Дайте нам крылья!

— Посмотрите внимательно. — Чешир, не касаясь экрана, пролистывал фрагменты изображения — они разворачивались в архитектурные чертежи. Я впервые в полной мере оценил размах и сложность проекта — целый квартал, да что там, целый город, вознесенный в небеса, он многократно превосходил по размерам тот небоскреб, на верхушке которого мы находились. Он простирался так широко, что боковые его фланги затеняли весь центр Города. По сути, это был второй центр Города, только небесный. Заоблачная цитадель позволит летателям вести свою, отдельную от бескрылых, жизнь — в небесном городе предусмотрено все для автономного существования. Живи в небесах, работай, отдыхай, учись, совершай покупки, занимайся спортом — плаванием, полетными тренировками, чем пожелаешь, — и все это в небесах. Когда Заоблачную цитадель достроят, мы, бескрылые, вынуждены будем существовать в тени летательского мира. И это не образное выражение. Небесный город будет затенять наш, земной.

Мысли у меня разбежались. Я представил себе Тома взрослым обитателем Заоблачной цитадели, — как он будет жить и работать среди этих прозрачных зданий, перелетая с одного насеста на другой, с обрыва, зеленеющего альпийским лесом, на край водопада, играть с детьми в парке, разбитом на краю бездны, как проведет всю жизнь, не спускаясь на землю. Представил я и себя — старик, который навещает Томаса на нижних ярусах цитадели, потому что на верхние ему вход закрыт, и потому большая часть жизни сына останется для него неведомой, недостижимой и невообразимой.

Я присмотрелся к чертежам на экране. Часть зданий напоминала дом Чешира и выглядела словно руины без крыш, — просто плавно переходили в небо.

— Вы ведь нарочно придали этим сооружениям незавершенный вид? Так задумано?

— Они открыты небу. Создавая для себя жилое пространство, мы, летатели, стараемся по возможности разомкнуть его и впустить в помещение небо, стереть грань между помещением и небом. Мы жаждем открытого пространства, даже в таких формах, как обрывы, пропасти, расщелины. Отчасти поэтому летатели не уживаются с бескрылыми: у нас клаустрофобия, у них головокружение.

Ага, значит, я — это один из презираемых «них».

Я опустился на скамью у стены, не в силах отвести взгляд от будущего небесного города. Неужели Чешир притащил меня сюда над облаками и бездной, чтобы показать чертеж? Он, конечно, вращался в ином мире, нежели я, и на недоступной мне высоте (снова получается, что буквально). С миром летателей я до дела Чешира раньше не соприкасался, но теперь, как и Пери, осознал, что маленькому Хьюго места в нем не найдется. Что за горькая ирония: Чешир сумел разработать проект небесного обиталища для летателей, предназначенного окончательно отделить их от бескрылых, но смириться с мыслью, что сын его не вырастет в слётка, — это Чеширу не удалось. «По сути, — подумал я, — мы с Чеширом стоим перед одной и той же дилеммой, только в зеркально противоположных вариантах. И оба никак не можем с ней справиться. Чешир — летатель, отец бескрылого сына. Я — бескрылый отец сына, возможно, будущего летателя. Каждый из нас оказался лицом к лицу с ребенком, которого навряд ли сможет понять. С ребенком, наделенным неожиданными для родителя свойствами».

Чешир шагнул ко мне.

— Скажите, как там Хьюго? Он правда цел и невредим? — взволнованно нахмурившись, спросил он. Притронулся к моей руке, будто надеялся касанием проверить, не лгу ли я.

Я кивнул.

— До чего нахальная дрянь, — процедил Чешир. — Маленькая наглая… — Он осекся. — Кем она себя вообразила? С какой стати решила, что с ней малышу будет лучше? Потащила моего сына черт знает куда, подвергла такой опасности! А ведь мы заботились о нем, он жил как в раю. Как в раю. Готовы были обеспечить ему что угодно.

«Нимало не сомневаюсь, — подумал я. — Только вот вопрос: как бы бедняжка Хьюго вписался в ваш мир, если у него нет крыльев? Какой из него наследник?»

Чешир нервно заходил туда-сюда. Потом резко остановился.

— Фоулер, что именно вам сказала Пери? Только смотрите мне: отвечать начистоту!

Вот он, вопрос, которого я ждал и опасался все это время. И ради благополучия Пери лучше на него не отвечать.

— Неважно, мистер Чешир. Вы наняли меня выполнить работу — я ее выполнил. Как и вы, я хочу лишь одного: чтобы Хьюго вернулся домой, живой и здоровый.

— Конечно, конечно. — Чешир выпрямился — мне было не по себе, когда он нависал надо мной, — и потер лоб. — Ждать просто невыносимо. Каждая минута тянется как целая вечность, — пожаловался он.

И вдруг резко схватил со стола причудливый гребешок и что-то нервно почесал в богатом оперении. Ни дать ни взять кот, который внезапно начинает выкусывать блоху. Затем Чешир швырнул гребешок на стол и помассировал переносицу. Закрыл руками глаза.

— Вы, конечно, хотите знать правду, Фоулер? — спросил он. — Я люблю сына. Что бы ни наговорила вам эта девица, вот вся правда, как есть.

Он отвел ладони от лица — измученного, осунувшегося, искаженного душевной болью. И мне стало его жалко.

— Многовато вы от меня хотите, Фоулер, — произнес Чешир. — Я вынужден вам довериться и вынуждет терпеливо ждать, пока вернут Хьюго.

Надо полагать, это он таким обходным маневром принес свои извинения за сцену на мосту. Потому что напрямую взять и попросить прощения, за то, что едва не расшиб меня в лепешку— на такую роскошь рассчитывать нечего. Этого от него не дождешься.

— Ждать осталось недолго. — Я сам удивился, как мягко и сочувственно прозвучал мой голос. — Но послушайте, Питер, — чтобы ошарашить, я неожиданно назвал его по имени, и Чешир вскинулся, — вы и правда должны мне верить. Пери возвращается, вы сами читали сообщение. Не предпринимайте ничего — хватит ей угроз и опасностей, иначе спугнете. Понимаете? Отзовите своего Хищника.

— Не понимаю, о чем вы, — изумился Чешир.

— Будет вам, Питер! Прекрасно вы все понимаете. Это чудище вчера ломилось ко мне в квартиру. Страшное дело. Напугало меня до икоты и…

Я прикусил язык. Хотел было сказать, что из-за Хищниа в опасности была жизнь моего сына, но счел за лучшее смолчать. Да и Чешир меня озадачил. Изумление, мелькнувшее у него на лице, сменилось ужасом — столь неподдельным, что я насторожился. Он и впрямь понятия не имел, о каком Хищнике я толкую. А значит… ночное чудовище подослал не Чешир!

Скверное дело. Таких паршивых открытий я давненько не делал.

Но если Хищника, который шпионил за мной, навел на след не Чешир, тогда кто же? Я лихорадочно перебирал в уме всех, кто знает об этой истории. Авис. Гарпериха. Елисеев. Кто еще мог нанять Хищника? И зачем?

— Мне срочно надо идти, — отчеканил я. Да, я отчаянно хотел обратно на землю, тем более, что за прозрачными стенами кабинета вовсю сгущались тучи и уже простреливали молнии. Совсем рядом прогремел раскатистый гром. И еще. И еще.

Чешир растерянно заморгал, с трудом сосредоточился.

— Идемте, — велел он и, к моему величайшему облегчению, повел меня не на мостик, будь он неладен, а по какому-то более или менее нормальному тоннелю, упиравшемуся в дверь. Дверь отворилась по мановению руки Чешира. За ней оказалась внутренность той самой опоры, на которой покоился верхний ярус. Все равно что попасть внутрь быков, на каких держится мост. Что за блаженство было очутиться в замкнутом и безопасном пространстве! Дверь затворилась, и за ней остались яростные вспышки молний и сердитые раскаты грома.

Мы зашагали по коридору. По левую руку тянулись пустые помещения, и за круглыми окнами вроде иллюминаторов бушевала гроза и хлестал дождь. Вскоре дождевые струи побелели и раздался прерывистый перестук, будто целая толпа ожесточенно швыряла в Заоблачную цитадель пригоршни камушков. Начался град.

Из дальнего конца коридора нам навстречу шел другой летатель. Женщина.

— Динни! — окликнул Чешир.

— Питер, вот вы где, — издалека заговорила она. — А я пытаюсь вам дозвониться. Да, знаю, знаю, вы работаете круглые сутки, но нельзя же взять и превратиться в затворника за неделю до «Поднебесной расы». Тем более — вы у нас гвоздь программы и знаменитость года.