Земля за океаном

– Вот посмотрите…

Весь радиатор залеплен был комарами, козявками, бабочками, но главным образом пчелами. Вдох пылесоса, и радиатор стал чистым.

– Обычное дело в наших местах, – сказал парень, очищая ветровое стекло от желтых медовых потеков.

За небольшую плату впереди радиатора нам повесили сетку-экран. Это сберегало мотор, но пчелам, пересекавшим дорогу в Южной Дакоте, от этого легче не стало…

Восток Дакоты напоминает наше Придонье. Выпуская залетевшего в машину шмеля, мы вышли полежать на земле. Придонье!.. Блестели слегка пригнутые ветром травы. Парили птицы в просторном небе. И пахнуло… донником. Мы нашли эту травку с бисером желтых цветов. На Дону пахучий подсушенный донник добавляют в табак… Известно, запах сильнее всего пробуждает воспоминания. И в этот день нам казалось, что едем мы по знакомым местам и вот сейчас за той горбиной дороги сверкнет на солнце донская вода.

И вода в самом деле сверкнула. Но река называлась не Дон, а Миссури. На одном берегу работал желтый бульдозер. На другом – ходили две черные лошади. Река текла в глинистых берегах и была неприветливо-диковата. Ни ветлы, ни тальника в пойме, ни даже осоки. Тревожная рябь морщила воду, вызывая в памяти полотно Остроухова «Сиверко». Стайка уток низко пронеслась над желтоватой водой. Серый кулик клювом, похожим на шильце, тыкал в пенистый мусор, принесенный рекой на отмель. Мост… И мы уже едем в другой географической зоне Америки. Миссури – это граница Среднего Запада и Запада Дальнего. Полагают, сама природа считает эту границу законной и после Миссури резко меняет свой облик. Так, пожалуй, оно и есть. Сразу после моста мы увидели: едем по дикой земле. Пашни исчезли. Насколько хватал глаз, тянулась голая степь. Целина. Если землю где-нибудь распахали, то затем лишь, чтобы посеять траву для пастбищ, фермы исчезли. Зато появились ранчо. Это пастбища. Прямо возле дороги стоят грубо сколоченные из бревен ворота. Сверху на них прибито седло и вывески: «Ранчо „Одинокий койот“, „Ранчо „Бычий глаз“… Ворота закрыты. Проселочная дорога от них убегает за горизонт. Всадник около стада. И где-нибудь в травяных дебрях, в лощине ютится маленький домик. Хозяин ранчо нередко живет где-нибудь в шумном месте Америки, нередко владеет заводом или делает крупные деньги иным каким способом. Нередко это миллионер. Ранчо тоже дает ему деньги. Но хозяин изредка сюда наезжает. Наезжает не только для ревизии стада и объяснения с конными пастухами. Хозяин сам садится на лошадь, щеголяет в линялых, изодранных джинсах, в ковбойской шляпе, сам готовит еду, стреляет койотов. Это некое „приобщение к земле“. Связь с землей некогда была крепкой. Сейчас большие города всосали не только владельцев мелких ферм и ранчо. Приходят в упадок коллективные поселения сельских районов – городки с числом жителей в сотню-другую. Однако тяга к земле у людей остается. Утолить эту страсть по карману только богатому. На ранчо владелец приезжает „стряхнуть с себя город“, подышать неиспорченным воздухом, «побыть прежним американцем“. Иметь ранчо – дело престижа. Миллионер, правда, купит ранчо не в Дакоте, а далеко южнее по сгибу карты – в Техасе. Там земли жирнее и, стало быть, скот жирнее. И вообще – Техас не Дакота.

На скудных землях Южной Дакоты мы встретили скотоводов-индейцев. Два коренастых черноволосых парня вгоняли колья в глинистый косогор и тянули колючую проволоку, ограждая чье-то ранчо. Представители племени сиу без большой охоты заговорили с двумя «бледнолицыми». Но под дымок сигарет разговор постепенно наладился… Рассказ об индейцах – особый рассказ. Тут же уместно привести конец разговора. Старший из двух индейцев спросил:

– Ну и как вам наша земля?..

По тону, по духу, по ожиданию ответа было видно: парень очень сердит на Колумба. В понятие «наша земля» он не вносил ни дороги, ни города с небоскребами, ни самолеты, ни баночку кока-колы, стоявшую в тени у столба. Он имел в виду только землю, от которой ему, индейцу, остался самый черствый кусок.

Мы сказали:

– Земля красивая и богатая…

Парень помолчал. Попросил сигарету, неловко помяв ее, раскрошил.

– Дайте еще… Верно сказали: «красивая и богатая»… Красивая и богатая… Спасибо, белые люди…

Разговор дружелюбный окончился суховато. Для двух парней из племени сиу на первом месте стояла давняя и справедливая обида на белого человека.

…А потом пошли Скалистые горы. Машина лезла выше и выше. Ковбой на взбрыкнувшем коне с дорожных знаков оповещал, что едем мы «в огромном и удивительном штате Вайоминг». Земля стала красного цвета. Селения – совсем редкими. Это были нежаркие, но очень сухие места. Ветер с Атлантики влагу терял по дороге в эти края, а с запада, с Тихого океана, ветры имели преграду – горы Сьерра-Невады и этот Скалистый хребет.

В штате Вайоминг мы увидели снег. Охотились с фотокамерой на мустангов. Рыбачили. Видели, как разводят рыбу для местных озер. В левом верхнем углу штата Вайоминг осмотрели географическое чудо – Йеллоустонский парк, а ниже – такого же статуса заповедник Гранд-Титон. Об этом будет рассказано. А сейчас срежем нижний угол шатата Айдахо, срежем косячок огненно-жаркой Юты вблизи. Соленого озера и будем одолевать простор пустынной Невады.

Тут вспомнилась Средняя Азия… Мы проезжали Туркмению с равниной, спаленной солнцем, и сиреневым безлесным, бестравным гребешком гор. Тут была и казахская степь с кустами древесной полыни, стадами низкорослых коров и конными пастухами. Птицы сидели на бугорках с раскрытыми от жары клювами. Кое-где меж пучков жесткой травы белели коровьи ребра и черепа. Бетон дороги тут не был отполирован колесами, и очень часто встречались тушки раздавленных зайцев и сусликов. В одном месте дорогу машине загородило (невиданная для Америки картина!) большое стадо бурых коров. Наша «торино», как ледокол между льдинами, продиралась сквозь тесную массу существ, как видно, считавших, что этот участок дороги в Неваде построен исключительно для коров. Два пастуха вполне разделяли упрямство стада, неохотно заставили лошадей свернуть на обочину и, обернувшись, проводили нас взглядом хозяев этой земли.

Едва ли не четверть нашей дороги пришлась на пустыни. О них мы расскажем особо. А сейчас – дорожное происшествие… В Калифорнии запаслись апельсинами – путь предстоял по безводным местам. Но с нашим запасом фруктовой влаги вышел конфуз. Ночью где-то вблизи реки Колорадо на дороге появились воротца и в них фигура в пепельно-серой одежде и картузе.

– Апельсины везете?

– Везем, – робко ответили из машины.

– Вы разве не знали, что существует кордон?

– Не знали, – солгали мы.

– Иностранцы?.. – Не слишком строгий чиновник покрутил в руке ключ на цепочке, размышляя, как же ему поступить. – Ладно, езжайте!

Мы забыли, что, когда въезжали в Калифорнию из Невады, была такая же процедура. Чиновник в воротных строго нас спрашивал:

– Растения, семена какие-нибудь везете?

Мы тогда ничего не везли. Полицейский для формы глянул в багажник и прислонил руку к фуражке. Смысл этой весьма либеральной заставы состоит в том, что полоса Калифорнии от всего «каравая» Америки отделена высоким барьером гор. Тут сложился особый растительный мир. Чужаки, завезенные издалека, или какой-нибудь паучок могли бы повредить зеленому царству поливной Калифорнии. Вот и устроен «санпропускник»… Вплотную к пустыням примыкает север Техаса. Постепенно земля теряла каленый кирпичный цвет и обретала живые краски. Воспоминанием остались кактусы Аризоны. А высокая желтая юкка (пустынный цветок) и резвая длинноногая птица «дорожный бегун» провожали нас долго, до самой границы штата.

Юкка, качалки нефти, аккуратно покрашенные в синий и белый цвета, стада коров на воле и в огромных загонах (стойловый откорм) – таким запомнился север Техаса, маленький уголок огромного жирного штата. А потом пошли пашни, южные пашни – знаменитая Оклахома. Тут вдоволь было солнца, влаги и плодородия у земли. На травяных полях закончился сенокос. Фермеры на приземистых самоходных машинах подгребали крутые валки погожего сена. Машины двигались быстро, оставляя после себя цепочки тугих тюков, которые тут же подбирали автомобили.