Страница 1 из 2
ИГ/РА
Диана Килина
ГЛАВА 15
Уходи, но оставь мне свой номер.
Я, может быть, позвоню.
А, вообще, я не знаю, зачем
Мне нужны эти цифры.
И я уже даже не помню,
Как там тебя зовут.
И теперь для меня
Номера телефонов, как шифры.
Виктор Цой и Кино «Уходи»
Лазарь, 2013
Яркий солнечный свет проникал сквозь веки, и я усиленно зажмурился; а потом и вовсе зарылся лицом в подушку. Ощупав половину кровати по соседству, холодную и пустую между прочим, я поднял голову и встретился с парой миндалевидных ярко–голубых глаз.
– Твою ж мать, – сказал я неопознанному существу, сидящему на подушке, – Вот тебя матушка–природа не пожалела.
Перекатившись на спину, я сел на кровати. О мой бок тут же потёрлось это жутковатое создание, а затем оно издало какой–то низкий утробный звук, похожий на мурлыканье. Причём звук становился всё громче и громче, как будто завели двигатель у какой–то очень хорошей машины, и он постепенно раскочегарил и заработал в полную мощь. Я даже ощутил лёгкую вибрацию, завитавшую в воздухе. Вот чудеса.
В ванной гудела стиральная машина; за стенкой стучала посуда, слышалось какое–то тихое шипение и шорохи. Запахи, которые донеслись до моего носа, заставили желудок скрутиться в тугой узел, а после и вовсе тот подал свой громкий предательский голос из живота.
Настойчивое мурлыканье снова привлекло моё внимание, и я почесал голубоглазое чудо-юдо за ухом, от чего оно начало ластиться к моей руке и встряхивать головой.
– Или тебя хозяйка бритвой? – вслух сказал я.
На меня с укором посмотрела пара глаз с узким вертикальным зрачком. Я слегка опешил, потому что взгляд был таким глубоким и умным, как будто говорящим: «Хозяйку не тронь, она хор–р–рошая».
Недолго думая, я спрыгнул с постели и пошёл на запахи, из–за которых мой желудок фактически прилип к позвоночнику.
– Доброе утро, сладкая, – вырвалось у меня при виде хозяйки квартиры, стоящей у плиты.
– Лазарев! – взвизгнула та, бросая в меня полотенце, – Когда ты научишься одеваться?!
Я заливисто заржал, запрокинув голову, и отфутболил несчастную тряпку Оле. Её щёки окрасились в пунцовый цвет, она отвернулась и принялась что–то усиленно изучать в кастрюльке на плите.
– Ты потешная, – со смешком сказал я, подходя к ней ближе, – Уж сколько раз видела меня голым, а всё равно краснеешь, как девственница.
– Нормальные люди не ходят голыми, – пробормотала она, помешивая странную красную субстанцию на плите.
– Я не нормальный, ты сама мне диагноз поставила, – я подошёл к ней вплотную, игнорируя её мгновенно напрягшееся тело, и откинул тёмные волосы на одну сторону, – Чем кормить будешь? – шепнул я, прикоснувшись губами к нежной шее.
Оля вздрогнула, но не отстранилась. Волосы у неё на загривке встали дыбом, и это снова вызвало улыбку и какое–то ощущение ликования внутри. Я положил подбородок ей на плечо, и опёрся руками о столешницу по обе стороны от её бёдер, проверяя свою теорию.
Оттолкнёт – отойду, а пока позволяет прикасаться буду пользоваться моментом.
– Ну? – лениво протянул я, потираясь носом о её пылающую щёку.
– Ты ко мне причинным местом прижимаешься, – промямлила она, даже не шелохнувшись.
– Этим? – я медленно толкнул её бёдрами, отчего сладкая вздрогнула.
– Игорь, – выдохнула она, – Не надо.
– Ладно–ладно, – со скрипом в сердце я отстранился и вернулся в спальню, чтобы надеть брюки.
Голубоглазое существо нежилось в смятой постели, довольно щурясь и мурлыча. Мои брюки висели на спинке компьютерного кресла, а рубашка покоилась на плечиках в раскрытом шкафу.
– Оль? – крикнул я, просовывая ноги в штанины, – А что это за чудовище?
– Кошка? – донеслось из кухни, – Это Пушистик, можно просто – Пуша.
Я не сдержался и фыркнул. Поглядев на «пушистика», я снова крикнул:
– А почему твой Пушистик лысый?
– Не лысый, а лысая. Она девочка. Сфинксов что ли не видел?
– Вживую – нет, – сказал я, вернувшись на кухню. Кошка следовала за мной по пятам и тёрлась об ноги, – Мне кажется, она что–то задумала, – пробубнил я, глядя на ритмично раскачивающийся, похожий на крысиный, хвост.
– У этой породы собачьи повадки, – ласково ответила Оля, глядя на свою питомицу благоговейным взглядом.
– В смысле? – стул подо мной скрипнул, когда я на него приземлился.
Кошка бойко запрыгнула ко мне на колени, отчего я отстранился назад. Помяв мои бёдра лапами, она начала тереться сморщенной мордой о мои джинсы, довольно фырча.
– Встречают хозяина, когда домой возвращается, – начала пояснять сладкая, – И хвостом от радости виляют. Я поэтому и завела – шерсть не люблю; дома редко бываю, чтобы собаку выгуливать. А тут два в одном.
Я хмыкнул и прикоснулся к гладкой коже обладательницы голубых глаз. Ощущение странное, непривычное, но приятое. На ощупь она как будто резиновая, и очень горячая.
– Странно. Вроде и кошка, а вроде и нет, – протянул я, разглядывая создание на своих коленях, – Горячая.
– Температура тела тридцать девять градусов, – хмыкнула Оля, – Телогрейка.
– А почему я её вчера не видел?
– Я её у соседки оставила. Утром забрала, – сладкая поставила на стол две чашки и кофейник, – Молоко, сливки?
Отрицательно качнув головой, я оглядел убранство кухни в дневном свете. Просто, чисто, аккуратно. Светлая мебель в один ряд; крашеная в светло–жёлтый цвет фактурная штукатурка на стенах; дощатый пол, при более детальном разглядывании оказавшийся обычным ламинатом. На окнах жалюзи, на подоконнике горшки с чем–то зелёным и ароматным.
Одно «Но»: слишком чисто. Стерильно. Ольга вымыла плиту, как только выключила её; протёрла раковину и столешницу, и только после этого поставила две тарелки на стол и села напротив меня.
– Ты говорила – холодильник пустой?
– Я сбегала в магазин, – потупив взгляд сказала она, – Запеканка.
– И кисель, – я улыбнулся, глядя на плавающий в дымящейся красной жиже, аккуратно отрезанный кусок, – Как в детстве.
– Я могу приготовить что–то другое, если ты не хочешь, – скороговоркой выпалила она, поднимаясь с места.
– Сядь, – от того, как резко я это сказал, мне самому стало как–то недобро на душе, – Не мельтеши, – чуть мягче добавил я, – Мне всё нравится.
Уголки её губ дрогнули, а потом приподнялись в короткой улыбке. Непривычно видеть её такой. Обычно холодная, безразличная; сейчас она как будто ищет одобрения. Хочет понравиться, как любая другая женщина; хочет показаться хорошей хозяйкой.
И у неё получилось. Запеканка была покупная, но вкусная. Творог без крупинок – ровная сладковатая масса – таял во рту и вызывал желание зажмуриться от удовольствия. Кисель (смешное слово) – был кисловатым: то ли клюква, то ли брусника. Горячим и нужной консистенции – достаточно густой, но не тягучий. Я невольно вспомнил больничную столовую и липкий, стоящий комом в горле клейстер из сухофруктов, который есть и ложкой было тяжело, а нам разливали его в жестяные кружки. Такое простое блюдо, но столько вкуса. Сладкое и кислое; горячее и холодное перемешивалось… Короче – вкусно. Очень.
– Я купила тебе билет на поезд, – тихо сказала Ольга, вертя в ладонях чашку с кофе.
Моя рука застыла в воздухе, а потом я опустил её. Керамика стукнула по столу, из неё выплеснулась горячая ароматная жидкость, слегка обжигая кожу. Я пристально посмотрел на сладкую, но она не поднимала на меня глаз.
– Во сколько? – сухо спросил я, продолжая впитывать её невидимые эмоции глазами.
– В три часа дня.
– Завтра?
– Сегодня.
Слова от чего–то прозвучали как приговор. На душе стало тоскливо, и я отвернулся от неё.
Прогоняет всё–таки.
– Хорошо, – ответил я, отпивая из чашки и обжигаясь горячим утренним напитком.
Часы на встроенной духовке показывали пол первого пополудни. Осталось каких–то два с половиной часа с ней рядом. А потом я уеду. И что будет дальше?