Страница 96 из 107
Когда Грей отошел, «дядька» прикрыл глаза, грустно покачал головой.
– Такая судьба. Это все мать для него собрала…
В машине мы говорили о его матери. Можно представить, сколько бессонных ночей было у этой женщины, хорошо понимавшей: здешняя жизнь ласкова только к богатым, удачливым и здоровым. Что придумать для сына? Наверное, она благодарит всех богов за счастливую мысль об этом музее. Собранная по окрестным фермам и свезенная в одно место ржавая, пыльная рухлядь для нее, конечно, дороже ценностей Лувра и Эрмитажа…
В заключение экскурса в старину стоит сказать: многих американцев одолевает романтический зуд «бросить все и по следам предков пройти равнину на повозке в одну лошадиную силу». (Буквальная запись в беседе с одним из романтиков.) Однако равнины пересекают не иначе, как сидя в автомобиле. И все же, подобно тому как в океан время от времени пускаются на плотах, тут на великих размерах суши появляются чудаки на повозках. О них, разумеется, пишут в газетах, их видят по телевидению. Молва об одном из них, Оливере Расселе, на крыльях журнала «Америка» залетела и на пространства Евразии. С больших снимков глядели две лошади и шесть человек, сидевших в повозке под полотняным верхом, – сам Оливер, его жена Джин и четверо симпатичных босоногих мальцов. Сообщалось, что строительный рабочий из штата Огайо семь лет собирался, обсуждая поездку с друзьями, и наконец за тысячу долларов соорудил фургон, приобрел лошадей. И поехал.
«Щадя лошадей, Оливер проезжает в день не более 30 километров. Когда надо их подковать, он превращается в кузнеца». Рассказ в журнале, как тому полагается быть, подернут розовым цветом рекламного счастья. Где-то на полпути Оливер будто бы заявил журналисту: «Это замечательная поездка… Всю жизнь свою я не чувствовал себя таким свободным, как сейчас». «Пионер XX века собирается распрячь лошадей на побережье Тихого океана и сделаться фермером в Орегоне», – сообщалось в журнале.
Наша дорога проходила по местам, где ехал Оливер. Полагая, что человек этот действительно интересный и может рассказать что-нибудь более существенное, чем приведенные журналом фразы, мы навели справки: добрался ли Рассел Оливер до океана и нельзя ли связаться с ним хотя бы по почте? Никто, однако, не знал, как закончилась шумная одиссея. (Америка скоро забывает сенсации.) Но в газете «Вашингтон пост» мы отыскали заметку под заголовком «Крытый фургон – незваный гость».
В конце пути, проехав за 81 день 2800 километров, Рассел Оливер рассказал журналисту столичной газеты: «Мы измучены и в отчаянии… Были хорошие встречи с людьми. Но постепенно мы стали встречать равнодушие и враждебность… В местечке, где собрались заночевать, нам отказали: „Езжайте дальше“. Я ведь без денег. Хотел устроиться на работу, но мне отвечают: „Катись!“ Нас принимают за хиппи и за бродяг. Почему? Волосы у меня не длиннее, чем у других, со мною жена и четверо ребятишек… Скорее всего лошадей продадим, а фургон сожжем. Была мечта. Теперь ее нет». Такая история…
Острее всего безбрежность и пугающую пустоту равнин мы почувствовали в последний вечер перед тем, как увидеть отроги Скалистых гор. Сразу же после столбика «Штат Небраска» шоссе пошло под уклон. Сзади, из штата Южная Дакота, наползала сизовато-черная туча. Зловещей, оседающей книзу скобкой она по наклонной горке опускалась на степь. Пристегнувшись ремнями, мы выжали из машины все, что в нее заложили конструкторы. Но туча не отставала. Ярко-красный разлив заката, светивший нам в ветровое стекло, окрасил наседавшее сзади чудовище в зловещий сизовато-пурпурный цвет. Казалось, там, сзади, кинь кверху камень – все прорвется, обрушится на притихшую землю.
В каком-то богом забытом местечке, без единого человека на единственной улице, светился огонек лавки. Мы забежали купить сигарет и что-нибудь пожевать на ходу.
– Скорее, джентльмены, скорее! Я уже приготовилась закрывать.
Хозяйка лавочки подала нам пакеты сушеной картошки и, торопливо захлопнув дверь, трусцой побежала по жутко пустынной улочке.
Ни грома, ни малейшего звука. Зловещая тишина и быстро оседающий мрак. На предельной скорости мелькнула мимо машина. И мы сразу же вслед за ней, за ее тревожно мигающим огоньком.
Бетон дороги, изоляторы на черных телеграфных столбах, одинокий белый домишко без огонька, прежде чем потонуть в темноте, сделались ярко-красные. На черном, если глянуть назад, эти красные пятна и красная ровная лента дороги были зловещим вызовом грозовой ночи. Такие спектакли природы наблюдаешь лишь изредка…
Тучу мы обманули. Мы резко свернули. И шоссе 20 понесло нас прямо на Запад, к исчезающей на глазах полоске зари. А туча чиркнула пузом о землю в стороне, в темноте, слева. Отблески молний. Гром. Треск в приемнике, рвущий на части какой-то легкомысленно-нежный мотивчик…
В мотеле на краю крошечного городка было душно. Мы настежь открыли окна и двери. Окна выходили прямо на заросший бурьяном пустырь. Запах отмякшей полыни и диких цветов сразу же вытеснил застоявшийся воздух жилья. На свет полетели мохнатые бабочки. Пришел на свет открытых дверей и хозяин в нижней, небесного цвета, рубахе, в подтяжках.
– Душновато…
– Да, вечерок тихий…
Мы были единственными постояльцами двенадцатиместного мотеля. Хозяин жил бобылем и рад был случаю перекинуться словом. Узнав, как мы бежали от тучи, он понимающе улыбнулся,
– Я сам бывал в таких переделках. Сейчас еще рано, а вот в июне – июле бывает такое, буду рассказывать – не поверите. Стакан видите? Так вот, градины такого размера я видел сам. Железные крыши дырявило, как бумагу. А однажды читал, будто в Канзасе падали градины по три фунта.
Старожил Небраски если и привирал, то очень немного. Великие равнины – место знаменитых в Америке степных ураганов. Известные всем торнадо – гигантские вихри, способные, как пушинку, поднять повозку, корову, даже дом вместе с хозяином, способные, как былинку, согнуть стальные мачты электролиний, с корнем выдернуть дерево, осушить речку, – проносятся именно тут, на Великих равнинах.
Уже проезжая на юге равнин, в Оклахоме, мы поняли: дакотская туча, от которой удалось улизнуть, была всего лишь началом летних равнинных ливней и ураганов. 9 июня газеты США сообщили о бедствии в городке Рапид-Сити. (Он остался северо-западнее нашей дороги.) Сообщалось: «Город снесен ураганом и ливнем. Число жертв пока неизвестно, но, как видно, их более сотни».
Несколько дней главной новостью телевидения и газет были новости из Дакоты. Уже через день стало ясно: погибло 500 человек. Но цифра росла. «Людей находят мертвыми в автомобилях, в завалах глины и на деревьях. Мертвых ищут с собаками. 700 домов совсем перестали существовать, 1700 – разрушены очень сильно».
15 июня мы смотрели по телевидению драматический фильм, заснятый в Дакоте. «Погибло 1100 человек!» – сообщил диктор.
Таковы эти тихие с виду равнины, лежащие в самом центре Америки.
У индейцев Южной Дакоты
Вундед-ни («Раненая коленка») – так называются деревушка и речка. Штат Южная Дакота. Резервация Пайн-Ридж… Очерк о посещении этого места был написан. Но мы не предполагали, что начало его придется переписать в связи с драматическими событиями.
69 дней внимание мира было приковано к местечку Америки, до этого никому не известному. Вряд ли найдется газета или журнал, которые не писали бы об окопах, вырытых около кладбища Вундед-ни.
Началось это в предпоследний день февраля 1973 года. Около двухсот молодых индейцев племени сиу захватили поселок и заявили, что будут отстреливаться до последнего патрона, если не выполнят их требования. Требования были серьезны и справедливы. «Немедленно расследовать нарушения договоров, заключенных правительством с вождями индейских племен, прекратить дискриминацию индейцев, считаться с их нуждами».
Пока в политическом Вашингтоне собирались с мыслями, поселок, холм с кладбищем и церквушкой были оцеплены «силами подавления» (полицейские части, бронетранспортеры, даже самолеты «фантомы»). Стрельба, блокада поселка с целью лишить индейцев подкрепления, топлива и продуктов – таковы были меры «сил подавления». «Применить любые средства, любую технику, но изгнать заговорщиков!» – это слова сенатора от Южной Дакоты Джеймса Абурезка.