Страница 65 из 100
Со спокойным мужеством Скайльс ожидал всего в этом безумном городе. Но объявление, приколоченное гвоздиками к облупленной стене, подействовало на него в высшей степени болезненно. Дул ветер по пустынному проспекту Красных Зорь. Окна многоэтажных домов, иные разбитые, иные заколоченные досками, казались нежилыми, — ни одна голова не выглядывала на улицу. Молодая женщина, поставив корзинку на тротуар, стояла на той стороне улицы и глядела на Скайльса. Милое лицо её было спокойное и усталое.
У Скайльса задвигались на скулах желваки. Он достал старый конверт и записал адрес Лося. В это время перед объявлением остановился рослый, широкоплечий человек, без шапки, по одежде — солдат, в рубахе без пояса, в обмотках. Руки у него от безделья были засунуты в карманы. Крепкий затылок напрягся, когда он стал читать объявление:
— Вот этот, вот так, замахнулся, — на Марс! — проговорил он с удовольствием и обернул к Скайльсу загорелое, беззаботное лицо. На виске у него, наискосок, белел шрам. Глаза — ленивые, серо-карие, и так же, как у той женщины, — с искоркой. (Скайльс давно уже подметил эту искорку в русских глазах, и даже поминал о ней в статье: …«Отсутствие в их глазах определённости, неустойчивость, то насмешливость, то безумная решительность, и, наконец, непонятное выражение превосходства — крайне болезненно действуют на свежего человека».)
— А вот взять и полететь с ним, очень просто, — опять сказал солдат и усмехнулся простодушно, и в то же время быстро, с головы до ног, оглядел Скайльса. Вдруг он прищурился, улыбка сошла с лица. Он внимательно глядел через улицу на босую женщину, всё так же неподвижно стоявшую около корзинки. Кивнув подбородком, он сказал ей:
— Маша, ты что стоишь? (Она быстро мигнула.) Ну, и шла бы домой. (Она переступила пыльными, небольшими ногами, и видно было, как вздохнула, нагнула голову.) Иди, иди, я скоро приду.
Женщина подняла корзину и пошла. Солдат сказал:
— В запас я уволился вследствие контузии и ранения. Хожу — вывески читаю, — скука страшная.
— Вы думаете пойти по этому объявлению? — спросил Скайльс…
— Обязательно пойду.
— Но ведь это — вздор, — лететь в безвоздушном пространстве пятьдесят миллионов километров…
— Что говорить — далеко.
— Это шарлатанство, или — бред.
— Всё может быть.
Скайльс, тоже теперь прищурясь, оглянул солдата, вспыхнул гневно и пошёл по направлению к Неве, — шагал уверенно и широко. В сквере он сел на скамью, засунул руки в карман, где прямо в кармане, как у старого курильщика и делового человека, лежал табак, одним движением большого пальца набил трубку, закурил и вытянул ноги.
Шумели старые липы в сквере. Воздух был влажен и тёпел. На куче песку, один во всём сквере, видимо уже давно, — сидел маленький мальчик в грязной рубашке — горошком, и без штанов. Ветер поднимал, время от времени, его светлые и мягкие волосы. В руке он держал конец верёвочки, к другому концу верёвочки была привязана за ногу старая, взлохмаченная ворона. Она сидела недовольная и сердитая, и, так же, как и мальчик, глядела на Скайльса.
Вдруг, — это было на мгновение, — будто облачко скользнуло по его сознанию, стало странно, закружилась голова: не во сне ли он всё это видит?.. Мальчик, ворона, пустые дома, пустынные улицы, странные взгляды прохожих и приколоченное гвоздиками объявление, — кто-то зовёт лететь из этого города в звёздную пустыню.
Скайльс глубоко затянулся крепким табаком. Усмехнулся. Развернул план Петербурга, и, водя по нему концом трубки, отыскал Ждановскую набережную.
В МАСТЕРСКОЙ ЛОСЯ
Скайльс вошёл на плохо мощёный двор, заваленный ржавым железом и боченкам от цемента. Чахлая трава расла на грудах мусора, между спутанными клубками проволок, поломанными частями станков. В глубине двора отсвечивали закатом пыльные окна высокого сарая. Небольшая дверца в нём была приотворена, на пороге сидел на корточках рабочий и размешивал в ведёрке кирпично-красный сурик. На вопрос Скайльса — здесь ли можно видеть инженера Лося, рабочий кивнул во внутрь сарая. Скайльс вошёл.
Сарай едва был освещён, — над столом, заваленном чертежами и книгами, горела электрическая лампочка в жестяном конусе. В глубине сарая возвышались до потолка леса. Здесь же пылал горн, раздуваемый рабочим. Сквозь балки лесов поблёскивала металлическая, с частой клёпкой, поверхность сферического тела. Сквозь раскрытые половинки ворот были видны багровые полосы заката и клубы туч, поднявшихся с моря.
Рабочий, раздувавший горн, проговорил вполголоса:
— К вам, Мстислав Сергеевич.
Из-за лесов появился среднего роста, крепко сложённый человек. Густые, шапкой, волосы его были снежно-белые. Лицо — молодое, бритое, с красивым, большим ртом, с пристальными, светлыми, казалось, летящими впереди лица немигающими глазами. Он был в холщевой, грязной, раскрытой на груди, рубахе, в заплатанных штанах, перетянутых верёвкой. В руке он держал запачканный, порванный чертёж. Подходя — он попытался застегнуть на груди рубашку, на несуществующую пуговицу.
— Вы по объявлению? Хотите лететь? — спросил он глуховатым голосом, и указал Скайльсу на стул под конусом лампочки, сел напротив у стола, швырнул чертёж и стал набивать трубку. Это и был инженер, М. С. Лось.
Опустив глаза, он раскуривал трубку, — спичка осветила снизу его крепкое лицо, две морщины у рта, — горькие складки, широкий вырез ноздрей, длинные, тёмные ресницы. Скайльс остался доволен осмотром. Он объяснил, что лететь не собирается, но что прочёл объявление на проспекте Красных Зорь и считает долгом познакомить своих читателей со столь чрезвычайным и сенсационным проектом междупланетного сообщения. Лось слушал, не отрывая от него немигающих, светлых глаз.
— Жалко, что вы не хотите со мной лететь, жалко, — он качнул головой, — люди шарахаются от меня, как от бешеного. Через четыре дня я покидаю землю, и до сих пор не могу найти спутника. — Он опять зажёг спичку, пустил клуб дыма. — Какие вам нужны данные?
— Наиболее выпуклые черты вашей биографии.
— Это никому не нужно, — сказал Лось, — ничего замечательного. Учился на медные деньги, с двенадцати лет сам их зарабатываю. Молодость, годы учения, нищета, работа, служба, за тридцать пять лет — ни одной черты, любопытной для ваших читателей, ничего замечательного, кроме… — Лось вытянул нижнюю губу, вдруг насупился, резко обозначились морщины у рта. — Ну, так — вот… Над этой машиной, — он ткнул трубкой в сторону лесов, — работаю давно. Постройку начал год тому назад. Всё?
— Во сколько, приблизительно, месяцев вы думаете покрыть расстояние между землёй и Марсом? — спросил Скайльс, глядя на кончик карандаша.
— В девять, или десять часов, я думаю, не больше.
Скайльс сказал на это, — ага, — затем покраснел, зашевелились желваки у него на скулах: — я бы очень был вам признателен, — проговорил он с вкрадчивой вежливостью, — если бы у вас было доверие ко мне и серьёзное отношение к нашему интервью.
Лось положил локти на стол, закутался дымом, сквозь табачный дым блеснули его глаза:
— Восемнадцатого августа Марс приблизится к земле на сорок миллионов километров, — сказал он, — это расстояние я должен пролететь. Из чего оно складывается? Первое, — высота земной атмосферы — 75 километров. Второе, — расстояние между планетами в безвоздушном пространстве — 40 миллионов километров. Третье, — высота атмосферы Марса — 65 километров. Для моего полёта важны только эти 135 километров воздуха.
Он поднялся, засунул руки в карманы штанов, голова его тонула в тени, в дыму, — освещены были только раскрытая грудь и волосатые руки с закатанными по локоть рукавами:
— Обычно называют полётом — полёт птицы, падающего листа, аэроплана. Но это не полёт, а плавание в воздухе. Чистый полёт — это падение, когда тело двигается под действием толкающей его силы. Пример — ракета. В безвоздушном пространстве, где нет сопротивления, где ничто не мешает полёту, — ракета будет двигаться со всё увеличивающейся скоростью, очевидно, там я могу достичь скорости света, если не помешают магнитные влияния. Мой аппарат построен, именно, по принципу ракеты. Я должен буду пролететь в атмосфере земли и Марса 135 километров. С подъёмом и спуском это займёт полтора часа. Час я кладу на то, чтобы выйти из притяжения земли. Далее, в безвоздушном пространстве я могу лететь с любою скоростью. Но есть две опасности: от чрезмерного ускорения могут лопнуть кровесосные сосуды, и второе — если я с огромной быстротой влечу в атмосферу Марса, то удар в воздух будет подобен тому, как будто я вонзился в песок. Мгновенно аппарат и всё, что в нём — превратятся в газ. В междузвёздном пространстве носятся осколки планет, нерожденных, или погибших миров. Вонзаясь в воздух, они сгорают мгновенно. Воздух — почти непроницаемая броня. Хотя, на земле, она, однажды, была пробита.