Вокруг и около

Заказов хватало, первопроходец отечественного челночного бизнеса трудился, не покладая рук, однако роль придворного снабженца стала ему надоедать – захотелось чего-то своего, не зависящего от КРУ, ОБХСС исполкома Ереванского городского совета депутатов трудящихся.

– А правда ли, – вспоминал Гаго о близком, – что дефицита в Армении больше нет?

– Чистая правда.

– Ив Москве?

– В Москве – тем более.

– То есть все это (рука с «Ролексом» на запястье прошлась по собственному облачению) можно свободно купить?

– Легко.

Гаго задумался, умолк. Кажется, ему стало грустно.

…Вторую (или первую?) половину Проспекта пятидесятых можно было считать культурно-просветительской зоной главной магистрали столицы. Здесь, под сенью Матенадарана, располагались: консерватория с магазином «Ноты» под боком, кинотеатр «Напри», Армянский дом работников искусств (АДРИ) с причитающимся жилым домом, гастрономом «Артистический» и богемным кафе «Сквознячок» соответственно. К гуманитарной сфере с некоторой натяжкой относилось и студенческое общежитие.

Таким образом, первая (или вторая?) половина Проспекта не только представляла, но и в известном смысле формировала художественно-интеллектуальную элиту ереванцев, а если шире, то и всей Армении. Достаточно посмотреть на мемориальные доски с именами наших корифеев на стенах жилдома АДРИ, и это будет тот случай, когда лучше вспомнить и посмотреть, чем посмотреть и вспомнить. А вот в шестидесятых годах прошлого столетия можно было просто смотреть. Прохладными летними вечерами по Проспекту фланировали Ерванд Кочар, Гегам Сарян, Ованес Шираз, другие знаменитости и что для нас, тогдашних студентов, особенно актуально, ректор Ереванского Госунта, академик Нагуш Арутюнян с компанией, не проходившей мимо магазина «Соки – воды» периода секс-дивы Арпик. Наблюдательных студентов это, в частности, убеждало в том, что и академикам ничто человеческое не чуждо.

Эти близко знавшие друг друга люди обычно следовали параллельными курсами, а когда встречными, то вежливо приподнимали шляпу и галантно раскланивались. Нередко и разговор заводили, но в таком случае следовало отойти в сторонку – следом, безостановочно и неудержимо, волна за волной накатывались другие участники большого ереванского променада.

Тогда-то и вошла и долго не могла выйти из моды странная манера ходить по улицам под руку, прижимаясь другу к другу крепко и неразрывно, изображая, очевидно, единение вокруг всего, что на каждый исторический момент будет угодно изваянию под именем Монумент. Всезнающий, всевидящий и всемогущий, он парил-возвышался над Проспектом, как бы подтверждая, что «каждый день и каждый час Сталин думает о нас». Убрали бессмертного втихую: проснулись однажды ереванцы, а постамент – пуст. И стоял он так, нелепо и глупо, как салют средь бела дня, покуда не взошла на пьедестал, непоколебимая и теперь уже на все времена, Родина-мать.

…Если не год и не два, а многие годы каждым утром выходишь на свою улицу и идешь по ней, то всех знаешь в лицо и это, скорее всего, взаимно. Одно плохо: узнавание есть, а продолжения, чаще всего – никакого. Тут я сошлюсь на Валентину Лелину, поэтессу из Санкт-Петербурга, написавшую о своем городе очень хорошую книгу. Итак, то, о чем, завершая заметки, автор хотел сказать своими словами, но нашел получше.

– Один петербуржец, – пишет Валентина Лелина, – рассказывал, что однажды вдруг заметил, что каждое утро он с одними и теми же людьми ждет на остановке трамвая, потом с одними и теми же людьми от станции метро «Купчино» доезжает до «Горьковской» и в одно и то же время в подземном переходе встречает лейтенанта медицинской службы. Он осознал это, когда заметил, что тот стал старшим лейтенантом. А потом – капитаном. И уже хотелось остановить его и сказать: «Друг, поздравляю! Сколько лет мы каждое утро встречаемся в этом переходе…» Но он так и не сказал. И странно это, и грустно, – пишет Лелина.

И поучительно тоже, полагает автор. Во все времена, даже нынешние.

Прощание с Марией

...

Медицинского заключения о смерти Маши на день написания заметки еще не было, но в данном случае это и не важно – легче все равно не будет. Другая история с Вовой. Вову убили, и здесь уже не печаль, а гнев. На учиненное человеком варварство. И пусть свершилось оно чуть ли не сорок лет тому назад, все, что было со слоном, помню.

Вову в Ереване любили и взрослые, и дети: первые за добрый нрав и послушание, вторые, просто за то, что слон. И те, и другие приходили к нему с гостинцами: булочками, конфетами, яблоком или просто краюхой хлеба. Надо ли говорить, что у загона висела табличка с предупреждением не кормить, не поить и не подходить близко. Понятно и то, что и кормили, и поили, и трогали руками. Предположить, что слон возьмет да съест подсунутую гадость, было сложно еще и потому, что Вова брал на хобот не все, что попало, а лучшее, чем заметно отличался от поклонников советского общепита. А еще не переносил слон алкогольный дух, но здесь один нюанс. Он в том, что за Вовой смотрел человек, скажем так, к водке неравнодушный, но это, как ни странно, не помешало русскому человеку жить в Армении с индийским слоном душа в душу, и время от времени философствовать о том, сколько этот, условно говоря, меньшой брат, мог бы принять вовнутрь, если бы согласился стать третьим.

Но вот случилась неожиданность. Однажды утром Вова встал не с той ноги. Такое бывает и с людьми, но в случае со слонами это, согласитесь, сложнее. Взбунтовавшийся Вова никого к себе не подпускал, никого не слушал, а выбил могучим плечом дверь и вышел за ограду. Отчего он взбрыкнул, никто не понял, сошлись на том, что по весне без дамы сердца у гиганта секса взыграли гормоны. Очень может быть, бывает не только со слонами…

Удержать слона за оградой не получилось. Вова, словно зная, куда держать путь, вышел за ворота зоопарка и твердой поступью двинулся в направлении Еревана. По большому (как в буквальном, так и фигуральном смысле) счету он никому не мешал: автомобилей не переворачивал, не вырывал с корнем деревья, редких пешеходов не давил.

Понятно, что первыми всполошилась ГАИ. Оттуда передали по цепочке – снизу вверх. Наверху, как известно, самые умные, но те, которые еще умнее, и это тоже известно, на самом верху. Конкретно – на улице Барекамутян – так в те времена назывался проспект маршала Баграмяна. В ЦК к сообщению о ЧП отнеслись ровно так, как сегодня отнеслись бы к сигналу о несанкционированном шествии – дали команду пресечь. Но и тогда, и сегодня сказать легче, чем сделать.

Получив команду, стали думать: как? Взять слона за бивень и развернуть на сто восемьдесят градусов? Хотел бы я посмотреть на такого смельчака. Возвести на улицах баррикады? Разнесет к чертовой матери. Вызвать пожарников? Позвали. Но холодный душ Вову только освежил. Кого звать еще? Правильно, армию. По команде сверху, где, как мы знаем, все поголовно умные, пригнали бронетранспортер, и стальная махина двинулась на слона.

Вову свалили со второй попытки – БТР подал назад, разогнался и протаранил животное. Затем взгромоздился на тушу и отутюжил животное до самой смерти. Одна из самых страшных картин моей памяти: многотонную машину покачивает от вдохов-выдохов угасающего слона, а в ушах его предсмертный стон, как последняя песня индийского гостя. Усыпить животное ни в какую умную голову почему-то не пришло, а вот усмирить броней – сработало сходу. Армения вам все-таки не Голландия, где даже мышей ловят необычными мышеловками: грызуны в них не погибают – мышек затем вытаскивают и отпускают на волю. Немного странно, зато гуманно.

Теперь, отдав долг памяти Вове, я возвращаюсь к Маше, которую, к сожалению, лично не знал, но много слышал: привезли из Москвы, из театра Дурова, было ей двадцать два года – это на десять лет старше слона по имени Грант, которому понадобилась подруга жизни. В разнице лет нет ничего особенного – практикуется не только в мире зверей. Говорят, отношения двух гигантов складывались вполне благоприятно, а что произошло дальше, опять темный лес. Большое, особенно если речь о героях заметки, видится на расстоянии. Найти причину случившегося и сделать так, чтобы Армения не уподоблялась кладбищу слонов, задача специалистов. Но вот первое, что приходит даже в дилетантскую голову. И в том, и в другом случаях слоны долгое время в неволе жили без пары, а спустя недолгое время после бракосочетания погибали. Понятно, что покупать слона и слониху в комплекте дороже, но ведь терять еще дороже.