Страница 22 из 42
– Нет смысла гадать, – угрюмо ответил Бейли. «Теперь его черед говорить».
– Как многие земляне, вы могли бы ответить: потому что вы, мол, презираете землян и из опасения утратить свое превосходство не хотите, чтобы вас касалась даже их тень. Но это не так. Правильный ответ очевиден. Тот медицинский осмотр, который вы прошли, а также душ и прочее вовсе не часть ритуала. Они продиктованы необходимостью.
– Болезни?
– Да, болезни. Дорогой мистер Бейли, первые земляне, завоевавшие Внешние Миры, оказались на планетах, где полностью отсутствовали земные бактерии и вирусы. Они привезли свои, разумеется, но вместе с тем они обладали совершенными медицинскими и микробиологическими методами. Тем более, что им пришлось иметь дело с малым количеством микроорганизмов при полном отсутствии промежуточных хозяев – кормильцев паразитов. Не было ни комаров – разносчиков малярии, ни улиток, распространяющих шистосоматоз. Поэтому разносчики болезней были скоро уничтожены, а полезные бактерии беспрепятственно размножались. Постепенно на Внешних Мирах болезни исчезли. Естественно, со временем к иммигрантам стали относиться с неприязньью, так как Внешние Миры все больше и больше опасались заразных болезней.
– А вы когда-нибудь болели, доктор Фастольф?
– Да, но не инфекционными заболеваниями. Мы подвержены таким заболеваниям, как, например, атеросклероз, но у меня никогда не было того, что вы называете гриппом. Заразись я им, я бы наверное не выжил. У меня у нему нет никакой сопротивляемости. Вот в чем беда всех жителей Космотауна. И все мы очень рискуем. Ведь Земля кишит болезнями, от которых у нас нет защиты, естественной защиты. Вы сами являетесь носителем микробов почти всех известных болезней. Вы этого не чувствуете, поскольку постоянно контролируете их при помощи антител, выработанных вашим организмом за многие годы. В моем организме антител нет. Вы удивляетесь, почему я стараюсь держаться подальше от вас? Поверьте мне, мистер Бейли, только в целях самозащиты.
– Если это так, почему не растолковать это землянам? – предложил Бейли. – Объяснить, что дело не в вашей заносчивости, а в той реальной опасности, которая вам угрожает.
Космонит покачал головой.
– Нас мало, мистер Бейли, к тому же нас не любят, как всех иностранцев. Мы сохраняем нашу безопасность, поддерживая в ваших людях шаткое представление о нас как о существах высшего порядка. Мы не можем уронить свой престиж, признав, что мы просто боимся приблизиться к жителю Земли. По крайней мере, до тех пор, пока земляне и космониты не научатся понимать друг друга.
– Если положение не изменится, это произойдет не скоро. Мы… они ненавидят вас как раз за это мнимое превосходство.
– В этом вся проблема. Не думайте, что мы этого не понимаем.
– Комиссар знает обо всем этом?
– Мы с ним никогда так откровенно не беседовали. Наверное, догадывается. Он ведь умный человек.
– В таком случае он должен был рассказать мне об этом, – как бы про себя произнес Бейли.
Доктор Фастольф удивленно поднял брови.
– И тогда вы не стали бы подозревать в Р. Дэниеле космонита. Так ведь?
Бейли только слегка пожал плечами.
– И вы были бы правы, – продолжал Фастольф. – Помимо психологических трудностей – влияние на нас ужасного шума и толп людей, – можно прямо сказать, что войти на территорию города для любого из нас равносильно самоубийству. Вот почему доктор Сартон предложил создать человекообразных роботов, которые вместо людей могли бы общаться…
– Да, да. Р. Дэниел рассказывал мне.
– И вы это осуждаете?
– Послушайте, – сказал Бейли, – раз уж мы говорим откровенно, позвольте задать вам простой вопрос. Зачем вы, космониты, пришли на Землю? Почему бы вам не оставить нас в покое?
Доктор Фастольф не скрывал своего удивления:
– Разве вы довольны жизнью на Земле?
– У нас не так уж плохо.
– Верно, но всегда ли так будет? Население ваше постоянно растет; вам все труднее и труднее вырабатывать необходимое количество калорий. Земля зашла в тупик, мой дорогой.
– Нам не так плохо, – упрямился Бейли.
– Но и не хорошо. Нью-Йорк тратит массу усилий на то, чтобы добывать себе воду и удалять отбросы. Атомные электростанции работают на уране, запасы которого скудеют даже на других планетах нашей системы, а потребности в нем все возрастают. Жизнь города зависит от того, вовремя ли будет древесная масса для дрожжевых баков или минеральные соли для гидропонных установок. Наконец, проблема вентиляции. Иными словами, сохраняемое равновесие зависит от тысяч разнообразных проблем, которые усложняются с каждым годом. Что произойдет с Нью-Йорком, если нарушить это равновесие хотя бы на час?
– Этого еще никогда не случалось.
– Но может случиться в будущем. В примитивные времена населенные центры были почти полностью независимы и потребляли продукцию близлежащих ферм. Только стихийное бедствие – наводнение, эпидемия или неурожай – могли причинить им вред. С ростом этих центров и развитием техники стало возможным преодолевать бедствия местного характера, привлекая помощь извне, издалека. В результате огромные территории Земли стали зависеть друг от друга. Города медиевальных времен, даже самые крупные, могли просуществовать на своих запасах, в том числе неприкосновенных, по крайней мере, в течение недели. Когда Нью-Йорк только стал современным городом, он мог прожить на своих запасах в течение дня. Сейчас он не продержится и часа. То бедствие, которое десять тысяч лет назад было бы большой проблемой, сегодня было бы равносильно катастрофе.
Бейли заерзал на стуле.
– Я это слышал и раньше. Наши медиевисты хотят покончить с городами. Они призывают вернуться назад к природе и заняться возделыванием земли. Они просто рехнулись: это невозможно. Нас слишком много, и историю нельзя повернуть вспять. Конечно, если бы не ограничивалась эмиграция на Внешние Миры…
– Вы знаете, почему она ограничивается.
– Тогда что нам делать? Вы топчетесь на одном месте.
– Почему бы не освоить новые миры? Галактика насчитывает сотни миллиардов звезд. Предполагается, что сто миллионов планет годны или могут быть сделаны годными для жизни.
– Это нелепость.
– Почему? – горячо возразил Фастольф. – Почему нелепость? Земляне осваивали планеты в прошлом. Более тридцати из пятидесяти Внешних Миров, включая нашу Аврору, были освоены самими землянами. Разве теперь это невозможно?
– Ну знаете ли…
– Не можете ответить? Тогда я вам скажу. Если это и возможно, то только потому, что на Земле процветает культ стальных городов. До их появления вы были свободнее и могли оторваться от Земли, чтобы начать все сначала на чужой планете. Вы делали это не менее тридцати раз. А сейчас земляне так изнежились, так увязли в своих стальных пещерах, что им не выбраться оттуда вовек. Вы сами, мистер Бейли, не могли представить, что горожанин способен пересечь открытое пространство на пути в Космотаун. Пересечь же космическое пространство к новому миру для вас должно быть труднее во сто крат. Урбанизм разъедает Землю, сэр.
– Даже если это и так, – рассердился Бейли, – какое вам до этого дело? Мы сами решим свои проблемы. А если не решим, значит, таким будет наш особенный путь в ад.
– Лучше свой собственный путь в ад, чем чужая дорога в рай? – съязвил Фастольф. – Однако я понимаю вас. Едва ли приятно слушать проповеди чужестранца. А вот мы бы не отказались от поучений со стороны, ибо у нас тоже есть проблемы, причем аналогичные вашим.
– Перенаселение? – криво усмехнулся Бейли.
– Аналогичные, но не одинаковые. Мы страдаем от недостатка населения. Как вы думаете, сколько мне лет.
– Я бы сказал – шестьдесят, – умышленно завысил его возраст Бейли.
– А надо бы сказать: сто шестьдесят.
– Неужели?
– А если быть точным, то мне скоро стукнет сто шестьдесят три года. Здесь нет никакого подвоха. Мой возраст исчисляется стандартным земным годом. Если мне повезет, и я буду за собой следить, и, самое главное, не подхвачу какую-нибудь земную болезнь, то доживу до трехсот лет. Многие жители Авроры достигают возраста трехсот пятидесяти лет. Причем средняя продолжительность жизни у нас постоянно растет.