Вокруг и около

Хозяевами этой малопривлекательной каморки были первопроходцы советского визажизма, лучшим из которых в памяти партийного истеблишмента был и навсегда остался Ваня.

Не знаю, кто привел его в главную цирюльню Армянской ССР, но это был точно человек прогрессивных взглядов и радикальных умонастроений. Этот неизвестный нам смельчак (безусловно, влиятельный, поскольку в ином случае его не стали бы и слушать) шел на риск, хорошо понимая, что первое парикмахерское кресло республики потому и первое, что сидеть в нем первому лицу. Между тем, приставить к креслу предлагалось умельца с очевидными признаками эстетического экстремизма.

Спецконтингенту Ваня пришелся по душе, но сказать, что и по вкусу, было бы скоропалительно, пока первое лицо Армении не ответило на этот вопрос утвердительно и, что называется, собственной головой. Тянуть с ответом первое лицо не стало, и дело пошло…

Уста Даниел, у которого прежде стригся Карен Серобович Демирчян (и стало быть, вся аппаратная знать), был по жизни славным малым, но в профессиональном смысле больше, чем на «тройку», не тянул, отчего родилась байка, будто по первой специальности ходил он в плотниках. Вообще-то очень может быть…

Словом, Уста Даниел, доставшийся Карену Серобовичу Демирчяну от Антона Ервандовича Кочиняна, представлениям нового лидера Армении о прекрасном уже не соответствовал, вследствие чего отставка Даниела была предрешена.

И вот в один прекрасный день, когда тонкий французский парфюм вытеснил из по-быстрому отремонтированной кельи дух ширпотребовского одеколона, по эту сторону парикмахерской встал общеизвестный телохранитель и о том, кто в это время находился по ту, можно было не спрашивать.

Словом, экзамен Ваня выдержал, став в Армении номером один, но не по партийной табели о рангах, а благодаря своему мастерству и умению. Отстоял он свою вахту до самого разгула перестройки, которой отдался с необычной для парикмахера страстью.

С началом карабахского движения Ваню стало сильно заносить в сторону ортодоксального патриотизма, что напрямую стрижке и бритью, правда, не мешало, но зачастую оборачивалось уводящими от дела дискуссиями. Кто спорит, тут можно было хлопнуть дверью и уйти к другому, менее политизированному стилисту-визажисту, но я легко поступился принципами в обмен на обещание Вани, находясь при исполнении, рассуждать разве что о погоде. Конвенция была нарушена лишь однажды, мною и не очень изящно.

– У тебя, Ваня, есть редкий шанс покончить с одним, но видным представителям антинародного режима.

– Это как? – приглушил фен Ваня.

– Очень просто. Перерезать горло товарищу, который только что отсюда вышел.

Речь шла об одном из членов Политбюро, прибывшем в Армению «наводить порядок» и убывшем хоть и бесславно, но в полном здравии и без единой царапины на горле.

…А вскоре ушел и Ваня: вначале в интуристовскую «Армению», а дальше в собственный бизнес, открыв в Ереване свой салон красоты.

Книжная лавка

Теперь я вновь предлагаю войти в здание на проспекте Баграмяна, но повернуть уже направо и оказаться в один к одному равном с парикмахерской по площади книжном магазине. Вы не поверите, но классики марксизма-ленинизма были представлены здесь в неправдоподобно куцем ассортименте, оставались «вещью в себе» до неприличия долго.

Это рождало оптимизм, усиливающийся по мере того, как на полках обнаруживались книги, от которых у просвещенного читателя захватывало дух.

Проницательный книголюб не мог, конечно, не заметить, что недоступный простому смертному дефицит представлен здесь почему-то в одном экземпляре, но это только возбуждало азарт и подталкивало к решительным действиям. Что-что похожее испытывают охотники-рыболовы, уже даже не предвкушая, а почти празднуя удачу. И вот когда Булгаков или, к примеру, Сомерсет Моэм, казалось, в вашем кармане, а неудачники плачут, наступал неотвратимый, как сама судьба, Час Продавца.

Милая девушка Лена, в которой трудно было заподозрить гордость филологии, свое дело, однако, знала, но еще лучше разбиралась в психологии номенклатурных читателей, которые и в магазин-то не часто хаживали, а, подчеркнув в списке нужное, посылали за книгами своих помощников и секретарш. В этих размноженных на «ксероксе» списках было все: новинки художественной, научно-популярной, политической, приключенческой, экономической, медицинской литературы и, что примечательно, не только советской, но и иностранной. Плюс словари и справочники на все случаи жизни, плюс альбомы и буклеты, отдельно – журналы «Америка», «Англия» на русском, разумеется, языке.

Поверить в то, что все это – для всех, было трудно с первого и даже со второго взгляда, поэтому отрезвляющее слово «список» из уст славной девушки Лены тотчас приводило расслабившуюся публику в чувство. Для самых непонятливых это слово повторялось, но уже с тем выражением на лице и интонацией в голосе, с которыми обычно говорят про свинью и калашный ряд, после чего все становилось на свои места.

Здесь надо заметить, что многие спискодержатели позволяли своим бумагоносителям распорядиться невостребованными книгами по собственному усмотрению, и тогда все то, что оставалось в сухом остатке, поступало в распоряжение сообразительной девушки Лены, доверявшей литературному вкусу автора этих строк безоглядно и, прошу прощения за нескромность, обоснованно.

– Думаете, Маркес пойдет? – спрашивала в таких случаях Лена.

– Не то слово!

– А Саган?

– Оторвут с руками.

– И Фурманова? – с убежденным нажимом на букву «о» продолжала Лена.

– А вот его можно отдавать бесплатно…

Затем перспективная во всех отношениях литература уходила под прилавок, мне же за консультационные услуги позволялось брать что угодно для души. Такой привилегией пользовались только коллеги из отдела пропаганды и агитации, отвечавшего как за написание правильных книг, так и образцовую торговлю ими.

…Широкие читательские круги не могли, конечно, знать, что книжный киоск на проспекте Баграмяна был не единственным источником знаний для сотрудников аппарата: для семейного чтения секретарям и остальным членам бюро ЦК посылали из Москвы отдельные списки. Доставкой книг из Центра занималась так называемая «Экспедиция» (то ли ЦК КПСС, то ли Совета Министров СССР), и все это добро, минуя скромный киоск, поступало непосредственно адресату, что вызывало у справедливой девушки Лены чувство незаслуженной обиды.

Оценить возможности и проникнуться теплыми чувствами к «Экспедиции» мне позволили добрые отношения с замечательным человеком и очень большим в то время начальником – Председателем Верховного Совета Армении, Грантом Мушеговичем Восканяном.

…Уйдя из ЦК в собкоры «Известий», я еще не раз приходил в киоск на первом этаже (уже со своим именным списком), а оттуда – к парикмахеру Ване, или наоборот. Что было одинаково приятно.

Магазин

Теперь я приглашу читателя в один из наиболее оберегаемых от посторонних глаз объектов. Допуск к нему осуществлялся по предъявлении разного цвета и конфигураций талончиков, приобретающих особую значимость в предпраздничные дни, но не терявших актуальности и в обычные. Потому как кушать хочется всегда.

Мифология этой торговой точки сопоставима с легендой о садах Семирамиды, Лейле и Меджнуне или, на худой конец, не сдающемся крейсере «Варяг». Всяк взятый на работу в ЦК рано или поздно должен был ответить на наиболее животрепещущий вопрос дня: «Что в вашем магазине дают?» Столь пристальный интерес общественности к ингредиентам партийной кухни свидетельствовал по меньшей мере о двух вещах: никудышной конспирации в обеспечении кого надо вкусной и здоровой пищей и дефиците продуктов питания для диктатуры пролетариата, из-за чего «слуг народа» приходилось подкармливать нелегально.

Теперь к существу дела. Народное поверье ставило цековский магазин в один ряд с Грецией, где, как почему-то принято считать, есть все. Даю свидетельские показания. В магазине ЦК всего не было, но то, что там было, отличалось свежестью, высоким качеством и относительно сносным товарным видом. Слухи наподобие этого – «там есть все», рождались вследствие того, что в обычных магазинах долгое время не было ничего, и тогда банка сайры, плитка шоколада «Гвардейский» или склянка кукурузного масла для армянских партайгеноссе казались верхом изобилия. О мясе, яйцах и курах для народа я уже не говорю. Про морепродукты умалчиваю с еще большим смущением, поскольку, смирившись с безрыбьем, люди не могли рассчитывать даже на раков, тогда как и мясо, и куры, и даже крабы камчатской национальности в магазине ЦК все-таки водились. Однако не продавались, как это делается во всем мире, а «выдавались на руки», как только у нас. То есть в строго установленном количестве и сугубо определенном ассортименте.