За свободу

Через несколько дней, уже в сумерки, к старику Эчлиху ввалились гурьбой знакомые цеховые мастера. Перед тем они провели часок за вечерней кружкой вина в “Красном петухе” на Кузнечной улице, напротив церкви св. Иоанна. Этот трактир посещали преимущественно бюргеры. Его владелец, Ганс Кретцер, был женат на сестре Большого Липгарта. Все гости, явившиеся в дом стригальщика, были видные в цеховом мире люди. Не успели они войти в комнату, где Каспар заправлял лампу на тяжелом дубовом столе, как поджарый и шустрый скорняк, мейстер Лоренц Дим, расхохотался:

- Ну, Эчлих, сегодня на твоей улице праздник!

- Счастье твое, что юнкеры Розенберг и Финстерлор отплатили за тебя магистрату, - перебил его скрипучим голосом сапожник Мельхиор Мадер. Глядя на его огромный нос, высокий выпуклый лоб и полные мысли глаза, его скорей можно было принять за ученого.

- Правда, можешь порадоваться, - подтвердил третий гость, мужчина атлетического сложения, настоящий геркулес по сравнению с остальными. Мастер цеха мясников Фриц Дальк славился на весь Ротенбург своей силой.

- Что вы говорите загадками? - спросил Килиан Эчлих, вопросительно обводя всех глазами. - Однако садитесь, друзья. Надеюсь, не откажетесь выпить по стаканчику.

Фриц Дальк поспешил его заверить, что отказа не будет, хотя они и успели малость заправиться в трактире, и Каспар, закрыв ставни, отправился с пузатым кувшином в погреб.

- Да он и впрямь ничего не знает! - удивился скорняк Лоренц Дим.

- Час тому назад возвратился магистратский гонец, - сказал Мельхиор Мадер, - и поднял на Рыночной площади и в трактирах шум до небес. Городу нанесено тяжкое оскорбление, и мы не можем его снести. Магистрат должен открыть арсеналы и вооружить цеха. В “Красном петухе” кто-то даже затянул старую боевую песню, которую ротенбуржцы распевали еще в те времена, когда ходили в поход на Ингольштадт против Вильгельма фон Эльма и его шайки дворян-разбойников.

- Песню эту пел портной, но он не помнил дальше первого куплета, - засмеялся Лоренц Дим. - Так значит, магистрат послал Фингерлинга к этим двум дворянчикам, чтобы потребовать от них уплаты штрафа и возмещения убытков от бесчинства в день трех волхвов. Фингерлинг - хитрая бестия - сперва подался в Лауденбах. Но юнкер Филипп даже не соблаговолил принять повестку, расхохотался посланному в лицо и заявил, что в знак уважения к мудрому магистрату готов уплатить один гульден, если магистрат пришлет к нему в замок девку канатного плясуна.

Фриц Дальк так и залился жирным смехом, а его мясистое круглое лицо побагровело.

Тем временем Каспар принес вино и наполнил кубки. Скорняк облизал языком губы и продолжал:

- В Гальтенбергштеттене Бешеный Цейзольф, правда, принял повестку, но разорвал ее в клочки и бросил Фингерлингу в лицо, да еще спустил на него собак. Они его изрядно потрепали, а юнкер со своей челядью хохотали до упаду, любуясь этим зрелищем. Он сам потом хвастался в городе.

Килиан Эчлих слушал рассказчика, насупив брови.

- Ну, ну, и что же дальше? - нетерпеливо спросил он.

Мясник Дальк хриплым голосом, отчаянно фальшивя, затянул:

Я, мастер Петер Вогелей,

Во славу цеха пекарей

Всегда пропеть вам рад

Про то, как кликнули мы клич:

“Пора дворянчиков постричь!” -

И загудел набат.

И ротенбургский наш народ

С крестьянством двинулся в поход

На замок Ингольштадт.

Он оборвал песню, смеясь, и Каспар сухо заметил:

- Теперь бы до этого не дошло.

- Даже если б горожане были все заодно, ничего бы из этого не вышло, - сказал сапожник. - Времена не те. Разве что натравили бы на себя Швабский союз. Юнкеры-то ведь из имперского рыцарства. Магистрат должен жаловаться на них в имперский суд.

Стригальщик едко ухмыльнулся:

- Знаю я на собственном опыте, чем это пахнет. Ворон ворону глаз не выклюет. Магистрат только слабым показывает зубы. Будь наш брат горожанин хоть тысячу раз прав, жалуясь на притеснения знатных особ, магистрату хоть бы что. Так пусть же теперь наши досточтимые испытают на собственной шкуре, что значит несправедливость, а я уж посмеюсь над ними, посмеюсь…

И он разразился язвительным смехом.

- А все-таки позор для нашего города остается позором и для всех нас! - рявкнул сапожных дел мастер.

- А что случилось со мной, разве не позор? Не позор для города? - простонал стригальщик.

- Черт побери, он прав! - воскликнул Фриц Дальк и что было силы стукнул по столу кулачищем. - Магистрат пожинает, что посеял. Вытащи он этих юнкеров за шиворот в день трех волхвов, до этого бы дело не дошло.

- Уж эти мне монастыри да духовные ордена! - заговорил Мельхиор Мадер. - Они пользуются всем, что мы добываем в поте лица, а сами не платят ни геллера. Ведь мы трудимся на благо нашего города. Следовало бы заставить и их нести городские повинности.

- Что правда, то правда! - поддакнул шустрый Лоренц Дим. - Да и на кой нам прах монастыри да ордена? Пользы от них ни на грош. Будь то в моей воле, закрыл бы я их все, да и дело с концом!

- А кто этому мешает, как не магистрат? - спросил Килиан Эчлих. - По чьей милости я вынужден ждать того, что мне полагается по праву, до дня святого Никовоки, как говорит мой племянник, оренбахский староста?

- Стыд и позор, что мы, ротенбуржцы, плетемся в хвосте всех имперских городов в деле новой веры, - заметил скорняк.

- В других местах цехи уже давно заседают в магистрате, - добавил Мельхиор Мадер.

- А я вам прямо скажу: нынешний магистрат ни к черту не годится! - загремел Фриц Дальк.

В этот момент кто-то трижды постучался в окошко. Но в пылу беседы никто, кроме хозяина, ничего не услышал. Килиан зажег лучину и пошел открывать дверь. Со времени тайного прихода бургомистра этот условный стук раздавался каждый вечер; верный своему обещанию, Эренфрид Кумпф приводил к Карлштадту то Дейчлина, то командора, то других сторонников Реформации.

На этот раз, с опаской впустив посетителя, Килиан отпрянул в изумлении: перед ним стоял рыцарь Стефан фон Менцинген. Хозяин направился было к лестнице, ведущей наверх к Карлштадту, но рыцарь остановил его словами:

- У вас гости? Я слышал с улицы. Слышал невольно: они говорят слишком громко. Будьте осторожны, мейстер. Разве у вас все окна выходят на улицу?

Килиан смущенно посмотрел на него и пробормотал:

- У нас нет никаких тайн.

- Ну конечно. Недоставало только, чтобы вы кричали среди бела дня на площади, что нынешний магистрат ни к черту не годится, - возразил рыцарь с легкой усмешкой.

- Особенно после того, что случилось сегодня? Однако пожалуйте в комнаты.

Но рыцарь снова остановил его.

- Терпение, мейстер. Ваше мнение о магистрате меня нисколько не удивляет после того, как он поступил с вами. Скверно поступил, клянусь честью, очень скверно. Что называется, прибавил к старой несправедливости новое беззаконие. Мне рассказал обо всем почетный бургомистр. Хуже быть не может. Но вы так глядите на меня, будто я говорю по-халдейски. Неужели Кумпф, щадя вас, скрыл последнюю новость? Так вы действительно не знаете, что он недавно добился пересмотра вашего дела во внутреннем совете и что магистрат положил считать его решенным раз и навсегда?

Из груди старого стригальщика вырвалось нечто вроде хрипа. Он позеленел.

- Успокойтесь, мейстер, - подбодрил его фон Менцинген. - Я сам не хуже вашего знаю все лицемерие здешнего магистрата и подумал, раз вы советуетесь с вашими друзьями, как вам добиться справедливости, быть может, и я смогу быть вам полезен советом.

Килиан Эчлих стоял как громом пораженный и, казалось, ничего не слышал. Видно, он до последней минуты не расставался с надеждой отстоять свое право. Теперь он был подобен кораблю, который, лишившись последнего якоря во время бури, очутился во власти разъяренной стихии. Вдруг в его мозгу молниеносно промелькнули слова, недавно произнесенные почетным бургомистром: “Только никакого насилия”, - и он повторил их вслух со злобной усмешкой. Потом, после минутного колебания, глубоко перевел дух и сказал: