Страница 15 из 133
Насмешливые замечания молодого стригальщика то и дело вызывали взрывы смеха в толпе. Но Кэте рассеянно слушала его; взгляд ее искал кого-то.
- Вот этого я знал лично, - произнес Большой Лингарт, стоявший позади нее вместе с Бютнером, указывая на портрет Франца фон Зиккингена *. - Это было еще в девятнадцатом году, герцогу Ульриху досталось тогда на орехи из-за Рейглингена. Видел я своими глазами, как Гец фон Берлихинген сдавался в плен. То был мой последний поход, а служил я под знаменем Гейера фон Гейерсберга *. Клянусь святым Иоргом, вот настоящий полководец, рыцарь Флориан! Когда он вступил во владенье своим родовым поместьем, он отпустил своих крестьян на волю.
Пронзительные звуки трубы созывали публику на выступление канатного плясуна. Вдруг Кэте бросила руку Каспара и стала протискиваться сквозь толпу. Она увидела молодого ювелира. После пережитого волненья он решил прогуляться по долине Таубера и теперь, войдя в город через Кобольцельские ворота, шел через площадь к дому своего мастера на площади св. Марии.
- Как я рада, что нашла тебя! - воскликнула Кэте, и ее глаза говорили красноречивей слов. Она взяла его за руку и подвела к друзьям, поджидавшим неподалеку.
- Гляди-ка, а ты уже подружилась с Гансом? - поддразнил ее Каспар.
- Не знаю, - отпарировала Кэте. - Вот приходите вместе в Оренбах, там видно будет.
Каспар скорчил гримасу.
Со всех сторон стекались любопытные поглазеть на канатного плясуна. Скоморох не переставал трубить, а шут тем временем забавлял толпу смачными шутками, ужимками, прыжками. Половина его камзола состояла из продольных красных и белых полос, а другая половина - из поперечных черных и желтых. Один рукав был в обтяжку, другой - непомерной ширины, а обшлага заканчивались бубенчиками. Бубенчик висел и на кончике колпака, сшитого из разноцветных лоскутов и облегавшего голову так, что оставалось открытым только лицо. Шут еще не раскрывал рта и только гримасничал, а народ уже покатывался со смеху. Смуглая девушка в фантастическом наряде с блестящими металлическими украшениями, вплетенными в черные волосы, скользила между зрителями, извиваясь как змея соблазнительным гибким телом, и, встряхивая бубном, собирала монеты. Шут только что рассказал непристойную историю про попа, который играл в ней роль не совсем целомудренного Иосифа. Толпа залилась жирным смехом, как вдруг возле Дворянской питейной раздались пьяные возгласы. Это Цейзольф фон Розенберг и Филипп фон Финстерлор вместе со своими собутыльниками из молодых патрициев искали на площади достойного завершения попойки. Охмелевшие молодчики грубо расталкивали всех, кто недостаточно проворно уступал им дорогу. Смуглянка тотчас бросилась им навстречу, ударила в бубен и метнула на них свой жгучий взгляд.
- Сто чертей! - рявкнул фон Розенберг и ударил снизу по бубну, так что медяки разлетелись во все стороны. Он схватил девушку за талию, и не успела она пикнуть, как он зажал ей рот своими рыжими усищами. Шут подпрыгнул на месте и завопил:
- Чудеса в решете! Благородные юнкеры превратились в сеятелей. Но что они сеют? Деньги!
Раздался смех, который сразу стих, когда Бютнер зычным голосом крикнул:
- Чужие деньги! И сеем мы, а они расточают то, что добыто нашим тяжким трудом!
- А крепостных своих морят голодом! - загудел Большой Лингарт.
Канатный плясун вне себя завопил:
- Это мои деньги! Пусть юнкер заплатит!
- Да, да, пусть заплатит! - поддержали все хором.
Бешеный Цейзольф захохотал. Многие бросились поднимать разлетевшиеся монеты и, ползая по земле, вырывали их друг у друга. Розенберг все еще не выпускал цыганку, которая и не думала сопротивляться, а только смеялась.
- Постойте, я что-то придумал! - вдруг заорал юнкер фон Финстерлор. Его желтые, как солома, волосы выбились из-под заломленного на затылок берета и свисали на багровое от вина лицо.
- Постойте, постойте, сам Финстерлор что-то придумал! - потешались над ним молодые бездельники, а он так хохотал, заранее наслаждаясь своей выдумкой, что его изрядное не по летам брюшко тряслось от смеха.
- Дурак получит свои деньги, если сейчас же, при нас, подберет их языком, на четвереньках, как собака. Ведь он и есть собачье отродье!
Приятели юнкера, да и кое-кто из зрителей загоготали. Но в толпе послышался ропот возмущения, который еще усилился, когда фон Финстерлор продолжал:
- Пропустите-ка собаку! Эй, ты, вперед, да пошевеливайся, не то я тебя подгоню!
Выхватив кинжал, он замахнулся на шута, который побледнел как полотно и беспомощно озирался по сторонам.
- Это недостойная шутка! Стыдитесь, юнкер! - загремел Мецлер.
Кое- кто из молодых аристократов отошел в сторону, но фон Финстерлор, размахивая кинжалом, продолжал вопить:
- На четвереньки, собачье отродье!
- Берегись, Филипп, воробьи всполошились! - насмешливо крикнул Бешеный Цейзольф.
В мгновенье ока Ганс Лаутнер, вырвавшись из рук Кэте, которая пыталась его удержать, бросился на юнкера и клинком своей шпаги выбил у него из рук кинжал.
У зрителей вырвался ликующий крик. Шут перекувырнулся и исчез в толпе. В тот же миг рядом с Гансом выросла фигура Большого Лингарта. Фон Финстерлор, разинув рот, уставился на великана, но его друг рассвирепел.
- Проклятье! - зарычал Розенберг. - Бей вшивый сброд! Коли их! - Он отшвырнул цыганку, но, стиснутый со всех сторон, не мог нанести удара. Тем временем его друг, тоже разъяренный, напал на Большого Лингарта, который отмахивался от него своим огромным мечом, как от назойливой осы. Но тут уже и Розенберг развернулся и со страшной силой замахнулся кинжалом на бывшего ландскнехта. Но его клинок лишь скользнул по длинной шпаге Лаутнера, который с неистовым ожесточением набросился на Бешеного Цейзольфа.
- Бей дворянских сынков! - раздался громкий крик, и толпа хлынула неудержимым потоком вперед. Разносчики и бродячие комедианты бросились врассыпную; торговцы кинулись запирать свои лавки, женщины и дети завопили. Каспар силком вытащил из свалки свою двоюродную сестру.
- Смерть им, смерть! - вопила толпа. Клинки и ножи заблестели в воздухе и зазвенели, сталкиваясь. Юнкерам и дворянам пришлось отступить, их было явное меньшинство. Они яростно отбивались от наседавшей толпы и нанесли немало ран, но их песенка была бы спета, не подоспей к ним на помощь из караульной при ратуше отряд городской стражи, который длинными алебардами рознял сражавшихся. Толпу оттеснили в узкий проход между ратушей и Дворянской питейной, и, воспользовавшись тем, что стражники, напрягая все силы, удерживали натиск крестьян и горожан, дворянские молодчики за спинами стражников проскользнули в собор. Впереди возбужденной толпы Ганс с Лингартом тщетно пытались прорвать цепь стражников. Вдруг кто-то крикнул:
- К доминиканкам!
Повинуясь призыву, разгоряченная толпа с улицы св. Георгия хлынула к собору св. Иакова и под аркой, что шла под галереей хоров, - прямо к монастырю на Оружейной улице. Но монастырская калитка уже захлопнулась за беглецами, и преследовавшие столпились в узком закоулке у ворот монастыря и на Оружейной улице. Взломать крепкие ворота они не могли - не было топоров, перелезть через высокие стены нечего было и думать. Тщетно они колотили мечами и кулаками в ворота, бросали камни через стены, никому никакого вреда они причинить не могли.
В то время как осаждавшие монастырь с неистовым ревом колотили в ворота, юнкеры утоляли жажду прохладным монастырским вином. Все они, не исключая и Розенберга, бежали с поля брани невредимые, хотя и в довольно жалком виде. У Розенберга была задета шпагой правая рука, но толстые буфы рукава ослабили удар, и юнкер отделался пустячной царапиной. Все же он громко требовал “пробить собак, воющих за стеной”, как он выражался, и уговаривал своего дружка Филиппа оседлать коней и вместе с двумя слугами сделать вылазку из монастыря. Но юнкер фон Финстерлор старался отделаться шутками, подзадоривая Цейзольфа тем, что он, видно, принял смуглую подружку канатного плясуна за прекрасную Габриэлу, и распространялся о том, как красавица будет издеваться над ним, когда узнает о его бегстве под натиском кучки сапожников, портных и прочего сброда. Дворянчики старались унять друзей.