Страница 127 из 136
Все это заставило русское правительство еще более уверовать в неизбежное приближение новой войны; казалось, ее надо было избежать ценой любых уступок, не считаясь с престижем России, так как сам военный министр Милютин считал, что Россия новой войны не вынесет.
В невозможности и гибельности для России новой войны были уверены и оба русских главнокомандующих, и министр финансов, и канцлер.
В этих условиях естественным следствием отказа от сделки с Веной явилась мысль заключить сделку с Лондоном. К этому же толкал русское правительство и сам Солсбери. Он «давно был сторонником соглашения с Россией, но он полагал, что предварительно её следует хорошенько запугать»(11). Когда запугивание возымело свое действие, приспела пора воспользоваться его результатами. Переговоры Петербурга с Лондоном были начаты.
Соглашение с Англией было подписано в Лондоне 30 мая русским послом Шуваловым. По этому соглашению Россия уступала многое из того, что предусматривал Сан-Стефанский договор.
В основном эти уступки шли по линии вопроса, более всего интересовавшего Англию на Балканах, - вопроса сохранения статуса кво(12) не только самих проливов, но и всего, что хоть сколько-нибудь их касалось. Раз Англия в данный момент не могла сама захватить проливы, то английский кабинет добивался, чтобы и Россия не получила на это дополнительных шансов. С этой целью соглашение предусматривало разделение Болгарии на две части. Одна из них, расположенная к северу от Балкан и более удаленная от проливов, хоть и урезалась против установленных Сан-Стефанским договором размеров, но зато сохраняла установленное этим договором государственное устройство. Другая, южная часть, более приближенная к проливам, прежде всего удалялась своими границами от Константинополя и лишалась выхода к Эгейскому морю; кроме того, соглашение оставляло эту часть в составе Турецкой империи, ограничившись лишь предоставлением ей административной автономии и права управления христианским губернатором. В возмещение русских уступок Англия брала на себя обязательство не возражать против возвращения России Бессарабии и присоединения к ней занятых русскими областей в Армении (кроме Баязета и Алашкертской долины), а также Батума. Большинство прочих положений Сан-Стефанского договора (кроме нескольких второстепенных, которые Англией принимались) оставлялось открытыми и передавалось на решение конгресса, в котором Англия, наконец-то, согласилась принять участие.
Сравнение лондонского соглашения с венскими требованиями даже в оценке такого видного представителя царского правительства, как Милютин, говорило не в пользу первого. Он писал, что «...австро-венгерский канцлер допускал Болгарию до Эгейского моря и не требовал разделения Болгарии на две части. Таким образом, английские условия, на которые мы теперь соглашаемся, еще невыгоднее австрийских требований в отношении Болгарии»(13).
Милютин утешался только тем, что «зато, по видимому, Англия обещает поддержать во всем остальном наши условия Сан-Стефанского договора, не исключая распространения Черногории до морского берега и уступки нам Батума»(14).
Таким образом, отвергнув венские и приняв лондонские условия сделки, царское правительство променяло кукушку на ястреба. Надежда же на английскую поддержку во время конгресса являлась весьма призрачной уже в самый момент подписания соглашения, так как Англия далеко «не во всем остальном», как писал Милютин, обещала поддерживать условия Сан-Стефанского договора (открытые вопросы могли оспариваться Англией).
В итоге можно признать, что для русского правительства основным положительным результатом соглашения Шувалова с Солсбери являлось прекращение на ближайшее по крайней мере время английских угроз войны. Но ведь остается еще под вопросом, могли ли эти угрозы привести к новой войне.
Такая сугубо морская держава, как Англия, никогда не ввязалась бы в войну с обширной континентальной Россией одна, без коалиции с сухопутным союзником. Это доказывается и характером английских вооруженных сил, и традицией английской истории. Коалиция с Турцией ничего бы в этом отношении Англии не дала - турецкая армия была обескровлена и вконец расстроена, хотя турецкое правительство предпринимало лихорадочные попытки к ее воссозданию. По некоторой временной общности интересов наиболее вероятным союзником Англии могла бы быть Австро-Венгрия. Но если бы дело подошло вплотную к войне с Россией, Австро-Венгрия вряд ли решилась бы воевать в коалиции с Англией. Лоскутная монархия раздиралась, кроме социальных, также и сильнейшими национальными противоречиями; ее армия, битая еще так недавно под Садовой (1866 год), была много слабее русской армии, даже ослабленной войной. Между тем было совершенно очевидно, что в коалиции с Англией на Австро-Венгрию пали бы все тяготы и превратности сухопутной войны. Германия, все внимание которой было привлечено к Франции и которая тогда не имела еще непосредственных интересов на Балканах, не вступила бы в коалицию, чтобы, по сути говоря, драться за интересы Англии и Австро-Венгрии, жертвуя своими интересами.
Таким образом, угрозы войной не были основаны на реальной возможности возникновения новой войны против России и являлись лишь игрой на нервах русского правительства. И, пойдя на уступки Англии, признав, что не только конгресс, но даже отдельные государства могут добиваться изменения любых (а не только «общеевропейских») статей Сан-Стефанского договора, царское правительство эту игру проиграло.
Причины этого проигрыша так же, как и причины большинства военных неудач в недавно закончившейся войне, лежали в социальной и экономической отсталости России, в гнилости царизма, Рисовавшаяся русским правящим классам и царскому правительству картина неизбежного поражения России в случае ввязывания ее в новую войну сочеталась в их представлении с усилением революционного движения, которое в 1878 году переходило уже в стадию возникновения революционной ситуации. Только мир, купленный любой ценой, мог, как считало правительство, предотвратить еще большее нарастание революционного движения. В. И. Ленин писал, что в вопросе войны и мира буржуазия, как и любой правящий класс, в основу кладет «...интересы «социального мира», т.е. интересы подавления и обезоружения всех угнетенных классов»(15).
Новую войну царское правительство считало гибельной именно потому, что неизбежное поражение в ней могло привести к полному нарушению «социального мира». В памяти был еще свеж пример Крымской войны и еще более яркий пример - крушение империи Наполеона III после Седана.
Дипломатическое поражение России в сделке с Солсбери являлось в глазах царского правительства наименьшим злом, чем военное поражение России в новой войне.
Шувалов, ехавший на Берлинский конгресс вторым представителем России, а фактически возглавлявший русскую делегацию(16), так передает слова Милютина, которыми тот его напутствовал при отъезде на конгресс: «Вы знаете положение. Мы не можем больше сражаться. Мы не можем этого ни по финансовым, ни по военным соображениям. Вы взяли на себя выполнение патриотической задачи, поэтому защищайте нас как можно лучше. Отстаивайте пункты, какие вы сочтете возможными отстоять, и уступайте, лучше уступайте все, чтобы только не сорвать конгресса»(17).
При такой широте диапазона директивных указаний предел уступок с русской стороны мог во многом определяться личностью Шувалова. Но Шувалов совершенно не подходил к роли дипломата, которому предстояло мужественно и умно отстаивать русские внешнеполитические интересы.
IV.11
(11) История дипломатии, под редакцией академика В.П. Потемкина, т. М., 1945, стр. 47.
IV.12
(12) Статус кво - прежнее положение.
IV.13
(13) Д.А. Милютин. Дневник, т. 3, М., 1950, стр. 57.
IV.14
(14) Д.А. Милютин, Дневник, т. 3, 1950, стр. 57.
IV.15
(15) В.И. Ленин. Соч., т. 8, стр. 239.
IV.16
(16) Первым представителем и главой делегации на конгрессе почти номинально являлся Горчаков: он по болезни был только на трех заседаниях конгресса.
IV.17
(17) П.А Шувалов. О Берлинском конгрессе 1878 года, «Красный архив, 1933, №4(59), стр. 101.