Страница 115 из 133
Ах ты, бедный Иуда,
Что ты натворил?
Расскажу я людям,
Станет свет не мил.
Ах ты, бедный Иуда,
Что ты натворил?
Неожиданно взрыв смеха сменился возгласами ужаса: “Смотрите, смотрите на церковь!” Каспар показал Гейеру на деревню. Расстреляв все заряды, Симон Нейфер и его молодцы продолжали яростно сопротивляться. Они сбрасывали с крыши церкви и с колокольни черепицу и камни на головы атакующих и многих уложили на месте. Но вдруг церковь запылала, и колокольня, как гигантский факел, взвилась к небесам, уготовив Симону и его храбрецам пылающую могилу.
Осада крепости
С гравюры XVI в.
Засевшие в замке в глубоком молчании смотрели на бушующее пламя. Флориан Гейер обнажил голову, другие последовали его примеру.
- Они пали смертью героев, - сказал он, - так последуем же их примеру, дорогие братья, если так суждено. Победа или смерть! Иного выхода у нас нет!
- Победа или смерть! - громко подхватили все его возглас.
- А теперь, друзья, - продолжал Гейер, - передохните и соберитесь с силами. Они не заставят нас долго ждать.
Каждый устроился как придется, кто стоя, кто лежа. Большинство застыло в немом напряженном ожидании, но были такие, что смеялись и перебрасывались шутками. Большой Лингарт и Каспар, сидя рядом на каменной глыбе, с глубокой печалью глядели на объятую пламенем церковь, то ярко вспыхивающую, то окутанную клубами дыма. Великан положил свою ручищу Каспару на плечо. Он, видно, хотел что-то сказать, но не мог. Его лицо хищной птицы как-то странно подергивалось. Каспар взглянул на него и, хитро улыбнувшись, проговорил:
- Да, я знаю, что ты хочешь сказать.
Глубокий вздох вырвался у бывшего ландскнехта:
- Черт меня совсем побери, если Симон не был храбрейшим из храбрых!
Его совиные глаза замигали, и на ус скатилась слеза. Каспар сидел, молча понурив голову. К ним подошел Флориан Гейер и сказал, обращаясь к Лингарту:
- Дай руку, старый товарищ. Кто знает, может, потом нам уже будет не до этого. Прими мою благодарность. Ты был верен нашему делу до конца.
- Эх, капитан, - отозвался Лингарт, отвечая на его пожатие, - если свободе пришел конец, то пусть идет к чертям вся эта кутерьма. Что толку цепляться за жизнь? А вот его, Эчлиха, мне от души жаль. У него дома есть зазнобушка.
Каспар покраснел до ушей. Флориан Гейер, протягивая ему руку, с улыбкой сказал:
- Ну что же… передай от меня привет твоей зазнобе, если выберешься отсюда. А ты должен выбраться. Мне кажется, ты и смерти нос утрешь.
- Опять началось! - крикнул, вскочив с места, Большой Лингарт и тихо прибавил: - Ах, если бы не эта проклятая жажда!
Наступающим теперь уже нечего было бояться выстрелов Черной рати, и их канониры выкатили орудия вперед и поставили их на самом краю рва. Возобновив с такой близкой дистанции канонаду, они скоро не только значительно расширили брешь в наружной стене, но и снесли верхнюю половину внутренней стены. Благородные господа не повторяли штурма в ожидании Трухзеса. После неудачного второго штурма он поскакал в деревню Ингольштадт, чтобы привести оттуда отборный отряд ландскнехтов, который уже закончил там свое кровавое дело. И когда эти наемники подошли ко рву, знатные господа погнали их на крестьян, как гончих на зверя. “За дело! За дело!” - не переставая кричали господа.
Атакующие карабкались на стену по грудам трупов. Вот уже один из них очутился наверху и водрузил желто-черное знамя. Тут Каспар, появившийся на стене, внезапным ударом сбросил вниз знаменосца, сорвал вражеское знамя и вместе с ним спрыгнул со стены. Но вслед за знаменщиком на стену в разных местах карабкались все новые и новые ландскнехты, с диким воем бросаясь на крестьян, которые стойко держались, не отступая ни на пядь. Завязался горячий бой врукопашную. Бились древками копий, прикладами аркебузов, колотили по головам камнями, душили голыми руками, и все это в яростном молчании; слышался лишь лязг оружия, хруст костей, стоны раненых, хрипы умирающих, глухие вопли растоптанных тяжелыми сапогами.
Флориан Гейер и Большой Лингарт все время были там, где их воинам грозила наибольшая опасность; своими острыми мечами они беспощадно разили врага. Длинный меч Каспара был красен от крови. Свой аркебуз он разбил о голову капитана ландскнехтов. Черное знамя с золотым солнцем он сорвал с древка и обмотал вокруг туловища.
Спустилась ночь, и с наступлением темноты немая ярость сражавшихся сменилась звериным воем. Но и мрак не положил конец кровавой бойне. Она продолжалась в зареве от пылавшего Ингольштадтского замка. Во многих местах прикрытием для сражавшихся служили тела убитых и раненых. Но численный перевес неприятеля был слишком велик, а горсть “черных” все таяла и таяла. Завербованные в Вюрцбурге добровольцы были перебиты все до единого. Небольшая кучка крестьян укрылась в подвале замка. Через окна туда полетели пуки зажженной соломы и бочонки с порохом. Раздался оглушительный взрыв. Только троим удалось спастись, остальные задохнулись или сгорели. Рухнул потолок, камни разлетелись во все стороны, и неприятельским ландскнехтам пришлось отступить. Но в это время в тылу у “черных” обрушилась часть внутренней стены. Флориан Гейер вовремя заметил это. “Выходи!” - скомандовал он. К нему подбежал Большой Лингарт, и они, пустив в ход мечи, прикрывали отступление. От всего отряда уцелела лишь ничтожная горсточка. Благодаря смятению, вызванному взрывом, поднявшейся пыли и темноте всем им удалось выбраться из замка. Последними вышли Флориан Гейер и Лингарт.
Прежде чем неприятель успел опомниться, беглецов принял под свою защиту лесок, расположенный к югу от замка. Эта рощица уже была полна крестьян, укрывавшихся там от преследования рейтаров Трухзеса. В небе полыхало зарево: то горели зажженные противником деревни Ингольштадт, Зульцдорф, Бютгарт и Гибельштадт. Взошел красный месяц. Он плыл точно по морю крови. Из деревни Моос, где разбил свой лагерь Трухзес, доносились ликующие звуки труб и литавр. Благородные господа пировали, истребляя захваченные у крестьян припасы.
Взбунтовавшиеся накануне сражения ландскнехты явились с повинной головой. Трухзес простил их, но не из великодушия, на это он не был способен: предстояло еще немало кровавой работы, и он не мог без них обойтись. Кенигсгофенское сражение и особенно нынешний день стоили ему огромных потерь людьми и лошадьми. От его отборного отряда не осталось и одной трети. Конное охранение, оцепившее лес, теперь сменили явившиеся с повинной ландскнехты. “Кабанья травля” была окончена, наутро еще предстояла веселая охота на мелкую дичь.
Под темными сводами леса, на прогалине, озаренной кровавым отблеском пожаров и бледным сияньем луны, Флориан Гейер собрал беглецов и пытался вдохнуть мужество в их сердца.
- Если вы станете ждать до утра, - убеждал он их, - когда ландскнехты смогут проникнуть в лес, то вы неминуемо погибнете. Вы сами прекрасно знаете, что скорей волк пощадит ягненка, чем Трухзес крестьянина. Если вы пойдете со мной, я переправлю вас через Майн и доведу до Вюрцбурга. Эти края мне знакомы с детских лет, я охотился здесь не раз. Летучих отрядов врага нам бояться нечего. Вы хорошо вооружены. В тысячу раз достойней умереть в бою, чем трусливо ждать смерти, укрываясь в лесу.
Но крестьяне пали духом, и лишь ничтожная горсточка согласилась следовать за ним и его “черными” ратниками. Оставшиеся в лесу отдали уходившим свои самопалы и еще полные пороховницы. Между тем вернулся Большой Лингарт, ходивший в разведку до опушки леса. Тогда Гейер, производя как можно больше шума, чтобы отвлечь внимание противника, атаковал Зульцдорф, и когда ландскнехты Трухзеса устремились туда, повернул назад и, быстро пройдя через лес, вышел к югу, на дорогу к Аллерсгейму. Молниеносным ударом он ошеломил преследователей и, прежде чем к ним подоспела помощь, благополучно достиг Зееберга - лесистого холма у одноименной деревни.