Вокруг и около

На центральной стояли члены бюро ЦК и почти равные им кандидаты в члены. На боковых – министры и заведующие отделами ЦК, по должностному положению превосходившие членов правительства. И те, и другие места на трибунах занимали не абы как, а строго по субординации: первое лицо – посередине, второе по правую руку первого, третье – по левую. Дальше опять по ранжиру, где каждый знал свой шесток, и как ни косись на соседний, шаг влево, шаг вправо считался покушением на чужое и пресекался на месте.

На площадь, по которой в дни Первомая и седьмого ноября каждого советского года проходили демонстрации трудящихся, все вместе смотрели сверху вниз. Трудящиеся, в свою очередь, держали перед глазами не столько трибуну, сколько ручные часы, предвкушали скорое застолье и потому выглядели весело и бодро. А на всех разом: членов, околочленов, министров, завотделов, демонстрантов с высоты своего как в буквальном, так и переносном смысле положения смотрел он, Владимир Ульянов-Ленин.

Памятник Ленину с примыкающей к нему трибуной поставили вскоре после войны. К тому времени на площади (надо ли говорить, имени кого?) уже стояло здание Совета министров, а все остальное, сложившееся затем в единый таманяновский ансамбль, либо строилось, либо достраивалось. Что же касается главной трибуны республики, то она была сделана из гранита и, если не говорить о функции, представляла собой истинное произведение искусства. Речь прежде всего о тончайшей вязи на карнизах, исполненной с таким мастерством и изяществом, будто кружева вырезались не зубилом по граниту, а ножом по маслу.

Ереванцы тех лет могли видеть это чудо собственными глазами. Под навесом у памятника долго раздавался перезвон молоточков – это резчики по камню отсекали от него все лишнее, а что оставалось, можно было смело нести в музей. Такие орнаменты увидишь разве что на хачкарах, да и то не всегда.

После того как трибуну передали на вечное, как тогда казалось, пользование, на ее фронтоне решили выбить еще и флаг Армянской ССР, в связи с чем ее опять ненадолго закрыли, и только после этого объект окончательно сдали в эксплуатацию.

Два слова из практики эксплуатации объекта. В отличие от многих своих собратьев он был всегда чист, ухожен и свеж. В тыльной части памятника можно было видеть небольшую железную дверь, где держали необходимый уборочный инвентарь, по праздникам его выносили, а в комнатке ставили телефон правительственной связи и входить туда могли только избранные.

В парадные дни вся прилегающая к площади территория блокировалась поставленными поперек улиц грузовиками, а для проезда автомашин со спецпропусками (хотя правительственные автомобили можно было различить за версту по отсутствию на переднем бампере номерного знака) оставлялись один-два коридора. К приезду первого лица младшие товарищи уже гуртовались за широкой спиной Ильича – ждали, пока первый совершит традиционный ритуал: подойдет, поздоровается с каждым за ручку, поздравит с праздником. Затем направится к трибуне и все гуськом потянутся следом.

Человек, оказавшийся в такой компании впервые, наверняка обратил бы внимание на одинаковость в выражениях лиц и очевидную идентичность в прикидах. Что из чего вытекало, автору сказать трудно, скорее всего, одно предполагалось другим, образуя единство формы с содержанием.

В обычные дни у памятника дежурил милиционер, однако, в отличие от мавзолея Ленина в Москве, в Ереване к трибунам подходить разрешалось, пусть даже особого желания «себя под Лениным чистить» что-то не наблюдалось. К тому времени «ум, честь и совесть нашей эпохи» проходил больше как герой анекдотов, нежели всеми почитаемый вождь. Между тем, в жизни порой случалось и похлеще анекдота.

Из воспоминаний очевидца. Когда в годы войны в одну из белорусских деревень вошли немцы, они решили разрушить памятник Ленину, но тот оказался крепким орешком. Тогда поступили иначе: голову вождя отбили, а туловище оставили. Прошло время, оккупантов из села прогнали, и недоразрушенный памятник надо было восстанавливать. Отсутствующую голову заказали в областном центре: сняли мерку, послали образец камня, и все прочее, но, как часто бывает, забыли сказать главное. И вот настал час открытия: цветы, аплодисменты, речи, с памятника стаскивают покрывало, оркестр… Но воспринимать происходящее всерьез мешает какая-то чертовщина: все, вроде, как положено, но в чем-то то ли недобор, то ли, напротив, перебор…

– Так у него ж и так на голове кепка есть, – перекрестилась сметливая колхозница.

– Ну и правильно, – зыркнул сердитым глазом сельсоветский начальник.

– А тогда зачем вторая, которая в руке? Запасная, что ль?…

…Ереванского Ленина скульптор Меркуров выковал без кепки не потому, конечно, чтоб свести к минимуму риски, а из чисто творческих побуждений.

Если отвлечься от идеологических мотивов, то надо признать – этот памятник один из лучших в своем роде во всем бывшем СССР. Но все равно символом Еревана он не был и не мог стать никогда, так как являлся выкованным из меди официальным лицом и родоначальником коммунистической партии и советского государства. За свою долгую жизнь на площади имени самого себя он видел многое: парады (еще те, когда генералы объезжали войска на конях), демонстрации, когда люди еще отзывались на призывы с трибуны, а потом перестали и вместо них стали крутить фонограмму, видел бесконечную смену фигур на трибуне под собой, и еще разное всякое, происходившее на главной площади столицы.

Но все, что имеет начало, имеет и конец. В один несчастный для памятника день его снесли, трибуны под ним тоже потеряли смысл и были убраны, и там, где все это стояло, образовалось ровное место. Вначале оно коробило память и смущало глаз. Потом людям стало казаться, что так даже лучше – без идолов из меди и трибун из гранита. Во всяком случае, для глаза. А что касается памяти, то уже выросло поколение, которому по данному случаю и вспоминать нечего.

Единственное, что смущает до сих пор – куда подевались капители и карнизы с уникальными орнаментами? Но это уже другая история и другое дело. Возможно, уголовное.

Человек на «зебре»

Прилетая из Москвы в Ереван «Аэрофлотом», с недавних пор пролетаешь над Турцией, и это, как любят нынче повторять, «вызывает неоднозначную реакцию». Причем не только по отношению к Турции, но и к Грузии тоже, закрывшей свое небо для российских самолетов и одновременно сдирающей бешеные деньги за армянский транзит по своей благословенной земле. Таким образом, если исходить из транспортной логистики, создаются реальные предпосылки для уравнивания во вредности как соседа с севера, так и соседа с юга. Что несколько странно, поскольку неугомонный вождь грузинов является армянским орденоносцем, в то время как правитель Турции – пока еще нет. Ну да ладно… Теперь о более приятном.

Сенсация, всколыхнувшая многомиллионную армянскую диаспору, частично подтвердилась: орлята учатся летать, ереванцы пробуют ходить по правилам, а водители перестали давить пешеходов в тех случаях, когда этого не позволяют светофоры. Почему сенсация достоверна не полностью, а лишь отчасти? Потому что Ереван – это не только центр города, но и все остальное, где опять же ходят пешком и ездят на машинах, но все еще без правил. Тем не менее, изменения к лучшему в общем и целом просматриваются.

Причину происходящего одни видят в особой избранности этноса, уходящей корнями в глубины национальной культуры и не учитываемой до последнего времени инспекторами ГАИ. Кто-то связывает происходящее с благоприятными лунными днями текущего года. Другие, большей частью профессиональные скептики, считают, что метаморфозы вовсе не от возрастающей сознательности граждан, а от впечатляющих размеров штрафов.

Спешу присоединиться к скептикам, чтоб обратить их внимание на общеизвестное. Во всем мире, включая самые развитые страны Старого и Нового света, вначале был страх наказания, расставания с деньгами в том числе, и только потом начиналась сознательность. В том, что у нас этот механизм включился с большим опозданием, никто кроме нас не виноват. Пройдет какое-то время, вежливость между участниками дорожного движения станет функционировать в автоматическом режиме и у нас, а с отдельными нарушителями правил дорожного перестанут дружить девушки. О них, о девушках, чуть потом, потому что автор еще не сказал главного.