Рейдер

Лишний

Александр Иванович Батраков так и бродил вокруг недоступного теперь НИИ «Микроточмаш», набирая номер за номером и обзванивая всех, кто хоть как-то мог помочь. Он лишился всего и сразу, и даже оба его новеньких служебных «Мерседеса» остались там, за оградой, почти в прошлой жизни. А потом на город упала темнота, и он забрался в переполненный дачниками автобус и впервые за много-много лет поехал домой, держась за поручни.

Происшедшее казалось ему невозможным. Батраков и в советские времена слыл крепким хозяйственником. Он одним из первых внедрил систему хозрасчета, и даже Горбачев, приехав с рабочим визитом в Тригорск осенью 1989 года, признал опыт Батракова передовым и подлежащим распространению по всей стране.

Михаил Сергеевич долго рассказывал партактиву Тригорска про квартиры к 2000 году и всеобщую перестройку страны. И хотя ничего из его обещаний так и не сбылось, Батраков запомнил Горбачева о-очень убедительным. Он до сих пор относился к первому президенту СССР неплохо и уж точно лучше, чем к Ельцину, который так и не нашел возможности посетить НИИ, а главное, ни разу не принял Батракова, сколько Александр Иванович ни записывался к нему на прием.

А в конце 90-х страну охватил кризис неплатежей и нехватки наличности, и начались трудные времена. Батраков тогда чуть не растерял своих лучших специалистов и, проклиная перестройку, порой доплачивал им едва ли не из собственного кармана.

Он сыпал проклятия до тех пор, пока не встретил своего близкого приятеля по институту Анатолия Перовского, занимавшего в ту пору пост руководителя машиностроительного завода. Они зашли в кооперативное кафе, выпили на двоих бутылочку «Московской», и Перовский объяснил, что все идет просто превосходно.

– Ваучеризация – это замечательная идея, – толковал он, – и если есть что приватизировать – а у тебя это есть, – можно стать настоящим капиталистом!

Институтский приятель знал, что говорил. Как раз в то время он занимался приватизацией дышавшего на ладан огромного издательского объединения.

– Хочешь стать «мистером Твистером»? – неловко улыбался в ответ Батраков.

– А почему бы и нет? – подлил водочки приятель. – Завод у меня уже есть, газеты будут… дело за пароходом.

Перовский сказал это настолько серьезно, что Батраков задумался. Он видел, что времена государственного владения проходят, и, скорее всего, безвозвратно. И тогда Александр Иванович Батраков, красный директор, член партии с 60-го года, примерный семьянин и образцовый общественник, первый раз в своей жизни решился на рискованный шаг. Посчитал наличность, снял со сберкнижки сбережения, вытащил из-под линолеума отложенные на черный день доллары, выпотрошил ящики письменного стола и на все деньги купил ваучеры.

Понятно, что провернуть такую операцию в одиночку было невозможно, и к закупкам пришлось подключать всех, даже самых дальних родичей. Цены росли и падали в зависимости от сообщений программы «Время». Так что, когда деятель, пообещавший за 300 дней превратить Россию в Эльдорадо, выступил в студии ОРТ и объяснил, что обладатель ваучера владеет частью страны, сосед Батракова, дебошир и алкоголик, вообще отказался продавать ваучеры своей жены и ее сестры – хоть за какие деньги. Хотя свой приватизационный чек к тому времени уже променял на бутылку спирта «Роял». Но приватизация шла полным ходом, ваучеры скупались, менялись, крались, собирались, отбирались, вкладывались, и вскоре одни стали еще богаче, а другие еще беднее.

Батракову посчастливилось набрать рекордное (он понятия не имел, каким числом ваучеров ворочали в то время Йордан, Кох, Авен и иже с ними) число ваучеров, и он довольно быстро договорился со сговорчивыми и поделил владение АОЗТ «НИИ Микроточмаш» с несговорчивыми. Так в Тригорске и появилось новое частное предприятие, а Батраков медленно, но верно стал «учиться капитализму».

Более всего ему помогал Перовский. Институтский приятель то отыскивал несколько вагонов японской видеоаппаратуры по бросовым ценам, то предлагал взять партию детских колясок и тут же находил контрагентов, готовых перекупить товар. А незадолго до дефолта Анатолий Михайлович затащил Александра Ивановича на таможенный склад.

– Вот где настоящий Клондайк, – Перовский широким жестом обвел десятки застрявших на таможне большегрузных машин, прибывших из Европы, Турции и даже Китая, – и кое-что скоро будет нашим.

Так оно и оказалось. Уже через неделю они закупили здесь партию куриных окорочков, конфискованных у какого-то липового получателя, не имевшего даже расчетного счета для уплаты формальных таможенных платежей.

Разгружать этот «куриный караван» из двадцати двух фур было категорически некуда, и начальник таможенного поста уже с ужасом представлял, как будет пахнуть его не оборудованный рефрижераторами склад через неделю после выгрузки. Так что Перовский, предложивший забрать товар за символическую плату, выглядел в глазах обеспокоенного таможенника настоящим спасителем.

Двадцать два большегрузных фургона куриных ножек были рассредоточены по районным рынкам и магазинам за один день. И хотя сама идея торговли – хотя бы и оптовой какими-то «ножками Буша» остро претила сознанию директора крупного НИИ, полученная от этой операции прибыль возместила все моральные издержки.

Так и пошло. Каждая новая операция оборачивалась для бывшего «красного директора» утратой очередных принципов и отчасти благодаря этому – приносила прибыль. Понятно, что вскоре Батраков растерял не только половину принципов, но и все отношения с родней. И дело было даже не в том, что Александр Иванович так и не накрыл, как обещал, праздничный стол для всех, кто помогал ему собирать ваучеры. Директор совершенно точно знал: они ему просто завидовали.

– Теперь у них будет повод позлорадствовать, – пробормотал Батраков и вышел из автобуса.

И едва Александр Иванович ступил на никогда им прежде не виденную «свою» остановку, его вдруг посетила безумная идея. Ему на секунду показалось, что на самом деле все произошло строго по законам этой новой жизни. Что кто-то неведомый точно так же, как он сам ранее, просто отодвинул свои принципы в сторону, чтобы получить прибыль. Вот только в роли «конфискованной партии окорочков» сегодня выступало его собственное НИИ – дело, на которое Александр Иванович Батраков положил всю свою жизнь.

Артем

Все время полета до Москвы Павлов перебирал в памяти все, что знал о НИИ. У этого крупного предприятия было множество слабых мест: скуповатый, консервативный Батраков экономил даже на самом главном – юридическом обосновании своих прав.

Артем вздохнул. Принадлежащий тому же поколению его отец тоже был консервативен, но – боже! – как же не походил он, и взглядами, и судьбой, на самонадеянного бывшего «красного директора» Батракова.

Папа вышел в отставку из МИДа, которому отдал более сорока лет, много лет назад и так и не смог примириться с новыми выдвиженцами, исповедовавшими космополитизм и приверженность западным идеалам. Державшийся крайне консервативных и патриотических взглядов, отец всю жизнь верил в светлое коммунистическое будущее и был очень обижен на Горбачева и Ельцина за развал могучего Союзного государства. Исторически ничем не оправданный распад СССР Андрей Андреевич принимал, пожалуй, даже ближе к сердцу, чем потерю кого-либо из близких.

Прошедший через четырехлетний ад фашистского концлагеря в раннем детстве, потерявший отца еще в младенчестве и похоронивший мать в 20 лет, Андрей Андреевич вырос сильным, мужественным, неэмоциональным и очень строгим – и к себе, и ко всем, кто с ним общался. Он не делал различия между детьми, женой, коллегами, просто встреченными случайными гражданами. Со всех, но прежде всего с себя самого, он требовал по самой высокой ставке. И если человек его подводил, Андрей Андреевич навсегда вычеркивал его из своих невидимых «списков».

Впрочем, окружающие, в том числе и «вычеркнутые», об этом никак не догадывались. Дипломат в жизни и на работе, отец продолжал здороваться и даже сдержанно улыбаться, хотя широкой улыбки Павлова Старшего, в отличие от Младшего, никто никогда не видел.