Страница 169 из 194
Гораздо важнее собственное развитие Просвещения. Нам уже известно из ранних работ Гегеля иенского периода, что он понимает философию Просвещения как симптом того великого кризиса, который достиг своей кульминации во французской революции. "Феноменология" дает нам более отчетливую и детальную картину этого кризиса и его понимания Гегелем. Полное преобразование общества, которое, согласно Гегелю, состояло в превращении феодализма в абсолютную монархию и в обуржуазивании монархии, описано здесь как переход друг в друга различных и на первый взгляд противоречивых форм, в котором выражается потрясение всех основ прежних моральных взглядов, развивающихся к этому времени форм общественной нравственности; становится очевидной относительность этих форм, их превращение в свою противоположность.
Мы уже кратко указали на некоторые из этих исторических метаморфоз, например на превращение феодального дворянства в придворное, проникновение власти денег, представленной буржуазией, во все государственные органы и институты.
Итак, разрушение нравственности в это переходное время феноменологически проявляется во взаимопереходе "благородного сознания" в "низкое" и т. д., и в том, что для нас — философов неизбежно становится очевидным, как эти типы моральных отношений диалектически переходят друг в друга.
"Разорванное сознание" как наиболее развитый продукт мысли этого переходного кризиса постигает эту всеобщую, становящуюся господствующей относительность. Для этого сознания "формы" и то, что они выражают в общественно-моральном плане, предстают не как сам по себе протекающий процесс, в котором "формы" переходят друг в друга; это сознание достигает ясности и понимания того, что действительно происходит. Оно рассматривает этот процесс как развертывание своей собственной разорванности, утверждение себя самого как кульминации этого процесса, а осознание диалектики процесса воспринимает как самосознание этого" процесса. "Но язык разорванности есть совершенный язык и истинный существующий дух этого мира образованности в целом. Это самосознание, которому свойственно возмущение, отвергающее его отверженность, есть непосредственно абсолютное равенство себе самому в абсолютной разорванности, чистое опосредствование чистого самосознания самим собою… Для-себя-бытие имеет предметом свое для-себя-бытие как некоторое просто, иное"… не в том смысле, будто у этого последнего имеется иное содержание, — нет, содержание есть та же самость в форме абсолютного противоположения и совершенно собственного равнодушного наличного бытия. — Таким образом, здесь имеется налицо дух этого реального мира образованности, сознающий в своей истине себя, а также и свое понятие"[30]
Основная мысль этого высказывания не есть для нас что-то совершенно новое. Уже в "Различии между философией Фихте и Шеллинга" Гегель говорил об образованности как о мире разорванности и одновременно оценивал эту разорванность как кризис и все же как необходимый переход к истинной философии. Гегель также вновь с большой силой подчеркивает, что действительный, из самой сути дела вытекающий скептицизм обладает моментом истины в познании относительности различных предметов и понятий относительно друг друга, моментом, который может привести к достижению диалектического проникновения в динамичное единство противоположностей.
Эта мысль включается здесь Гегелем во всеобщие социальные и философские рамки "отчуждения" (EntauBerung). Вследствие наивысшей формы "отчуждения" (EntauBerung) все непосредственные связи в человеческом обществе распадаются, теряют свою природную тождественность, свою непосредственную самоустойчивость и вступают в диалектический круговорот возникающего, нового, капиталистического общества, сущностью которого является отчуждение (EntauBerung). Но "отчуждение" (EntauBerung) — это не внешний процесс, который может происходить с субъектом, не преобразовывая его сути. На примитивных ступенях "отчуждение" (EntauBerung) совершается неосознанно. Его следствия предстают перед сознанием как внешняя, непонятная судьба. Однако на более высокой ступени, которая у Гегеля выступает как сознающая себя разорванность, в субъекте возникает осознание того объективного движения, которое создало такой характер действительности и вместе с ним и свой собственный характер.
За несколько лет до написания "Феноменологии духа" Гете открыл рукопись с гениальным диалогом Дидро "Племянник Рамо" и выпустил его на немецком языке в комментированном переводе. Для внутреннего родства Гете и Гегеля характерно то, что Гегель был первым из тех, кто понял художественное, мыслительное и социальное значение этого выдающегося произведения. И не случайно, что диалог Дидро — единственное произведение из современных ему писателей, которое цитируется в "Феноменологии".
Однако Гегель в трактовке этого произведения идет дальше Гете. Для Гегеля диалог Дидро не только шедевр, непревзойденным образом выражающий свое время, а такое явление Просвещения, где диалектика выступает уже осознанным образом. Ведь философское значение "отчуждения" (EntauBerung) для Гегеля, как мы знаем, состоит именно в том, что в отчуждении получает свое выражение та особая форма диалектики, которую Гегель открывает уже во франкфуртский период. И в то же время, когда он противопоставляет свою собственную диалектику диалектике Фихте и Шеллинга, отвергая их, он видит в Дидро близкого себе человека и своего предшественника. (Заметим попутно, что Маркс и Энгельс полностью солидаризируются с Гегелем в оценке выдающегося произведения Дидро: Энгельс видит в нем и в сочинении Руссо о неравенстве одно из первых современных изложений диалектики.)
Для "Феноменологии" особенно важно то, что в своем диалоге Дидро выводит диалектику не из абстрактных философских соображений, а из жизненной трактовки моральных проблем эпохи. Поэтому диалог Дидро становится для Гегеля своеобразным объектом изложения основных философско-исторических идей, в частности той, что диалектика, будучи субъективным сознанием, есть также продукт общественной жизни, а не только результат абстрактного, философского мышления.
Философия как высшее развитие человеческого мышления, об этом мы будем говорить ниже, ни в коей мере не ставит перед собой, согласно Гегелю, задачи осмыслить новое содержание: ее оригинальная и своеобразная функция состоит только в том, чтобы организовать и объяснить созданное ходе общественного развития таким образом, чтобы в ясной и неизвращенной форме выявилась высшая закономерность — диалектика.
Понимание Гегелем того, как самосознание общественно-морального процесса необходимо возникает в сознании как диалектика, правда, в форме понимания самой жизни и в осознанной форме философии, выражается им в трактовке Просвещения, иллюстрируемого именно на примере диалога Дидро. Гегель дает методологическое изложение произведения Дидро, приводит цитаты из него и считает, что речь идет о столь важном поворотном пункте в феноменологическом развитии человеческого сознания, что необходимо показать это более детально. Характер этого поворотного пункта ясен из предшествующего изложения и из приведенных ранее слов Гегеля: до сих пор феноменологические "формы" предметов были объективной диалектикой, теперь диалектика стала субъективной, "отчужденный" субъект осознает всю диалектику "отчуждения" (EntauBerung).
Гегель, говоря о духе "реального мира образованности", пишет: "Он есть это абсолютное и всеобщее извращение и отчуждение действительности и мысли, чистая образованность. В этом мире на опыте узнается, что ни действительные сущности власти и богатства, ни их определенные понятия — хорошее и дурное или сознание хорошего и дурного, сознание благородное и низменное — не обладают истиной, а все эти моменты скорее извращаются друг в друге, и каждый есть противоположность самого себя. Всеобщая власть, которая есть субстанция, достигнув собственной духовности благодаря принципу индивидуальности, получает собственную самость лишь в виде ее имени и, будучи действительной властью, есть, напротив, безвластная сущность, которая жертвует самой собою- Но эта отданная в жертву, лишенная самости сущность, или самость, ставшая вещью, есть, напротив, возвращение сущности в себя самое; это есть для-себя сущее для-себя-бытие, существование духа- Мысли об этих сущностях, о хорошем и дурном, точно так же превращаются в этом движении: то, что определено как хорошее, есть дурное; то, что определено как дурное, есть хорошее. Сознание каждого из этих моментов, расцениваемое как сознание благородное и низменное, в своей истине точно так же составляет скорее обратное тому, чем должны быть эти определения, — благородное сознание в такой же мере низменно и отвержено, в какой отверженность превращается в благородство самой развитой свободы самосознания — Точно так же, с формальной точки зрения, все с внешней стороны есть обратное тому, что оно есть для себя-, и в свою очередь то, что оно есть для себя, оно есть не поистине, a eсть нечто инoe, чем то, чем оно хочет быть: для-себя-бытие есть, напротив, потеря себя самого и отчуждение себя есть, напротив, самосохранение. — Налицо, следовательно, тот факт, что все моменты оказывают всеобщую справедливость друг по отношению к другу, каждый в себе самом в такой же мере отчуждает себя, в какой вносит себя в противоположное себе и таким образом извращает его — Истинный же дух есть именно это единство абсолютно отделенных друг от друга [моментов], и при этом он достигает существования в качестве среднего термина этих лишенных самости крайних терминов именно благодаря их свободной действительности… Эти суждения и разговоры поэтому суть истинное и неодолимое, пока они преодолевают все; они — то, что единственно подлинно важно в этом реальном мире. Каждая часть этого мира достигает тут того, что ее дух (sein Geist) высказывается, или того, что о ней остроумно (mit Geist) говорится и высказывается, что она есть — Честное сознание (метафизическое мышление в области морали — Д. Л.) считает каждый момент постоянной существенностью, и оно есть необразованное безмыслие, когда не знает, что именно так оно приходит к извращению. Но разорванное сознание есть сознание извращения, и притом абсолютного извращения; понятие есть то, что господствует в этом сознании, и связывает мысли, в отношении честности далеко отстоящие друг от друга, и поэтому язык его остроумен (Geistreich)"[31].
30
Там же. С. 279.
31
Там же. С. 279–280.