Страница 35 из 133
- Ты пришла как раз вовремя, чтобы помочь мне, - продолжала монахиня. - Мне пришлось прочитать суровую проповедь этому нечестивцу. Ты, верно, помнишь моего племянника еще с той поры, когда ты, как резвая козочка, носилась по монастырскому двору. Но сядем, дитя мое.
И она присела на дубовую скамью, а Габриэла опустилась рядом с нею.
- Этот закоренелый грешник, - продолжала плести свою нить мать Лампорта, устремив на молодого дворянина исполненный материнской нежности взгляд, - не желает уплатить магистрату штраф. Я убеждала его, но он не поддается. Ты должна помочь мне убедить его.
- Я? - с холодным изумлением спросила девушка,
- Это было бы воистину по-христиански: ведь он просто погибает от скуки в своем Гальтенбергштеттене, - со вздохом сказала монахиня и рассмеялась.
Габриэла равнодушно пожала плечами. Цейзольф фон Розенберг посматривал на нее своими водянистыми глазами, подергивая рыжие обвислые усы. Но его тетушка, внезапно оживившись, воскликнула:
- Благодарение пречистой деве, что я никогда не была красива! Красота могла бы сделать меня такой же жестокой, как ты, милое дитя!
- Прекрасная фрейлейн не должна думать, что я отказываюсь из упрямства, - сказал, откашлявшись, юнкер, - у меня есть свои основания.
- Но не мне судить о них, - отрезала Габриэла.
- Нет, благородная фрейлейн заблуждается на мой счет…
- Я вас не знаю, господин фон Розенберг, и, следовательно, не могу заблуждаться, - холодно отпарировала Габриэла.
- И все-таки заблуждаетесь, - пробормотал он.
- Ломайте, ломайте копья и не обращайте внимания на меня, - добродушно вставила игуменья. - Люблю, когда молодежь горячится.
Холодный взгляд Габриэлы скользнул, не задев этой младенчески невинной души.
- Так она заблуждается на твой счет, племянник? Но кто это? Кажется, сестра Беата выглянула из трапезной!
Она встала, засеменила, переваливаясь, к двери, приоткрыла ее и, просунув голову, сделала вид, будто обращается к кому-то. Потом, повернувшись к молодым людям, крикнула: “Я сейчас приду!” - и скрылась.
Габриэла проводила ее взглядом, насупив тонкие черные брови.
- Так в чем же я заблуждаюсь? - равнодушно спросила она.
- В том, что не видите, какую власть надо мной имеет ваша красота! - весь загоревшись, воскликнул Цейзольф фон Розенберг.
Габриэла широко раскрыла глаза, но юнкер с воодушевлением продолжал:
- Клянусь честью! Я помню вас еще с монастырских лет. Потом я видел вас в день трех волхвов, когда вы проезжали верхом через площадь. Гром и молния! Как вы прекрасны! - И он с такой силой ударил себя кулаком в грудь, что скрытый под плащом панцирь глухо загудел.
Лицо Габриэлы вспыхнуло от гнева, губы искривились, она поднялась со скамьи и едко сказала:
- Так меня позвали сюда, чтобы выслушать вашу исповедь?
Он смутился, но, чтобы скрыть замешательство, воскликнул:
- Да, черт возьми! Должен же я вам сказать, что меня околдовала ваша красота!
Она молча пожала плечами и повернулась, чтобы уйти, Он протянул руку, удерживая ее, но она посмотрела на него таким ледяным взором, что его рука повисла в воздухе.
- Выслушайте меня! - воскликнул он. - Вы должны меня выслушать, прекрасная Габриэла! Клянусь сатаной, я безумно вас люблю!
- Кричите громче! Вы хотите, чтобы вас слышал весь монастырь? - спросила она, гневно нахмурив лоб, казавшийся еще белее под черной меховой опушкой ее бархатной шапочки.
- Что мне до того? - вскричал он, но уже несколько тише. - По мне, пусть знает целый свет…
- Что вы дурак! - процедила она сквозь зубы.
Он отпрянул, но тут же продолжал:
- Напротив, в жизни я еще не был рассудительней, чем сейчас. Клянусь… моим патроном - чтобы не оскорблять ваши прелестные ушки упоминанием о его сатанинском величестве, - я люблю вас, прекрасная Габриэла.
Эти признания Бешеного Цейзольфа начинали ее забавлять, и она уже насмешливо сказала:
- Должно быть, это совсем особенный святой, если он рискнул взять под свое покровительство Бешеного юнкера фон Розенберга?
Он, видимо, был польщен, услышав свое прозвище из ее уст. Обеими руками он сгреб свою огненно-рыжую бороду и, пожирая Габриэлу страстным взглядом, пробормотал:
- Теперь я верю: это не пустые бредни, что дьявол иногда принимает образ прекрасной женщины, чтобы сводить нас с ума.
- Так перекреститесь, если не разучились, и наваждение исчезнет, - насмешливо продолжала Габриэла.
- Чтобы действительно оказаться дураком, каким вы меня считаете? - крикнул он с плохо сдерживаемой страстью. - Нет, такого обольстительного дьявола я бы не выпустил из своих рук, и, клянусь, он сам не захотел бы вырваться, если б попался в мои объятия.
- Если бы попался! - повторила она с вызывающим видом. - Но оставим в покое дьявола и святых. Ваши клятвы для них пустой звук, так же как и для меня.
Она снова попыталась уйти, но он, засопев, преградил ей дорогу.
- Если вы не верите моим словам, я докажу вам на деле, как я вас люблю. Чего вы желаете? Приказывайте. Я - ваш раб. Хотите, я подожгу с четырех концов этот проклятый город и обращу его в пепел вместе с магистратом?
- Правда?! - воскликнула она с презреньем. - Вы так трусливы, что хотите ухватиться за меня, как за предлог, чтобы свести счеты с городом?
- Тысяча смертей! Если б это посмел мне сказать кто-либо другой в мире! - загремел он, судорожно хватаясь за меч. - У вас есть враги?
- У кого их нет?
- Назовите мне их, и кто бы они ни были, они умрут!
Глаза прекрасной Габриэлы загорелись зловещим огнем, но она промолчала.
- Назовите! - настаивал он.
- Довольно! - воскликнула она, отстраняя его повелительным жестом. - Обратитесь к вашей благочестивой тетушке и попросите научить вас, как добиваются женской любви.
И она упорхнула. Бешеный Цейзольф смотрел ей вслед, словно окаменевший. Мать Ламперта, вернувшись вскоре после того из трапезной и не найдя Габриэлы, сделала изумленное лицо.
- Ушла? - спросила она. - Но ты добился своего?
Рыцарь яростно задергал кончики своих рыжих усов и с глухим рычаньем произнес:
- Клянусь всеми чертями, она будет моей!
Благочестивая монахиня перекрестилась.
- Да простит тебе пресвятая дева твою ужасную божбу, племянничек. Так значит, ты уверен в успехе? Хвала всевышнему! Пора тебе покончить с распутной жизнью. Да и денежки тебе, конечно, тоже пригодятся. Ну рассказывай же!
Сгорая от любопытства, она опустилась на скамью. Он окинул ее насмешливым взглядом, покрутил усы и сказал:
- Вы должны помочь мне, благочестивая тетушка. Она сказала, чтобы я попросил вас научить меня, как добиваются женской любви. - И он осклабился.
- Так и сказала? - протянула мать Ламперта и после короткого раздумья добавила: - Она права. В делах любви вы все, мужчины, простофили. Представляю себе, как ты увивался за этой избалованной красавицей. Должно быть, как рыцарь с большой дороги за толстой сумой проезжего купца! Хорошо, я тебе помогу. Я уверена, что вы предназначены друг для друга самим небом! Ах, когда наконец все вы, молодые дикари, научитесь применяться ко времени и поймете, что лучше устроиться при дворе, чем, сидя в кустах, подстерегать добычу, как твой милейший кузен Кунц фон Розенберг, как Паппенгейм, как Томас фон Абсберг и сколько их там еще! Да, племянничек, нечего тебе тайком прокрадываться сюда. Ухаживай за ней открыто. Кстати, вот удобный случай - патрицианский бал.
Рыцарь слушал ее с возрастающим нетерпением.
- Рассчитываю на вашу помощь, - сказал он. - Коль ваше благочестие вступит в союз с моей греховностью, то черт меня побери, если прекрасная Габриэла не будет моей!
Почтенная мать игуменья в ужасе всплеснула руками. Но он почти насильно поднес ее руку к своим губам.
- Ужасный человек! - простонала она. - Да простят тебе святые угодники!
- Аминь, благочестивая тетушка, - засмеялся он и быстро вышел через калитку в городской стене. Оттуда к Тауберу круто спускалась тропинка, извивавшаяся между густыми зарослями. Дальше дорога вела через зыбкий мостик на другой берег реки и тянулась до самой Фуксмюле. Под ольхой у мельницы его ожидал конюх с лошадьми. У дороги стоял старик нищий, и юнкер плюнул в протянутую им шляпу. Это было его подаяние. Старик злобно погрозил кулаком вслед удалявшемуся вскачь всаднику. И у мельницы и позже в городе старик рассказывал, что видел собственными глазами, как дьявол в образе рыжебородого юнкера фон Розенберга выскочил из женского доминиканского монастыря.