Страница 12 из 100
Предполагаемое время поиска составляет 71 час плюс-минус 20 часов, что пока не подтверждено экспертной комиссией».
Форд бросил рапорт прямо на контрольную панель: «Кретины! Не узнать этого человека тогда, когда они уже его почти вычислили! И они еще называют себя психографами!» Закрыв лицо руками, он в крайнем изнеможении опустился на стул.
Лазарус постучал по кафедре прикладом своего бластера, призывая присутствующих к порядку.
— Не перебивайте выступающего, — пригрозил он и добавил: — Продолжайте, но как можно короче.
Бертрам Харди вежливо кивнул:
— Я повторяю: эти людишки, которые нас окружают, не заслуживают ни малейшего снисхождения. Мы должны вести себя с ними осторожно, хитро и коварно. А когда мы наконец соберемся с силами, то нанесем удар! Беспокоиться об их благополучии нам нужно ровно настолько, насколько охотнику нужно предупреждать зверя о своем приближении.
С задних рядов послышался оглушительный свист. Лазарус вновь ударил по столу. Харди невозмутимо продолжал:
— Так называемый человеческий род разделился на две части, и пришло время открыто заявить об этом. С одной стороны, есть homo vivens, то есть мы… С другой стороны, — homo moriturus! И в этом они подобны серым ящерицам, саблезубым тиграм и бизонам, их дни сочтены! Мы не будем больше смешивать нашу живую кровь с их жалким подобием крови — это было бы равносильно скрещиванию с обезьянами! Я предлагаю покончить с ними: рассказать им какую-нибудь сказочку, заверить в том, что мы откроем для них источник вечной молодости. Мы выиграем время, вступим в бой с недолговечными (а они его неизбежно спровоцируют) — и победим!
Аплодисментов не последовало, но Лазарус про себя отметил, что некоторые присутствующие колеблются. Идеи Бертрама Харди противоречили многолетнему образу мышления, однако теперь его слова понравились многим. Лазарус не верил в судьбу; он верил… впрочем, это неважно, но он подумал о том, как бы выглядел брат Бертрам, будь у него сломаны обе руки.
Ева Бартоу попросила слова.
— Если это именно то, что подразумевает Брат Бертрам под выживанием сильнейших, — с горечью заметила она, — то я предпочитаю быть на стороне слабых. Я не могу согласиться с тем, чтобы жить за счет наших несчастных соседей. Более того, очевидно, наше присутствие, сам факт нашего богатого наследия наносит моральный ущерб недолговечным. Долголетие и огромные возможности заставляют наших соседей думать о том, что их лучшие побуждения тщетны, и единственное, что им остается — это безнадежно бороться против неизбежной смерти. Жизнь рядом с нами отбирает у несчастных силу и наполняет их паническим страхом смерти.
Поэтому я предлагаю план. Давайте обнаружим себя, расскажем всю правду и потребуем себе места на Земле, какой-нибудь маленький уголок, где мы могли бы жить отдельно. Если наши несчастные друзья захотят окружить нас большой стеной, наподобие той, что воздвигнута в Ковентри, — пусть так и будет. Это лучше, чем никогда не видеть друг друга.
Некоторые из присутствующих уже были готовы поддержать эту идею, но в разговор вступил Ральф Шульц.
— Не отвергая плана Евы в целом, я хочу высказать мнение профессионала. Психологического обособления, о котором она говорит, не так-то легко добиться. Современные средства связи…
— Тогда нам нужно улететь на другую планету! — возразила она.
— Куда? — спросил Бертрам Харди. — На Венеру? Лучше я поселюсь в парилке. Или на Марсе, где уже все ресурсы исчерпаны и делать больше нечего.
— Нет, по крайней мере не при нашей с тобой жизни. Дорогая Ева, ваша сердечная доброта вызывает уважение, но, к сожалению, в вашем предложении мало смысла. В Солнечной галактике есть только одна планета, пригодная для жизни, где мы с вами сейчас и находимся.
Что-то в словах Бертрама Харди привлекло Лазаруса Лонга, у него мелькнула неясная мысль. Совсем недавно он слышал или даже сам говорил нечто подобное, буквально каких-то два-три дня назад. Это было связано с его первым космическим путешествием более ста лет назад. Вот черт! Опять подвела память… Нет, это не к добру.
И тут он вспомнил. Ну конечно же, космический корабль! Мажзвездная станция, курсирующая между Землей и Луной, которую сейчас заканчивают конструировать в космосе.
— Друзья мои, — начал он, — прежде чем мы станем обсуждать идею поселения на другой планете, давайте рассмотрим иные возможности. — Он подождал, пока стихнет гул в зале. — Вы задумывались когда-нибудь над тем, что планеты, которые вращаются вокруг нашего Солнца, — это еще не конец Вселенной?
Воцарившуюся тишину нарушил Заккур Барстоу.
— Лазарус, вы это серьезно?
— Уж куда серьезнее…
— Что-то не похоже. Может, вы нам объясните?
— Попробую. — Лазарус оглядел собравшихся. — Неподалеку от Земли в открытом космосе строится станция — просторный корабль для межпланетных перелетов. Почему бы нам не воспользоваться этим и не поискать себе пристанища?
Первым пришел в себя Бертрам Харди.
— Возможно, это одна из новых оригинальных шуток нашего председателя, но если он говорит серьезно, то я хочу высказать свои соображения. Я возражал против Марса, а сейчас буду возражать в десять раз больше. Насколько я знаю, безрассудные мечтатели, которые сейчас конструируют эту станцию, собираются воспользоваться ею лет через сто. И тогда, может быть, их внуки и найдут какую-нибудь планету. Очень не хочется болтаться целое столетие внутри стальной посудины, да я и не собираюсь жить так долго. Нет, я выхожу из игры.
— Дело ваше, — заметил Лазарус. — Энди Либби, где ты?
— Я здесь, — поднялся Либби.
— Попрошу выйти на середину. Тебе приходилось участвовать в конструировании нового корабля для кентаврийцев?
— Нет…
Лазарус обратился к собратьям.
— Это решает дело. Если Энди не приложил своих рук к созданию двигателя, то эта посудина не сможет двигаться быстро. Парень, надо заняться этой проблемой. Вполне возможно, нам это понадобится.
— Но, Лазарус, вы ведь не хотите сказать, что…
— А что, и теоретически это невозможно?
— Вы же знаете, что теоретически — да, но ведь…
— Тогда лучше запусти свой котелок на полную мощность и постарайся решить проблему.
— Попробую. — Либби потупил взгляд.
— Минуточку, Лазарус, — вклинился Заккур Барстоу. — Мне нравится это предложение, и я считаю, что его нужно подробно обсудить и не поддаваться паническим настроениям Брата Бертрама.
Даже если Брат Либби потерпит полное фиаско, хотя я никогда не поверю в это, ведь все-таки немного смыслю в механике, даже тогда я предпочту целое столетие жить по-человечески, не испытывая чувства страха. Большинство из нас, периодически погружаясь в анабиоз и частично меняя экипаж, все-таки смогут завершить перелет. Есть свой резон…
— И вы думаете, — перебил его Бертрам, — что они позволят нам укомплектовать станцию своими людьми?
— Берт, — холодно ответил Лазарус, — когда хочешь выступить, нужно взять слово у председателя. Ты даже не являешься представителем Клана. Это последнее предупреждение.
— Как я уже говорил, — продолжал Барстоу, — есть свой резон в том, чтобы именно мы, долгожители, осваивали далекие миры. Какой-нибудь мечтатель мог бы сказать, что в этом и заключается наше истинное предназначение. — Он задумался. — Что касается корабля, о котором говорит Лазарус, то они, пожалуй, не позволят завладеть им. Но ведь Кланы обладают большим богатством. И если нам потребуется корабль или несколько кораблей, неужели мы не сможем построить их или хотя бы заплатить за их создание? Лучше бы нам это сделать — другого пути может просто не оказаться, если им взбредет в голову нас уничтожить.
Последние слова Барстоу проговорил как-то тихо и очень грустно: в голосе его звучала скорбь. Присутствующих как громом поразило: все было настолько неожиданным, что большинство не представляло себе даже последствий. А что, если им не удастся найти выход, который бы устраивал недолговечных?