабого сигнала, они подъехали к спуску. Велосипеды набрали скорость, и упоение стремительным полетом на какое-то мгновение развеяло сомнения Ансельмо. Но лишь на мгновение. Потом пальцы ухватились за тормоза и сжались в попытке задушить страшную мысль: полоска исчезла, когда он отвел взгляд от неба, чтобы посмотреть на Грету. Все как в тех строчках, которые он набросал несколько дней назад в своем дневнике, не до конца понимая их смысл.
— Воздух защищает своих посланников и дарит им способность видеть ветер и смену красок. Но тот, кто отведет взгляд от неба, больше никогда не сможет его читать, — повторил он шепотом.
В первый раз в жизни спуск испугал его. Он притормозил. Бесполезно. Полоска исчезла. Пропало даже то слабое сияние, которое привело их сюда. Ансельмо решил, что прежде всего надо спуститься. Потом он подумает, что делать дальше. Может, надо все рассказать Грете, может, она была рядом именно для этого. Для секретов и признаний. Для вещей, требующих более медленного ритма, чем тот, что навязывает крутой спуск. Он выжал тормоза до конца и подождал, когда Грета его догонит.
— Грета…
— Да?
Серьезный взгляд. В глазах — зеленая тень леса. Ему так хотелось укрыться в этой тени.
— Знаешь… я…
За спиной Греты загрохотал мотоцикл.
Грета резко обернулась, и на зелень леса нашло черное облако. Мотоцикл подъехал ближе, заставив их прижаться к тротуару и застыть у обочины дороги. Эмилиано поднял визор своего шлема и нацелил на в Ансельмо свирепый взгляд:
— Где ты ее нашел?
Это был не вопрос. Это была угроза. Угроза зверя, который начинает рычать, когда кто-либо ступает на его территорию. Ансельмо шагнул вперед, прикрывая собой Грету, и ответил вопросом на вопрос:
— Кого?
— Булавку.
Ансельмо не понимал, о чем речь.
— Она была в пакете, — прорычал Эмилиано.
Он был уверен, что Ансельмо знает о содержимом пакета, который так неожиданно всплыл три дня назад перед Колизеем. Но сейчас по растерянному взгляду юноши Эмилиано понял, что ошибся. А он ненавидел допускать ошибки.
— Значит, в том пакете была булавка, — логично заключил Ансельмо.
Эмилиано бросил мотоцикл и подошел к Ансельмо. Он стоял лицом к лицу со своим противником и требовал ответа:
— Где ты ее нашел?
— В автобусе. Кто-то забыл ее под сиденьем.
— Думаешь надуть меня?
Это уже был вопрос, но любой ответ на него стал бы неверным.
— Уходи, он сказал тебе все, что знает, — вмешалась Грета.
Эмилиано на нее даже не взглянул. Ее не существовало. Сейчас существовал только Ансельмо. И он должен был дать ответ.
— Я нашел пакет за день до нашей встречи перед Колизеем, — пояснил велосипедист. — Я не знаю, кто его оставил в автобусе.
Он говорил правду, Эмилиано чувствовал это. Но ему не нужна была правда. Ему нужен был виновный. Он хотел найти виновного и наказать его. Эмилиано сжал кулак и почувствовал, как костяшки пальцев превратились в пули. Сухожилия запястья напряглись и окаменели до локтя. Нерв, спавший в основании черепа, сработал как курок. Грета увидела черный взрыв в глазах Эмилиано и узнала его.
Это была злоба.
Не ярость, порожденная несправедливостью или оскорблением, а злоба, которая сама порождает несправедливость и оскорбления. Глухая злоба, которая возникает не потому, что кто-то что-то сказал или сделал. Наоборот, что бы кто ни сказал — она тут как тут. Граната с выдернутой чекой, готовая разрушить все вокруг. Но пока она не разорвалась, ты можешь отбросить ее подальше от себя. Далеко-далеко. Насколько хватит сил.
Кулак Эмилиано рванул назад одновременно с ногой. Все его тело готово было нанести удар. Свалить старые обиды и оскорбления на человека, который не был в них виноват. Но за этим человеком стояла Грета.
Раскинув руки, она бросилась на Эмилиано, ударила его ладонями в грудь и оттолкнула назад. Далеко. Насколько хватило сил.
— Уходи!
Эмилиано опустил кулак, но уходить и не думал.
— Не прикасайся ко мне. Не смей ко мне прикасаться, — зашипел он, с презрением глядя на девочку.
Грета снова бросилась вперед, будто и не слышала его слов, но руки Ансельмо обхватили ее за талию и потянули назад.
— Хватит. Успокойтесь, — сказал он.
Грета услышала, как его голос нежно коснулся ее спины.
А Эмилиано почувствовал, как разжались пальцы, ослабли сухожилия и нерв в основании черепа вернулся в укрытие меж позвонков. Глупо было бы драться с этой девчонкой. Ведь он способен на более жестокие вещи.
Эмилиано вытянул руку в направлении Ансельмо как меч:
— Узнай, кто потерял булавку, и я верну тебе твой дневник.
Это был пакт. Условия перемирия.
Ансельмо склонил голову набок, не желая идти на компромисс.
Грета притихла: она чувствовала себя в ответе за кражу, хоть и не была в ней виновата.
— Верни мне дневник, и я узнаю, кто потерял булавку, — предложил свои условия Ансельмо.
— Нет! — не выдержала Грета.
Она схватила Ансельмо за руку, предупреждая взглядом: заключать договор с Эмилиано очень опасно. Она прекрасно это знала, но она так же хорошо знала, что Ансельмо должен вернуть свой дневник и спрятать его в безопасном месте. Другого пути, кроме рукопожатия, не было.
И Ансельмо с Эмилиано пожали друг другу руки.
— Лючия, что с тобой? — спросила Эмма, заметив, как неуклюже ее подруга ковыляет к автобусной остановке.
— Ничего, у меня просто болит…
Щеки Лючии залились стыдливым румянцем.
— Что?
— Тут, сзади, — прошептала Лючия, смешно тыча пальцем в волан юбки ниже поясницы.
— Попа?
— Да.
— Все еще болит?!
— Сама бы посидела два часа на раме гоночного велосипеда!
— Странно, лицо у тебя просто светилось счастьем…
Румянец со щек перекинулся на все лицо:
— Да, это было волшебно. Мы ехали-ехали, а потом выехали на огромную улицу, что-то вроде моста в четыре полосы, знаешь, такие, по которым машины несутся на полной скорости, а по утрам вечно пробки. Там были только мы, только велосипедисты. Все машины внизу, под мостом, и Рим весь залит огнями. Казалось, что мы в другом городе, более красивом.
— Так-так! Ты, кажется, влюбилась!
— Неправда! Просто…
— Что?
Лючия хотела ответить в тон, но поняла, что понятия не имеет, каким тоном следует отвечать. Поэтому она решила сменить тему:
— В следующий раз, когда будет «Критическая масса»,[2] я приеду на своем велосипеде. Так будет удобнее.
— Значит, ты хочешь с ним увидеться?
Попытка не удалась. Невозможно было сменить тему, если Эмма Килдэр этого не хотела. Лючия смиренно кивнула:
— Не знаю… было бы неплохо…
— А вы не должны были завтракать вместе на следующее утро?
— Я не пошла…
— Почему?
— Потому что воскресенье — единственный день, когда мы можем позавтракать всей семьей. Для папы это очень важно. Да еще мама испекла кростату[3] с малиной…
— И правильно сделала! — перебила ее Эмма. — Лучше поначалу заставить их немного понервничать.
2
«Критическая масса», «КМ» — сбор велосипедистов, по традиции проходящий в последнюю пятницу месяца во многих городах мира. (Здесь и далее примеч. ред.).
3
Кростата — открытый итальянский пирог из песочного теста с различными начинками.